Оснард тоже окинул его взглядом — ищущим, бесстыжим. Оглядел с головы до ног, начал с улыбающегося лица Пенделя, затем перевел взгляд ниже, на расстегнутую жилетку, еще ниже, к темно-синим брюкам, шелковым носкам и коричневым туфлям «Дакерс оф Оксфорд» — все размеры, от шестого до десятого можно было приобрести тут же в ателье, на втором этаже. Затем взгляд снова пополз вверх и задержался на лице Пенделя на секунду дольше, чем позволяли приличия. И уже только потом Оснард отвел его и начал оглядывать комнату. А звонок между тем продолжал трезвонить — все потому, что гость так и не удосужился сдвинуть большую ступню с коврика Пенделя.

— Изумительно, — заявил он. — Совершенно замечательно. Я бы посоветовал ничего не менять и не передвигать здесь даже на волосок.

— Присаживайтесь, сэр, — радушно пригласил Пендель. — Чувствуйте себя как дома, мистер Оснард. Все чувствуют себя здесь как дома, мы, во всяком случае, надеемся на это. Да к нам чаще заходят просто поболтать, а не шить костюмы. Вон там, у вас за спиной, подставка для зонтиков. Суньте его туда.

Но Оснард никуда не стал совать свой зонт. Размахивал им, как дирижерской палочкой, и указал на фотографию в рамочке в центре дальней стены, где красовались почтенные седовласые джентльмены в воротничках с закругленными краями и черных сюртуках. По-сократовски хмуро и мудро взирали они на нынешний молодой мир.

— А это, наверное, сам он?

— Кто он, сэр? Где?

— Вон там. Великий человек. Артур Брейтвейт.

— Именно так, сэр. Вы очень наблюдательны. Сам великий Артур Брейтвейт, как вы изволили именовать его. Запечатленный в расцвете сил, среди своих преданных помощников. Памятный снимок, сделан в день его шестидесятилетия.

Оснард подскочил поближе, чтоб лучше рассмотреть фотографию, и звонок наконец перестал звонить.

— «Артур Дж.», — прочитал он, глядя на медную табличку, закрепленную в нижней части рамы. — «1908— 1981. Основатель». Черт побери! Никогда бы его не узнал. А что, скажите на милость, означает это «Дж.»?

— Джордж, — ответил Пендель, не преминув удивиться про себя, отчего это Оснард должен был узнать Брейтвейта. Но спрашивать не стал.

— Откуда он?

— Из Пиннера, — сказал Пендель.

— Да нет, я имею в виду снимок. Вы его с собой привезли? Как он к вам попал?

Пендель грустно улыбнулся и вздохнул.

— Это подарок его покойной вдовы, мистер Оснард. Прислан незадолго до того, как несчастная последовала за любимым супругом. Что было необыкновенно мило с ее стороны — пойти на такие хлопоты и расходы, связанные с доставкой из Англии. Но она тем не менее пошла на это. «Там его место, там ему понравилось бы», — твердила она своим чадам и домочадцам, и никто не смог отговорить ее. Да и не слишком они старались. Понимали, что сердцу этой женщины не прикажешь.

— А как ее звали?

— Дорис.

— Дети?

— Простите, сэр?…

— Эта миссис Брейтвейт. У нее были дети? Наследники? Потомки?

— Увы, нет. Господь не наградил этот союз детьми.

— Тогда не кажется ли вам, что правильнее было бы назвать это заведение «Брейтвейт и Пендель», а? Ведь Брейтвейт был старше, был главным партнером. Пусть даже он умер, но его имя должно стоять первым.

Пендель уже качал головой:

— Нет, сэр, не совсем так. В свое время Артур Брейтвейт выразил желание, чтоб фирма называлась именно так. "Гарри, сынок, старики должны уступать место молодым. Отныне мы будем называться «П и Б». И теперь уже никто не спутает нас с нефтяной компанией, ну, ты сам знаешь, с какой.

— А кого именно из членов королевской семьи вы одевали? Видел у вас на вывеске. «Портные Королевского двора». Просто не терпится узнать.

Пендель подпустил в улыбку холодности.

— Видите ли, сэр, я лично распорядился сделать эту надпись на вывеске. И, боюсь, просто не мог зайти дальше, пускаясь в уточнения. Просто из почтения к трону. Определенные джентльмены, весьма приближенные к этому самому трону, и в прошлом оказывали нам такую честь, и не пренебрегают нашими услугами и по сей день. Увы, я не вправе ответить на ваш вопрос более подробно.

— Почему нет?

— Отчасти по причине того, что мы ограничены сводом правил, разработанных «Гильдией портных». Кои гарантируют конфиденциальность каждому клиенту, вне зависимости от того, занимает он высокое или низкое положение в обществе. Ну и отчасти еще потому, что сколь ни прискорбно, но в наши дни мы должны соблюдать определенные меры безопасности.

— Это английский трон?

— Вы слишком давите на меня, мистер Оснард.

— А почему тогда на вывеске красуется герб принца Уэльского? Посмотришь и подумаешь, что здесь лондонский паб.

— Благодарю, мистер Оснард. Вы очень наблюдательны, заметили то, что здесь, в Панаме, редко кто замечает. Однако на устах моих печать молчания. Ни слова больше. Присаживайтесь, сэр. Могу предложить вам сандвичи с огурцами, их готовит наша Марта. Она у нас своего рода знаменитость. И еще могу рекомендовать вам очень славное легкое белое вино, один из моих клиентов импортирует его, и он столь любезен, что посылает мне время от времени ящик. Чем еще вас можно соблазнить?…

Пенделю вдруг подумалось, что это очень важно — соблазнить нового клиента.

Садиться Оснард не стал, а вот сандвич взял. Если точнее, то целых три: один проглотил тотчас же, для поддержания сил, а два других — словно для равновесия. Держал их в левой руке, стоял плечом к плечу с Пенделем, у стола из яблоневого дерева.

— Ну, это совершенно не для нас, сэр, — сказал Пендель и презрительно отмахнулся от рулонов тонкого твида. — И это тоже не пойдет, во всяком случае, для такой, как у вас, как бы это поделикатней выразиться, зрелой фигуры. Другое дело какой-нибудь безбородый юнец, худенький, как стебелек. Но для таких джентльменов, как вы или я, нет, я бы сказал, это совсем не то… — Он отмахнулся от еще нескольких рулонов. — Ну, вот это еще куда ни шло…

— Превосходная альпака!

— Будьте уверены, сэр, — немало удивленный, ответил Пендель. — С Андских высокогорий Южного Перу, ценится за невероятную мягкость и разнообразие естественных оттенков — цитата из справочника по шерсти, если уж быть честным до конца.

— Любимый материал моего отца. Он им чуть ли не клялся. Всегда предпочитал. Или подавай ему альпаку, или ничего.

— Предпочитал, сэр? О боже…

— Да, он скончался. Там же, где и Брейтвейт.

— Что ж, единственное, что позволю себе заметить на этот счет, видимо, ваш уважаемый отец знал толк в тканях! — воскликнул Пендель и снова вернулся к своей любимой теме. — Ибо сам я всегда считал ткань из альпаки самой легкой и элегантной, с ней ничто не может сравниться. Так всегда было и будет, вы уж меня извините. Да никакие мохеры в мире, никакие камвольные смеси с ней не сравнятся. Альпака обесцвечена уже в пряже, отсюда разнообразие и богатство оттенков. Альпака чиста, прочна, это ткань, которая дышит. Не беспокоит даже самую чувствительную кожу. — Он нежно дотронулся пальцем до тыльной стороны ладони Оснарда. — А теперь скажите мне, мистер Оснард, что к своему вечному позору и стыду использовал вместе с ней обычный портной с нашей Сейвил Роу?

— Понятия не имею.

— Подкладку, — с отвращением произнес Пендель. — Обычный подкладочный материал. Вандализм, вот как это называется.

— Да старик Брейтвейт перевернулся бы в фобу!

— Именно, сэр. Так оно и было. И мне ничуть не стыдно процитировать своего учителя. «Гарри, — как-то сказал он мне, девять лет проработали вместе, пока он стал называть меня Гарри. — Гарри, мальчик, то, что они делают с альпакой, я б не сделал и с бродячим псом». Так прямо и сказал, именно этими словами, до сих пор слышу его голос.

— Я тоже.

— Простите, сэр?

Пендель насторожился, Оснард же, напротив, сохранял полнейшее спокойствие. Очевидно, просто не понимал, какое впечатление могут произвести эти его слова, и внимательно перебирал образцы ткани.

— Боюсь, что не совсем понял вас, мистер Оснард.