Культ Соль Инвиктус имеет сирийское происхождение. Он появился в Риме примерно за век до воцарения Константина. И хотя он содержит элементы культов Ваала[29] и Астарты[30], он тем не менее является монотеистическим. По сути, он возводит бога Солнца в положение совокупности всех атрибутов всех прочих божеств и тем самым мягко устраняет возможных соперников, не вступая с ними в открытое противоборство. Они могли быть накрыты или поглощены более универсальным культом.

Для Константина культ Соль Инвиктуса был весьма удачной и выгодной находкой. Его приоритетной задачей было достижение единства или, лучше сказать, унификации во всем — в политике, в религиозной жизни, в границах империи. Государственная религия, которая включала в себя все прочие учения и культы, как нельзя лучше отвечала его цели. И, можно сказать, под эгидой культа Соль Инвиктуса христианство получило возможность для долговременного развития.

Христианское вероучение, насаждаемое в ту эпоху Римом, имело много общего с культом Соль Инвиктуса. Благодаря ему оно могло процветать под прикрытием толерантного культа солнца. Будучи монотеистическим, культ Соль Инвиктуса проложил путь к сложному монотеизму христианства. В то же время ранняя церковь без колебаний и угрызений совести шла на изменение собственных догматов и вероучительных норм ради того, чтобы воспользоваться выгодами создавшейся ситуации. Так, например, своим эдиктом, обнародованным в 321 г., Константин повелел закрывать судебные учреждения в «достопочтенный день солнца», распорядившись считать его днем отдыха. Христиане же считали священным днем субботу — еврейский шаббат. И вот теперь, после обнародования эдикта Константина, христианская церковь решила считать священным днем день солнца[31] — воскресенье. Это позволило ей не только достичь гармонии с правящим режимом, но и еще более отдалить христианство от его иудейских корней. Вплоть до IV в. день рождения Иисуса Христа отмечался 6 января. Однако для культа Соль Инвиктуса наиболее мистически значимой датой в году было 25 декабря, когда торжественно отмечался праздник Наталис Инвиктус («Рождение Непобедимого»), праздник рождения (или скорее возрождения) солнца, после которого дни начинали становиться хоть чуточку, но длиннее. В этом отношении христианство также нашло общий язык с императорским режимом и принятой государственной религией. Именно от государственной религии оно заимствовало и некоторые свои атрибуты. Так, ореол сияния вокруг головы бога солнца превратился в христианский нимб[32].

Культ Соль Инвиктуса имел немало общих черт с культом Митры, этим поздним пережитком древней зороастрийской традиции, заимствованной из Персии. Действительно, культ Соль Инвиктуса в ряде отношений был настолько близок к культу Митры, что обе эти религиозных системы нередко путали друг с другом. Оба культа выделяли особый статус солнца. Оба считали священным днем день солнца (воскресенье). Оба праздновали главные праздники в один и тот же день — 25 декабря. Вследствие этого в христианстве также находят немало общих черт с митраизмом, тем более что в митраизме тоже есть учение о бессмертии души, предстоящем суде и воскресении мертвых. Христианство, оформившееся и получившее окончательные очертания во времена Константина, фактически представляет собой компилятивную религиозную систему, заимствовавшую немало важных аспектов из представлений митраистов и поклонников культа Соль Инвиктуса. Христианство, как мы выяснили, во многих отношениях куда ближе к этим языческим верованиям, чем к монотеистическому иудаизму, в котором лежат его истоки.

В интересах унификации Константин сознательно затушевывал различия между христианством, митраизмом и культом Соль Инвиктуса, чтобы не вызывать трений и конфликтов между их приверженцами. Так, он спокойно отнесся к обожествлению Иисуса как раннему воплощению Соль Инвиктуса. Однако Константин в одной части Рима сооружал христианские храмы, а в другой — воздвигал статуи матери богов Кибелы[33] и Соль Инвиктуса, то есть бога солнца, которому очень скоро стали придавать черты сходства с самим императором. В подобных эклектических и экуменических жестах прежде всего бросается в глаза та же самая страсть к унификации. Вера для Константина была вопросом чисто политического свойства, а любая вера, ведущая к единству, всячески приветствовалась и поощрялась.

И все же Константин не был заурядным циником-прагматиком. Как и многие солдатские императоры той эпохи, да и ставленники военных переворотов впоследствии, он был одновременно и крайне суеверным, и обладал вполне реальным чувством священного. В отношениях с Божественным началом он стремится обезопасить себя и подстраховаться на всякий случай, действуя как заправский атеист, который на смертном одре решает «на всякий случай» окреститься и причаститься. Это вынуждает его принимать всерьез всех богов, которые почитались в пределах его империи, чтобы умилостивить их всех и воздать им подобающее почитание. Если личным богом императора был Соль Инвиктус, а его официально декларируемая приверженность христианству была продиктована прагматическими соображениями и стремлением к единству всей империи в целом, факт остается фактом: Константин отдавал явное предпочтение Богу христиан — предпочтение совсем особого, нового рода.

У римских императоров давно стало традицией возводить свое происхождение от разных богов и на этом основании провозглашать богами самих себя. Так, например, Диоклетиан считал себя потомком Юпитера, Максимиан — потомком Геркулеса. Для Константина, особенно после того, как он в пределах своей империи уравнял христианство с другими религиями, было очень выгодно заключить новый «завет» с Богом, получить от Него подтверждение своей сакральной санкции. Это было особенно важно в связи с тем, что он в некотором смысле был узурпатором, ибо отрекся от генеалогической преемственности от Геркулеса и нуждался в поддержке бога-соперника, чтобы обрести легитимный статус, хотя бы в собственных глазах.

Выбирая бога на роль своего покровителя и патрона, Константин решил обратиться — пусть на самом минимальном уровне — к Богу христиан. Важно заметить, что он не обратился к Самому Иисусу. Бог, которого решил принять Константин, — это Бог Отец, Который до Никейского собора не был равен и тождественен Сыну. Его отношение к Иисусу было более двусмысленным и, так сказать, весьма просвещенным.

В 1982 г. вышла в свет важная, можно сказать, этапная книга по этой теме, озаглавленная «Константин против Христа». Ее автор Алистер Ки, профессор факультета религиоведения университета Глазго. В ней Ки вполне убедительно показывает, что Иисус на самом деле не играл никакой роли в религии Константина. Константин отдал предпочтение христианскому Богу, Богу Отцу, выбрав Его своим официальным покровителем, и совершенно игнорировал Сына. Конечно, для Константина Бог Отец был не кем иным, как очередным именем Соль Инвиктуса, бога солнца, который уже однажды явил императору свою милость.

Но если Константин игнорировал Иисуса, он наверняка признавал принцип мессианства, точнее говоря, он не только признавал его, но и стремился взять роль Помазанника Божьего на себя самого. Говоря кратко, для Константина Мессия был именно тем, чем был мессия для евреев в Палестине на заре христианской эры — правителем, государем, царем-военачальником, подобием Давида и Соломона, государем, который мудро правил во временном земном плане, обеспечил единство подданных, сплотив нацию благодаря той самой Божественной санкции, которой он обладал. Видимо, в глазах Константина Иисус попытался совершить то же самое. Поэтому Константин рассматривал себя как правителя, следующего, с гораздо большим успехом, по стопам Иисуса — и сумевшего достичь того, чего Иисус, по его мнению, не сумел.