– Ну слава богу, очнулся!

Голос был обрадованный и смутно знакомый. Ольгерд, кряхтя, сдвинулся на бок. Проклятый угол перестал жать на ребро, и в поле зрения вплыло молодое лицо. Напрягся, вспомнил:

– Шпилер?

– Я самый, – откликнулся случайный товарищ. – Уж думал, что не выживешь, ан нет. Оклемался!

– Мы где?

– В плену.

– У кого?

– Себя называют охотными стрельцами, – понизив голос, рассказал собеседник. – На самом деле обычные разбойники. Гуляют здесь, пользуясь тем, что война и не до них. Ходили по деревням за живым товаром. Нас вот по пути прихватили. Сейчас хабар в свой острожек везут, куда-то на Брянщину, а полон – к татарам.

– Разбойники – московиты?

– Да кого здесь только нет. Русины, поляки, татары. Даже швед затесался. Он у главаря в подручных.

– Главарь у них кто?

– Да бес его разберет, – глаза у Шпилера расширились, и он перешел на шепот: – По имени вроде русский, кличут господином Димитрием, а кто он на самом деле – неведомо. Страшный на самом деле человек. Ему душу христианскую загубить – что муху прихлопнуть…

Ольгерд напрягся и смог, наконец, оглядеться по сторонам. Они ехали в середине обоза по неширокой, поросшей травой лесной дороге. Обоз составляли разнотычные телеги, доверху полные скарбом. Впереди и сзади телеги сопровождали давешние тяжеловооруженные всадники, а за последним возом, который тянули два сильных откормленных вола, словно бычки на кукане, семенили на веревке люди, среди которых он распознал и встреченных в лесу разбойников. На возу жалась кучка связанных девушек.

– Если ты пленный, то почему со мной на телеге? – спросил у Шпилера.

– За тобой приглядывать посадили.

– Я-то им зачем понадобился?

– Как тебя подстрелили, то хотели сперва добить, но приметили дорогую саблю, взяли с собой. Решили, что ты из знатного рода, собираются, если выживешь, выкуп взять.

«Вот и сгодился воеводин подарок, – усмехнулся про себя Ольгерд, – и недели не прошло, как он жизнь мне спас». Вслух же произнес:

– Давно едем?

– Третий день уже. Крепко тебя об пенек приложило, у кого другого голова бы треснула. Да еще нога прострелена. К счастью, пуля навылет прошла. Я перевязал как мог, подорожник и мох приложил…

– А ты что, лекарь?

– Да какой там. Так, научился в странствиях раны обиходить.

К телеге подъезжали два всадника. Шпилер оглянулся и вжал голову в плечи. Первый, судя по наряду, был тем самым прибившимся к разбойникам шведом. Возраста среднего, в плечах кряжист, с короткой всклоченной бородой и мясистым неприятным лицом. Пальцы, что держат повод, – длинные, узловатые, ухватистые, словно клещи. В седле ездить подолгу не приучен – сутулится, елозит. Смотрит на пленников, как закольщик на рождественских поросят: прищурился, а глаза бегают вверх-винз, словно ищут, куда заколку вонзить. Таких обычно с радостью берут в пыточных дел мастера. Второй ехал позади и виден был только наполовину, но, к ворожке не ходи, главарем здесь был именно он.

Этот человек выделялся среди своего пестрого отряда как ворон, затесавшийся в галочью стаю. Конь сильный, вороной, из тех, какими похваляются друг перед другом магнаты. Всадник коню под стать. Ему бы на парадах гарцевать да паненок с ума сводить. В черненой кирасе, из-под которой выглядывает рукав опять же черного бархатного камзола. В седельной кобуре торчит рукоятка пистоля с серебряными чеканными накладками. Хоть годов далеко не юных, верхом держится прямо, легко, словно в седле родился. Без шапки, волосы коротко стрижены, с проседью. Про таких говорят «перец с солью».

Всадники поравнялись с телегой. Оба глядели на Ольгерда, выжидательно молчали. Он, не зная о чем пойдет речь, тоже не спешил начинать разговор.

– Очухалсь? – коверкая русскую речь, спросил швед, обращаясь к Шпилеру. Голос у него был под стать лицу: злой, утробный.

– Жить будет, – тихо ответил добровольный лекарь.

– Фот и славн. Тафай ты тепер ф общий строй, – швед, коверкая слова, рассмеялся, словно заквакал. – Лошати не люти – их беречь нужн…

По его знаку разбойник рангом пониже заставил Шпилера спрыгнуть с телеги, хлестнув по спине нагайкой, и подогнал к веренице людей. Не останавливая обоз, спешился, споро прикуканил бедолагу в общую связку, заскочил на коня, снова хлестнул.

Швед понаблюдал за Шпилером, обернулся к Ольгерду:

– Рас жифой, теперь гофори, кто такоф? Шляхтиш? Сколько земля у ротственникофф? Сколько тенег за тепья тадут?

– Безземельный, – угрюмо ответил Ольгерд, про всяк случай подпустив к голосу слабины, что сделать, положа руку на сердце, было совсем несложно. – Был десятником у смоленского воеводы, а как город сдали, ушел на вольные хлеба.

– Фидиш, Тмитрий! – произнес швед, обернувшись в сторону главаря. – Коворил я тебе, что толку с него не пудет. Нато было срасу заресать.

– Позабыл твой совет спросить, Щемила! – Голос у главаря был сочный, чуть с хрипотцой и, на удивление, отдаленно знакомый.

Главарь подъехал к самому тележному борту, устремил на Ольгерда нехороший взгляд. Он оказался гораздо старше, чем выглядел издалека. Лет, наверное, пятидесяти. Лицо тяжелое, складки на лбу. Глаза карие, некрасивые. Взгляд не просто нехороший – страшный.

– Что же делать с тобой, служивый? – после долгой паузы задал вопрос.

Ольгерд неопределенно пожал плечами. Пытаясь вспомнить, где видел этого человека раньше, он отчаянно тянул время.

Не дождавшись ответа, главарь еще раз оценивающе оглядел лежащего Ольгерда с макушки до пят и ровным голосом произнес:

– Хочешь под мою руку? Жалованья я своим людям не плачу, но долю даю в добыче согласно заслугам. Ты воин опытный, будешь с нами – саблю верну, лошадь дам боевую вместо твоего одра. За рану не сетуй – время военное, а мы не смиренные богомольцы.

Главарь снова замолчал, теперь уже ожидая ответа.

– Подумать могу? – спросил Ольгерд, откидываясь на мешки.

– До вечернего привала, – коротко ответил главарь. – Дела предстоят большие, люди толковые мне нужны. Но и таскать с собой лишний груз нет резону.

Ольгерд кивнул. Главарь и его подручный Щемила, разом потеряв к нему интерес, вернулись в строй.

Но на следующем привале Ольгерд ответ дать не смог – рану на ноге растрясло так сильно, что он до утра метался в бреду. Ненадолго очнувшись уже неведомо каким по счету днем, увидел перед собой лицо Шпилера. Товарища по плену отцепили от кукана и приставили ухаживать за раненым, однако всех его лекарских познаний хватало лишь на то, чтобы менять повязки да помогать добраться до кустов на привалах, чтоб справить нужду.

День за днем странные разбойники двигались к неведомой цели по безлюдным лесным дорогам, обходя селения и высылая вперед летучие дозоры. По словам Шпилера, шли они вторую неделю, и вроде бы на юг, в сторону степей. Приметив встречных, кто бы те ни были, в бой не лезли, прятались в чаще. Всего вернее – торопились на условленную встречу с татарами, чтобы продать ясырь. Об Ольгердовом существовании словно позабыли, но он не обольщался на этот счет – не тот был человек главарь, чтобы запамятовать о своем предложении.

Наконец этот час наступил. Отряд двигался всю ночь, под утро стали на привал. Не успели Ольгерд со Шпилером сгрызть розданные на завтрак сухари и запить их водой, как к ним подошел Щемила. Выглядел подручный главаря празднично. На плечах у него алел красный короткий плащ, делавший хозяина еще больше похожим на палача, а на боку поигрывала чеканкой и каменьями отобранная у Ольгерда воеводская сабля. Посмотрел на пленных своим мясницким взглядом, корявя слова, произнес:

– Тавайте-ка оба к костру.

– Нашто? – не желая безропотно подчинятся, сквозь зубы протянул Ольгерд.

– Ништо! – передразнил тот. – Тепе время дафали думат? Тафали. Тепер, конетц концоф, пора свой слофо сказат.

Щемила развернулся и пошел, огибая кусты со спрятанными на день телегами. Опираясь на подставленное Шпилером плечо, Ольгерд поковылял вслед за ним.