Я не хотела, чтобы ты знал об этом, — призналась Пэм. — Я не собиралась тебе говорить.

Меня не удивляет Клэй, — задумчиво произнес Фокси, — но ты и Микки…

Я просто устала от своей бедности! — воскликнула девушка. — И я… я завидую Реве, наверное. Я не знаю. Фокси, на самом деле мне нет оправдания. Я совершила глупость…

Она внезапно встала, погруженная в свои мысли.

Что мне теперь делать? Этот человек, который только что звонил… он знает, где я живу. Он… мне очень страшно, Фокси.

Ты должна пойти в полицию. Рассказать им все, как только что рассказала мне.

Я не могу! — воскликнул она. — Неужели ты не понимаешь? Они не поверят ни единому моему слову! Я удивляюсь, что ты поверил!

Но, Пэм…

Нет! Мы не можем рассказать полиции, что мы там были, но не убивали охранника и не брали денег. Нам ни за что не поверят. Кроме того, Клэй никогда не согласится пойти в полицию.

Фокси встал и схватил Пэм за руку.

Пойдем поговорим с ним, — сказал он.

Через несколько минут они уже сидели в машине ее матери и ехали к дому Микки, где, как всегда, был Клэй. Днем снег начал таять, потом температура снова упала, и на дороге был гололед. Когда колеса в очередной раз скользнули по льду, Фокси крепче схватился за ручку дверцы.

Неужели ты не можешь ехать помедленнее? — нервно спросил он.

У меня скорость всего пятнадцать миль, — сказала Пэм, — и все равно скольжу. Ехать очень трудно. Может быть, вернемся?

Нет. Мы уже почти приехали. Надо поговорить с Клэем и Микки и понять, что делать с этим… с этим шантажистом.

Спасибо тебе. Ты так ко всему этому отнесся…

Я же святой, ты что, забыла? — саркастически заметил Фокси, все еще держась за дверную ручку.

С большим трудом они доехали до дома Микки, и Пэм поставила машину на тротуаре. Идя к двери, они пригибались под холодным северным ветром.

Микки с удивлением воззрился на Фокси.

Привет, как дела? — спросил он, глядя при этом на Пэм.

Он знает, — сказала девушка. — Я ему все рассказала.

Впусти нас, здесь очень холодно! — воскликнул Фокси.

Внутри ненамного теплее. — Микки покачал головой. — По-моему, папа не заплатил за отопление.

Они вошли в маленькую гостиную.

О, пришли на вечеринку, — мрачно приветствовал их Клэй.

Клэй, этот тип звонил еще раз, — с тревогой начала Пэм. — Тот самый, с хриплым голосом. Сказал, что хочет десять тысяч долларов. Он говорит, что видел нас в магазине и скоро придет за деньгами.

Сначала Клэй никак не отреагировал, лишь молча уставился в окно. Потом взглянул на Пэм и произнес низким, спокойным голосом:

Кто бы он ни был, я его убью.

Этот тихий голос напугал девушку больше, чем все, что произошло до этого. Люди часто грозятся кого-то убить, когда сердятся. «Я убью его. Клянусь, я убью его». Пустые слова. Говорящий никогда не собирается это сделать.

Но Клэй — совсем другое дело. Он всегда говорил именно то, что имел в виду. Это была одна из его пугающих сторон.

— Клэй, ты же шутишь? — умоляюще спросила Пэм. — Пожалуйста, скажи мне, что ты шутишь.

В четверг утром, опоздав на работу на час, Рева поднялась на шестой этаж и повесила свое пальто в шкаф в кабинете отца. Потом быстро подошла к стене с мониторами, чтобы поговорить с Хэнком, и с силой опустила руку ему на плечо.

Привет, Рева, — сказал парень, глядя на нее с подозрением. Последний раз, проходя мимо, она сделала вид, что не заметила его.

Хэнк, пора прекращать эти дурацкие игры, — твердым голосом начала девушка. По пути в магазин она тщательно отрепетировала свою речь и точно знала, что именно собирается сказать.

Рева, сейчас я не могу говорить, — ответил Хэнк, глядя на мониторы. — Магазин открылся. Я должен наблюдать за тем, что происходит.

Она схватила его за руку и резко дернула, заставив встать с табурета.

Эй, отпусти меня, — каким-то неубедительным тоном сказал он. — Что с тобой происходит, Рева?

Я отниму у тебя совсем немного времени — всего несколько секунд.

Но моя работа…

Ты не потеряешь работу, я тебе обещаю, — отрезала она, холодно глядя на него, и, держа за руку, потащила в пустой кабинет своего отца, закрыв дверь.

Рева, послушай… — начал Хэнк, глядя ей в глаза и пытаясь понять, чего она от него хочет.

Хватит этих игр, — повторила Рева, взбивая рукой волосы. — Прекрати изображать из себя невинность, Хэнк. Я все прекрасно понимаю.

Невинность? — Парень неловко засунул руки в карманы своих форменных брюк.

Да, я знаю, что обошлась с тобой жестоко, — продолжала Рева. — Я сказала то, что, наверное, не следовало говорить. И натравила на тебя собаку. Хорошо, извини меня за это.

Он продолжал изучать ее лицо с непроницаемым видом.

Надеюсь, ты примешь мои извинения. — Рева, не отрываясь, смотрела Хэнку в глаза. — Теперь я прошу тебя о перемирии. Пожалуйста, перестань пугать меня,

— Что? — у Хэнка просто отвалилась челюсть.

Ты меня слышал, — отрезала она. — Я хочу, чтобы ты прекратил эти дурацкие шутки. Это не смешно, и в них нет никакого смысла.

Парень покачал головой, вынул руки из карманов и провел ими по своим светлым волосам.

— Ты что, с ума сошла?

Хэнк! — Реве хотелось, но не удавалось сохранять спокойствие. — Я знаю, что это именно ты послал мне манекен в коробке. И флакон с кровью.

— Что?

Ты не умеешь врать, Хэнк. Ты засунул иголку в мою губную помаду. Ты пытался напугать меня, привести в ужас, отплатить за то, что я порвала с тобой. Но…

Это не так, — мягко сказал он, делая шаг к двери. — Не так.

Ты все отрицаешь? — Рева впилась в парня глазами.

— Да.

Хэнк, я знаю, что ты меня ненавидишь, ~ выпалила она неожиданно для себя, в приготовленной ею речи не было этой фразы.

Хэнк, похоже, тоже удивился. Выражение его лица смягчилось, темные глаза сузились.

Я тебя совсем не ненавижу, — сказал он. — Мне тебя просто жаль.

Эти слова прозвучали как пощечина, и Рева негромко вскрикнула.

Тебе меня жаль? — повторила она. Ей хотелось плакать и смеяться одновременно. — Я не понимаю.

Кто угодно мог сделать это, — объяснил Хэнк. — У тебя же совершенно нет друзей, Рева. Тебя все ненавидят. Все. Вот сейчас мне на ум приходят имена десяти людей, которые могли бы загнать иголку в твою помаду.

Ты с ума сошел! — воскликнула она.

Я говорю это не из жестокости, — с жаром продолжал Хэнк. Его бледное лицо пылало, глаза сверкали. — Я объясняю, почему мне тебя жаль.

Но это неправда… — начала было Рева.

Тогда назови мне хоть одного своего друга. — Парень сделал шаг вперед. — Давай назови.

Ну…

Почему ей никто не приходит в голову? «Какая глупость. Конечно, у меня есть друзья. У меня много друзей… Назови хоть одного, Рева, — сказала она себе. — Хоть одного».

Мне жаль тебя, — повторил Хэнк, не отступая от нее. — У тебя нет ни одного друга.

Рева опустила голову, потом подняла глаза и посмотрела на Хэнка. Он был прав. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, как будто кто-то вытащил из нее шарниры и все тело распалось на маленькие кусочки.

Ты прав, Хэнк, — шепотом сказала девушка.

Он смотрел на нее в ожидании дальнейших слов.

После того как умерла мама, у меня не осталось времени на друзей. Мне пришлось стать жесткой, — продолжала она, говоря скорее сама с собой, а не с Хэнком. — Мне приходилось держать себя в руках. И держать в себе все свои чувства. Я знала, что если расслаблюсь, выпущу их наружу, потеряю контроль над собой и… и…

Она не смогла дальше говорить. Они молча смотрели друг на друга, стоя совсем рядом. Хэнк почти ласково глядел на свою бывшую подругу темными глазами.

Я… я даже не плакала на маминых похоронах, — сказала Рева. — Уже тогда я знала, что должна сдерживаться, быть жестокой с самой собой, иначе…

Она сама не понимала, как очутилась в объятиях Хэнка. Он был такой теплый, такой сильный… Но даже сейчас, прижимаясь к нему, чувствуя, как его большие сильные руки обнимают ее, Рева знала, что не может и не хочет плакать. И, позволяя себя утешить, позволяя Хэнку сжимать ее в объятиях, позволяя узам, которые сдерживали ее, хотя бы чуть-чуть ослабнуть, она все равно чувствовала страх.