Капитан закуривает. Струйка голубого дыма тянется из трубки. На причал по трапу сбежала Вероника. В модном пальто, белых сапожках… Ну и ну! Прямо картинка из журнала. Вон норвежцы даже перестали катать бочки. Смотрят на нее, улыбаются, переговариваются между собой. А она не обращает на них внимания, бежит в город. У нее мало времени. Через два часа надо раздавать обед.

На мостик поднимается матрос Баранов. Его недавно выбрали предсудкома.

— Роман Николаевич, разрешите вечером пустить экскурсантов. Просят рабочие показать судно.

— Я не знаю, что тут показывать? Такого «клопа»? Ну был бы большой, а таких судов у них самих предостаточно.

— Почему «клопа»? — обижается Баранов. — Зато какой «клоп»! Им же интересно. Относятся они к нам хорошо.

— Ну, если вы считаете, что интересно, пожалуйста, пустите после работы.

Капитану приятно, что у Баранова такое отношение к своему судну. Да и то правда: приход судна в Тромсе — целое событие для города.

Вечером «Никель» переполнен гостями. Пришли девушки, юноши с челками и шотландскими бородами, пожилые люди. Бесцеремонно ходят по всему теплоходу. Открывают двери, заглядывают в каюты. «Никелевцы», радушные хозяева, показывают норвежцам все, стараются объяснить. В кают-компании народу набилось битком. Молодой норвежец в морской фуражке что-то по-английски рассказывает Веронике. Она кивает головой. Делает вид, что понимает. Петрович преодолел смущение и не отходит от Маргарет Педерсен. Она тоже пришла после работы посмотреть на «Никель». У Романа в каюте сидят пожилые муж и жена. Он угощает их чаем, печеньем и конфетами. Они рассказывают о тяжелом военном времени. Тогда в Тромсе хозяйничали немцы…

Течет дружеская беседа… За иллюминаторами чуть-чуть темнеет. Здесь, как и в Мурманске, солнце не заходит. Оно только ушло ненадолго за скалы. А времени уже много. Завтра надо на работу. Понемногу гости расходятся. Теплоход пустеет. Наступает тишина. Только слышно, как у трапа ходит вахтенный.

«Первый рейс, — думал Роман, укладываясь на свою узенькую койку, — за ним последуют другие, Со временем разбредется экипаж по разным судам… Но школа «Никеля» не должна пройти для них даром…»

В конце 1954 года Сергеева вызвал к себе начальник кадров.

— Ну, Роман Николаевич, — весело сказал Кузанков, — срочно в Москву. Сегодня же пошлю вам замену. На самолет — и всего вам хорошего. Думаю, больше сюда не вернетесь.

В общем, в Заполярном пароходстве Роману работалось неплохо. После «Никеля» он плавал за границу на разных судах. Начальник пароходства приложил много усилий, чтобы в Москве утвердили новое назначение. Роман знал, как это было трудно. Он дружески распрощался с работниками управления.

В министерстве многое изменилось. Его принял новый министр.

— Что ж, Роман Николаевич, будем исправлять ошибки. Можем предложить вам пароходство или другое место. Надеюсь, за это время вы не потеряли боевого духа?

От пароходства Роман отказался, попросил судно в Ленинграде. Министр не стал его уговаривать.

— Хорошо. Я дам распоряжение в Невское пароходство. Поезжайте.

Когда Роман уже стоял на пороге, министр окликнул его:

— Минутку, Роман Николаевич, — сказал он, заглядывая в какой-то листок. — Мы назначим вас на «Киренск». На одном из заводов заканчивается постройка нового теплохода Невского пароходства. Самое крупное судно бассейна. Не возражаете? Уверен — останетесь довольны. Поезжайте в Ленинград, подберите себе команду и сами быстро на завод. Там уже нужен капитан.

В Ленинграде Роман пробыл два дня. Роясь в личных карточках резерва и отпускников, он наткнулся на фамилию Шамота. Шамот Соломон Иосифович! «Царь Соломон». Не раздумывая ни секунды, Роман записал его старшим механиком в судовую роль «Киренска». Потом отыскал еще нескольких человек, плававших с ним в разное время. Команда на «Киренск» должна прибыть через месяц после приезда туда капитана. Ему же надо отправляться немедленно.

В порт, где достраивался «Киренск», Роман приехал вечером. Он поселился в гостинице «Первомайская». Окно комнаты выходило на реку. Из него Роман видел противоположный берег, на котором, он знал, располагался завод. Но густые деревья, посаженные на бульваре, скрывали стапеля и причалы. Южная мягкая осень была в разгаре. Здесь все сияло и искрилось от лучей вечернего, но еще горячего солнца. Теплый ветер залетал в открытое окно, стучал кольцами занавесок. После сурового климата Мурманска Роман чувствовал себя в другом мире. Он отвык от юга. Капитан снял суконный китель, остался в одной рубашке. Было приятно не чувствовать на себе тяжести одежды.

Роман походил по комнате, полистал газету. Дела надо начинать завтра с утра. Сейчас поздно. Заводоуправление, наверное, закрыто, администрация разошлась. Что ж? Поужинать и лечь спать, чтобы утром быть свежим и работоспособным. Капитан вышел в коридор. Ресторан — на первом этаже. Но неожиданно для себя он переменил решение. Желание посмотреть на свое новое судно оказалось сильнее, чем разумные мысли об отдыхе.

Нетерпение владело им всю дорогу, пока он ехал в поезде. Он еще не представлял себе, каков «Киренск». Роман знал о нем очень немного. Знал, что теплоход поднимает около семнадцати тысяч тонн и строится по новейшим, современным чертежам. Для капитана таких сведений мало. Надо увидеть все самому, облазить каждый отсек, оценить архитектурные линии, проверить приборы, опробовать теплоход на ходу. Все это он сделает, а пока капитан взволнованно ожидал встречи с «Киренском». Каким оно будет, его новое судно? Поймут ли они друг друга, станут ли друзьями? Роман всегда испытывал такие чувства, когда приходил на новый корабль. Валя смеялась:

— Уж очень ты очеловечиваешь свои пароходы, Рома. Характер, повадки, внешность. Может быть, и настроение у них меняется?

Роман серьезно отвечал:

— Меняется. Оно зависит от того, как люди ухаживают за ними.

Она считает такой взгляд смешным, но он ничего не может поделать с собой. Моряк поймет его. Судно — как доброе или злое существо…

В его жизни было несколько случаев, когда положение казалось безвыходным, капитанское уменье исчерпанным, все меры принятыми… Но авария была почти неизбежна. Взять хотя бы случай на Темзе несколько лет назад. «Беломорск», на котором он плавал, несло на баржи, ошвартованные у берега. Капитан не мог дать ход из-за стоявших под кормой судов. Руль положили право на борт, но пароход неумолимо катился влево. Его подбивало течением. Сейчас он навалится на баржи… Треск, обломки, крики, валютные расходы.

Роман Николаевич ничего не мог предпринять. Он стоял, обхватив побелевшими руками планширь», и шептал, обращаясь к своему судну, как к живому:

— Иди же право. Десять метров право, и мы пройдем чисто. Право!

Чудо произошло. Внезапно движение влево прекратилось, на несколько секунд нос остановился, и судно медленно покатилось вправо. Мимо барж прошли в нескольких метрах. Роман вытер вспотевший лоб, одобрительно похлопал рукой телеграф.

— Молодец! Спасибо, выручил. Молодец!

Стоявшие на мостике не удивились, что капитан разговаривает с судном. «Чуду» легко находилось объяснение: подул ветер, ударил в высокую кормовую надстройку и отвалил нос вправо. Вот и все. Но такое объяснение хорошо для людей, лишенных фантазии, а капитан на «Беломорске» был романтиком.

— Что бы там ни говорили, у каждого судна есть душа, — шутил Роман.

Капитан переехал на другой берег в допотопном, просторном и устойчивом баркасе. Перевозчик, дед с сивыми хохлацкими усами, лениво перебирал веслами, направляя лодку против течения. Оно незаметно сносило ее к деревянному причальному плотику.

В бюро пропусков Роману не хотели оформлять пропуск, ссылаясь на позднее время, но, узнав, что он капитан «Киренска», выдали. В проходной Роман предъявил пропуск и спросил, где стоит теплоход. Охранник удивленно посмотрел на него.