Сам Леонардо в облике Иуды изображен вторым справа с роскошной бородой и густыми волосами, начавшими седеть. Как мы увидим, вовсе не случайно он решил изобразить себя отвернувшимся от центральной фигуры Иисуса. Хотя изображение не очень крупное и дано практически в профиль, можно разглядеть крупный нос, доминирующий на лице, и даже характерную горбинку (так называемый «разбитый» нос Туринской плащаницы). Леонардо всегда был красив, а в молодые годы он к тому же завивал свои роскошные каштановые волосы и носил почти вызывающе яркие одежды, что позволяет называть его щеголем. Затем что-то заставило его полностью изменить внешний облик, и он стал выглядеть, как пророк из Ветхого Завета: седые неухоженные космы, длинная нестриженая борода и блеклые свободные балахоны, которые носили в те времена ученые мужи — доктора богословия, алхимики и маги. Возможно, прошло время развеселой молодости или же он нашел что-то более глубинное, занявшее его ум по мере взросления.
В то время как Леонардо жестикулирует, повернувшись спиной к Иисусу, что-то странное происходит на этой самой известной в мире картине — очень немногие замечают это. Сразу над столом рука нацелила кинжал в живот третьего слева по отношению к наблюдателю ученика: судя по взаиморасположению фигур в этом месте, эта рука никому не принадлежит. Ни один из ближайших учеников не мог бы столь неестественно вывернуть руку, а если считать владельцем кинжала апостола Иоанна («возлюбленного ученика»), сидящего слева от Иисуса, то его рука должна быть неестественно длинной, выдвигающейся, как телескоп. А вместе с тем эта рука может принадлежать только Иоанну: все другие смотрят в других направлениях. Почему Иоанн, молодой человек, которого называют «любимым учеником Иисуса», изображен в столь агрессивном движении, особенно если учесть, что он выглядит безмятежным, не замечающим того, что происходит вокруг? Странно также то, что Леонардо изобразил его отклонившимся, почти отстраненным от Иисуса, тогда как по Евангелию от Иоанна он возлежал на груди Иисуса во время Тайной вечери.
Тщательное рассмотрение фрески заставляет объективного наблюдателя задать явно нелепый вопрос: а на апостола ли Иоанна мы смотрим? Более того, мужчина ли это? Возможно, разгадкой является форма, которую он образует с фигурой Иисуса — огромная, широко расставленная буква «М» — и тот факт, что есть намек на золотое ожерелье вокруг «его» шеи и темное пятно там, где должна быть «его» грудь. Сомнений нет, это не Иоанн, не ученик мужского пола, но женщина, что имя начинается с «М», которая явно была центральной фигурой на Тайной вечере, во всяком случае по мнению Леонардо. Это Мария Магдалина с бледным миниатюрным личиком и узкими женскими плечами. Даже смутный намек на бороду — крошечная опушка каштановых волос — не препятствует восприятию ее женственной сущности.
Есть еще одно подтверждение того, что Леонардо верил в обязательность ее присутствия на сцене, которое заключается в цвете, использованном художником: ее одежды представляют собой прямое зеркальное отражение одежд Иисуса. На нем синяя туника и красный плащ, тогда как на ней красная туника и синий плащ, при том что покрой одежд совершенно одинаков. Может быть, это зашифрованное послание Леонардо о том, что Мария Магдалина — это «другая половина» Иисуса: на любом языке это означает жену или возлюбленную? Но в композиции есть еще один неожиданный поворот: нет ли в том, что Леонардо изобразил Марию Магдалину отклоняющейся от Иисуса, другого, более глубокого смысла, помимо необходимости изобразить букву «М»? Какова глубинная причина этого? Почему любовница или жена пытается столь далеко удалиться от партнера, как будто она в смущении или желает дистанцироваться от каких-то сторон его характера, действий или верований?
Несмотря на выражение абсолютной безмятежности (которое всегда свойственно членам Святого семейства в работах Леонардо), Мария не выглядит находящейся в безопасности. Ученик, стоящий рядом с ней, выписан так, будто рубит ребром ладони ее нежную шейку — вряд ли случайная деталь композиции для художника, а Леонардо был фанатично точен в композиционных деталях, не говоря уже о скрупулезном подходе к символике. В конечном итоге, в его времена было очень мало способов выразить для потомства свои истинные мысли — искусство было одним из них, хотя и опасным, если ваши взгляды отличались от ортодоксальных. Вот почему оказались востребованы символы и коды. Но кто этот ученик, которому хочется снести ей голову? Кто из двенадцати желает Магдалине смерти? Эта угрожающая седовласая фигура есть не кто иной, как святой Петр — основатель Римской церкви и — как мы увидим далее — несомненно, не друг по отношению к «другой половине» Иисуса. Но заметьте: композиционно, одну сторону большого «М» составляет узел, в котором сплетены — Магдалина, она же святой Иоанн, святой Петр и — Иуда. Мы знаем, что двое из них выражали большие или меньшие сомнения в Иисусе, возражая ему и предавая его, но что касается третьей фигуры, то… Но Магдалина не единственная, кому угрожают за этим столом, ученик грозит пальцем — «жест Иоанна» — почти оскорбительно прямо перед безмятежным лицом Искупителя.
При исполнении ритуала, главная цель которого инициировать христианскую церемонию вкушения хлеба и вина — приобщиться к истерзанной плоти и искупительной крови Иисуса, перед ним нет какой-либо внушительной чаши, только скромный полупустой кубок. Не хочет ли этим Леонардо, повернувшийся к Иисусу спиной, сказать, что, по его мнению, он не проливал кровь и не терпел мук за грехи наши? И хотя он и привлекает наше внимание к «другой половине» Иисуса, выглядит она так, будто ученики ее возлюбленного — или мужа — угрожают ей. Возможно, если никому не принадлежащая рука все же ее, то и она грозит им. Что бы все это ни значило, за столом Тайной вечери царит атмосфера сгущающейся угрозы, которую Иисус, распростерший руки в пустом пространстве — между ними почти нет вина, — видимо, не замечает. И не забудьте, что художник предпочел изобразить себя повернувшимся спиной к Иисусу. Так или иначе, прославленное религиозное произведение нельзя назвать гимном благочестивого христианства, учитывая присутствие подспудной угрозы, замаскированной сексуальности и темных тайн.
Возможно, Леонардо был также поклонником Девы Марии — его привлекали, как и многих гомосексуалистов, женщины с сильным характером. И, разумеется, классический образ этой женщины требует, чтобы она страдала, предпочтительно в том, что касается взаимоотношений. Хотя Мария-Мать, конечно, страдала, потеряв своего сына так рано и так ужасно, ни в чьем воображении не возникнет мысль, что она была обделена любовью. (При Боге, отце ее первенца, и достойном Иосифе в качестве мужа и отца последующих детей, нет сомнений, что ей, в отличие от многих женщин, не на что жаловаться в этом отношении.) Разумеется, на эту роль идеально подходит Магдалина, но все же странно, что человек, явно не доверяющий общепринятой версии христианской истории, пошел на такой явный риск общественного осуждения, настаивая, что она проникла на Тайную вечерю, пусть даже слегка замаскированная под апостола Иоанна. Почему она так сильно привлекла Леонардо в этом отношении? Может быть, потому, что Церковь учит, что она являет собой высшее выражение социального уродства — не просто женщина в мире мужчин, по к тому же и проститутка? И снова, Леонардо явно знал, что она, как полагают, отреклась от своего старого, нечистого образа жизни, так в чем она оказалась столь привлекательной для него? Верил ли он — или знал — о ней нечто, возвратившее ее в эмоционально близкий ему мир не в качестве кающейся грешницы, но как упорствующей злой пришелицы, чуждой этому обществу? Совпадением ли объясняются ее, Магдалины — апостола Иоанна, каштановые волосы, такие же, как у него самого?
Каков был источник его информации о вражде среди учеников, которую он отобразил на фреске «Тайная вечеря»?
В Новом Завете ясно указано, что один из учеников, печальной памяти Иуда, предал остальных, и нигде не говорится, что Мария Магдалина присутствовала на святой трапезе в последнюю ночь Иисуса, или о какой-либо угрозе в ее отношении со стороны одного из двенадцати во время какого-либо подобного собрания. Однако, посмотрев на работы Леонардо непредвзято, мы видим, что он верил не только в то, что она присутствовала на Тайной вечере, но и в угрозу, над ней нависшую, поскольку она села рядом с самим Иисусом, — и верил в это настолько, что подверг себя риску прослыть еретиком, что вело к пыткам и ужасной смерти. Откуда он черпал столь возмутительные идеи?
