Конечно, ему не о чем было беспокоиться, если он когда-либо беспокоился вообще — его знание психологии человека было несравненным. Он знал, люди видят только то, что хотят или ожидают увидеть, будь то «чудо» явления образа Иисуса на химически обработанном[20] куске ткани, который впоследствии был представлен как святая плащаница, или слишком женственный наряд святого Иоанна, зеркально отображающий одежды Иисуса, не говоря уже о присутствии неизвестно чьей руки с кинжалом, которого люди просто не замечают. Однако такой символики гораздо больше — и некоторые считают, она еще хуже — в других произведениях Леонардо, что не оставляет сомнений о его истинных наклонностях. Все вместе однозначно говорит о том, что — как бы это ни шокировало! — он был еретиком.
Вызов, брошенный Леонардо устоявшимся христианским взглядам, повторяется в других его работах. В его незаконченной картине «Поклонение волхвов» он нарисовал себя в нижнем правом углу, снова отвернувшимся от Святого семейства, которое расположено чуть ниже центра картины, получающего дары от трех Мудрецов, в оазисе спокойствия в центре кипучей деятельности с толпами людей, собравшихся вокруг, и схваткой всадников на заднем плане. Как свойственно Леонардо, секреты спрятаны в деталях и тщательно продуманной символике. Волхвы преклонились перед младенцем Иисусом и бледной до прозрачности безмятежной Девой, предлагая в дар благовония и мирру — но не золото. Поскольку именно золото было символом совершенства и царственности во времена Леонардо, не намекает ли этим автор на то, что Иисус не был ни царем по праву, ни совершенным существом — следовательно, не был и воплощением Бога?
При внимательном рассмотрении картины обращают на себя внимание две совершенно разные группы поклоняющихся: те, кто группируется вокруг Марии и младенца, выглядят ужасно. Они глядят впалыми глазами, их тощие тела морщинисты, они подобны ожившим трупам стариков — подобны мертвецам, вцепившимся в Святое семейство в каком-то сюрреалистическом фильме ужасов. Но другая группа, расположившаяся позади этих зомби, состоит из молодых здоровых людей, их головы подняты, как будто они молятся на дерево, чьи корни расположены поверх головы Девы Марии. Это дерево ка-роб, согласно христианской иконографии дерево Иоанна Крестителя, который либо присутствует сам, либо представлен «жестом Иоанна» во многих работах Леонардо. Иоанн Креститель явно пользовался особым расположением Леонардо. Не странной ли выглядит его привязанность к этому святому, учитывая, как мало внимания он уделяет Иисусу и его матери, хотя кто такой Иоанн Креститель — всего лишь предшественник Христа? (А мы уже знаем, что художник умер в присутствии двух своих картин: «Мона Лиза» — по всей вероятности, автопортрет в виде женщины или, может быть, изображение Магдалины; и его картины, изображающей Иоанна Крестителя, в которой тоже просматриваются черты Леонардо.) Почему же Иоанн Креститель столь важен для Леонардо?
Перед тем как обратиться к вопросу о тайных источниках религии Леонардо, мы должны по новому взглянуть на другие его «прекрасные религиозные творения»: картину «Дева в скалах», принятую в апреле 1483 года Братством Беспорочного Зачатия (конечно, само название должно было вдохновить художника на высший акт святости). Эта картина стала единственной из предполагаемого триптиха алтаря часовни Святого Франциска в Милане. Фактически Леонардо написал два варианта: ортодоксальную картину, которая теперь находится в Лондонской национальной галерее — перед ней посетители говорят полушепотом, как бы в присутствии чего-то святого, — и еретический вариант, экспонированный в Лувре.
Братья особо оговорили, что на картине должен быть изображен эпизод, которого нет в Библии, но он является традиционной составляющей церковной веры. Во время бегства в Египет Иосиф и Мария с младенцем Иисусом встретили юного Иоанна Крестителя вместе с ангелом-хранителем Уриилом с тем, чтобы Иисус мог возложить на Иоанна полномочия, позволяющие крестить его впоследствии. Конечно, эта история была намеренно сфабрикована в качестве объяснения несуразности: если крещение является таким священным ритуалом, то креститель должен быть большим авторитетом, чем тот, кого крестят, а как Иоанн Креститель может быть поставлен выше Иисуса, Бога Сына? Отсюда и сказка. Несомненно, этот заказ должен был понравиться Леонардо, который получил возможность развлечься в своем ироничном и жестоком стиле.
Оба варианта представляют собой довольно странные работы с фигурами, сгрудившимися в нижней половине картины, верхняя часть которой занята массой очень темных скал, изредка расцвеченных растительностью. Разумеется, никто не смотрит на скалы: все взоры устремлены на фигуры, реакцию большинства людей на которые психолог Леонардо знал заранее. Конечно, учитывая то, что он сделал в этой картине, было полезно — особенно в его время, — чтобы зрители сосредоточили свое внимание на фигурах и не заметили бы в остальной части ничего необычного, вызывающего тревогу или отвращение.
Но взгляните на тот вариант картины, который находится в Лувре, — художник предполагал, что он будет единственным. Члены Братства, которым было поручено принять работу, пришли в ужас от нее: они восприняли картину как страшное богохульство — святые не имели нимбов — и стали угрожать судом. Тогда Леонардо написал вариант более приемлемый — этот вариант находится сейчас в Лондонской галерее. Но ирония в том, что богохульством сочли только отсутствие нимбов. Нет нимбов? И это все? Мели бы монахи поняли, что таится в этой картине, они бы сожгли художника, а не угрожали бы ему судом…
Мария-Богоматерь представлена центральной фигурой, ее рука обнимает стоящего на коленях покорного ребенка, архангел Уриил — традиционный защитник и покровитель Иоанна Крестителя — согнулся на другой стороне группы рядом с почти таким же ребенком, который явно благословляет младенца, находящегося рядом с Марией. Сознание говорит нам, что ребенок, дающий благословение, должен быть Иисусом, тем, кто предоставляет Иоанну полномочия (согласно устоявшейся истории, придуманной Церковью), а тот, кто покорно стоит на коленях, должен быть Иоанном, получающим полномочия. Но дети соединены не с теми фигурами, естественно, Иисус должен быть со своей матерью, а Иоанн — с Уриилом. Если прочитать картину именно так, что было бы логичней, тогда на коленях стоит Иисус перед Иоанном. Такое толкование можно было бы считать в равной степени сомнительным, если бы не свидетельства, которые мы находим в других картинах. Здесь, как и в картине «Поклонение волхвов», где дереву ка-роб — классическому символу Иоанна Крестителя — поклоняются молодые и здоровые, а на Святое семейство молятся загробные тени, Леонардо несет зрителю безусловно иоаннитское послание. Его очевидная любовь и уважение по отношению к Крестителю и презрение к Иисусу и его матери есть только один аспект значительно более широкой ереси, которая включает в себя и поклонение Марии Магдалине. (Может быть, имеет значение и то, что левая рука Девы нависает, как бы желая схватить, над головой ребенка, на шею которого указывает палец ангела, — жест Марии поразительно похож на правую руку Иисуса в картине «Тайная вечеря».) Прежде чем мы оставим в покое картину «Дева в скалах», следует отметить еще одно, хотя любому автору, который хочет, чтобы его воспринимали всерьез, не стоило бы упоминать об этом вообще.
Человек, только что познакомившийся с этими открытиями, может согласиться, вежливо спрятав свое неверие, с тем, что Леонардо своими картинами пропагандирует иоаннитскую веру. Может даже восхититься изяществом и дерзостью подачи столь наивных образов доверчивым взорам масс. Но со времени публикации книги «Леонардо да Винчи и Братство Сиона. Окровения тамплиеров» для меня и Клайва Принса стал очевидным и другой пример подспудной антихристианской пропаганды Леонардо.
Толкование, о котором пойдет речь далее, настолько сенсационное, явно настолько смехотворное, что предстает продуктом фрейдистских домыслов или инфантильной фантазией. Но мы должны помнить, что Леонардо был и первую очередь мистификатор, шутник и фокусник, что он ненавидел Святое семейство (по причинам, которые мы обсудим в последних главах). Говоря о его шутках, лучше было бы забыть все, что было написано или сказано о «серьезных» работах Леонардо. Все это представляет собой подчищенную и спрыснутую духами историю благородных картин, предмета экскурсий многих поколений. Мы с Клайвом Принсом писали в книге «Леонардо да Винчи и Братство Сиона. Откровения тамплиеров», что Леонардо был исключительно тонок в подаче своего еретического кода «для тех глаз, что видят» и не делал ничего, что можно было бы приравнять к грубому «пририсовать красный нос апостолу Петру». Но, как обнаружилось недавно, мы были не правы.
