Результаты радиоуглеродной датировки были оглашены 13 октября 1988 г., хотя «утечка» информации о них была организована значительно раньше. (Это было сделано в 10-ю годовщину последнего дня исследований, разрешённых STURP). Результаты впервые обнародовал сам кардинал Баллестреро в Турине, а вечером того же дня на пресс– конференции в Британском музее их повторил доктор Тайт.[10]
Датировка по радиоуглеродному методу показала с вероятностью на 99,99 %, что Плащаница относится к периоду между 1000 и 1500 гг., и на 95 % – что её ткань относится ко времени между 1260 и 1390 гг.
Итак, Туринская Плащаница оказалась подделкой.
Сказать, что верующие при известии о неподлинности Плащаницы были повергнуты в шок, – значит сильно смягчить их реакцию. Их мир испытал на себе жестокий удар железного кулака. Плащаница для них была чем-то гораздо большим, чем просто священной реликвией. Это было явное и несомненное свидетельство существования Господа, абсолютное доказательство Его святой, спасительной смерти. Шок, сопоставимый разве что с параличом, поразил всё сообщество сторонников Плащаницы. Дело довершил скептический комментарий профессора Холла, сделанный во время пресс-конференции: «Кто-то взял кусок ткани и воспользовался им для создания подделки. Я не думаю, что теперь Туринская Плащаница представляет хоть какой-то интерес».
Церковь не обнародовала своего официального мнения о выводах исследований, но предпочла действовать в иезуитской манере, когда профессор Луиджи Гонелла, научный консультант Ватикана, заявил: «Эти испытания не были благословлены Церковью, и потому мы не обязаны считаться с их результатами».
Почти сразу же начали распространяться слухи о заговоре в кругах исследователей, и синдонисты, включая и Яна Вильсона, начали распространять заявления, в которых замелькали фразы типа: «Хотя мы с большим уважением относимся к результатам научных исследований…» Суть этих заявлений сводилась к тому, что метод радиоуглеродной датировки может давать ошибочные, крайне недостоверные результаты и что именно так и обстояло дело в случае с Туринской Плащаницей.
Скептики подхватили это известие с возгласами «Ну вот, а я что вам говорил!», тогда как верующие принялись зализывать раны. Разумеется, некоторые тут же, что называется без оглядки, покинули ряды синдонистов с каменным выражением разочарования на лице. Другие были возмущены, что их обманули в лучших чувствах, задев за живое и затронув их самую чувствительную струну – религиозную веру. Но кого они могли винить в этом, кроме неведомого средневекового фальсификатора-шутника? Те же, чьей единственной целью было любой ценой сохранить веру и предать проклятию неудобные факты, начали перегруппировывать свои ряды, хотя этот процесс проходил очень болезненно и с большими потерями.
Но даже для них была очевидна важность этих результатов, ибо даты, полученные исследователями, указывали на тот самый период истории, когда о Плащанице впервые стало широко известно. Для многих синдонистов это счастливое совпадение казалось глубоко подозрительным.
Таким образом, мир синдонистов после 13 октября 1988 г. для оглашения результатов испытаний стал во многом другим, чем был до этой роковой даты.
Самым худшим для синдонистов стали всевозможные шутки, вызванные данными радиоуглеродной датировки. Начали появляться карикатуры; в телепередачах типа «Вылитый портрет» замелькали иронические выпады и анекдоты. Своего апогея разоблачительная шумиха вокруг Плащаницы достигла в экспозиции выставки, устроенной Британским музеем: «Фальшивка: искусство обмана». Когда Рекин Траст в интервью от 5 ноября 1988 г. представил Яна Вильсона как человека, «наибольшую известность которому принесла его книга «Туринская Плащаница», большая аудитория, состоявшая из респектабельных, интеллигентных людей, разразилась ироническим смехом. В ответ он тоже улыбнулся, но никто не дал себе труда выяснить истинную природу его чувств.
Такова была общественная атмосфера в тот момент, когда мы начали работу над книгой, ибо вопрос о радиоуглеродной датировке чрезвычайно заинтриговал нас. Мы оба какое-то время назад были увлечены изысканиями о тайне Туринской Плащаницы, и новая информация ещё более усилила наш интерес к этой теме. В наших головах уже брезжила неясная идея о том, что изображение на ткани было получено при посредстве некой неизвестной формы выброса энергии, но это, разумеется, само по себе ещё не могло являться доказательством, что данная ткань действительно является погребальной пеленой Иисуса Христа. Для нас выводы радиоуглеродной датировки просто добавили новые грани к уникальности этого артефакта. И если в нашей жизни действительно был момент, когда Пикнетт и Принс стали синдонистами, то это произошло именно тогда.
Мы неожиданно для себя самих обнаружили, что идём рука об руку с верующими, признающими подлинность Плащаницы. Нам казалась нелепой сама возможность огульного отрицания реликвии. В конце концов, существовал целый ряд вопросов, на которые необходимо было ответить, и после того, как было доказано, что Плащаница – подделка, число их заметно возросло. Чем можно объяснить эффект негатива? Если это рисованное изображение, как то утверждает радиоактивная датировка, то где же следы краски? Был ли в действительности распят человек, изображённый на ткани? А если да, то кем был этот несчастный натурщик? И наконец, какой средневековый фальсификатор обладал достаточными познаниями, мастерством и выдержкой, чтобы создать для потомства столь шокирующую шутку?
Помимо всего прочего, чувство шока присутствовало даже у таких людей, как мы, у которых духовный центр не подвергся особым искажениям. Это не был грубо состряпанный подлог; это не была «реликвия», которую можно поставить в один ряд с многими тоннами щепочек от «Истинного Креста Господня». Её нельзя даже назвать «произведением искусства», ибо совершенно неизвестно, какого рода «искусство» было использовано при её создании.
Будучи признана подделкой, Туринская Плащаница превратилась в совершенно уникальную в своём роде еретическую реликвию, созданную кем-то, наделённым извращённой страстью к труду, невероятным вниманием к деталям и мастерством, равного которому не знает история. И если вы в состоянии «переварить» все эти условия, тогда вас поистине ничто не сможет удивить.
Итак, мы попались на крючок.
И всё же мы хотели бы сделать одно замечание. Нам, несмотря на слухи об обратном, не хотелось бы, чтобы к делу примешивалась наша личная заинтересованность. К сожалению, это для нас – нечто большее, чем просто замечание на полях.
В тот самый день, когда Ян Вильсон был публично осмеян за свою книгу о Плащанице, в числе публики, собранной Рекином Трастом, была и Линн (имеется в виду Линн Пикнетт, одна из авторов этой книги. – Пер. ). Чтобы выправить неловкую ситуацию, спустя три недели после эфира Линн установила с Вильсоном контакт, продолжавшийся целых два года. Единственная причина упоминания об этом неловком эпизоде – показать, что Линн спустя год после оглашения выводов радиоуглеродной датировки проявляет к Плащанице ещё больший, чем прежде, интерес.
При этом необходимо отметить, что сам Вильсон выступал в поддержку проведения радиоуглеродной датировки, заметив в своём известном бестселлере 1978 г.: «…существует научный метод… который способен внести окончательную ясность в вопрос о том, возникла ли Плащаница в XIV в. или же она относится к гораздо более ранней эпохе». За два года до исследований Вильсон опять высказался в пользу их проведения, заявив: «Если будет доказано, что Плащаница создана в XIV в., это потребует радикального пересмотра взглядов тех, кто, как и автор этих строк, поддерживают мнение о её подлинности».
А три года спустя после оглашения результатов радиоуглеродной датировки Вильсон в своей книге «Святые лики, тайные места» цитирует пассаж из Второзакония: «Не искушайте Господа Бога вашего, как вы искушали Его…» (Втор. 6,16), добавив: «Они (учёные, причастные к проведению радиоуглеродной датировки. – Авт. ) в прямом смысле слова стремились проверить, действительно ли Бог мог явить Себя в Лике на Туринской Плащанице. Не резонно ли предположить, что Бог мог сбить спесь у слепцов?»[11]
