- Хорошо бы разъезды по всем дорогам направить, да подальше.

- И разъезды пошлем, беспокойный ты человек, - ответил Буденный. Мысли его были заняты другим. Собирался на денек в родную станицу.

Узнав о переброске Конармии в район станицы Платовской, белое командование сразу оценило угрозу, созданную этим маневром. И приняло быстрые контрмеры. Все имевшиеся под рукой кавалерийские части, в том числе и отборные мамонтовские полки, были объединены в конную группу генерала Павлова. По численности эта группа, насчитывавшая около двенадцати тысяч всадников, была примерно равна силам Буденного. Следуя вдоль реки Маныч, казаки должны были за несколько суток пройти форсированным маршем через пустынные степи и неожиданно ударить по красным.

Прижать Конную армию к железной дороге, где действовал 1-й Кубанский белогвардейский корпус генерал-лейтенанта Крыжановского, расплющить ее между молотом и наковальней, раздробить, уничтожить - такая задача была поставлена перед Павловым. Этот генерал, сменивший покойного Мамонтова, умом и мастерством своего предшественника не отличался, зато славился упорством, решительностью, твердым характером.

Мертвящая стужа, сковавшая степь, захватила группу Павлова в начале похода. Другой человек заколебался бы, не повел бы тысячи людей в далекий (более ста двадцати верст!) рейд по бездорожью, но Павлов, наоборот, счел стужу за благо. В такой мороз красные сидят по хатам да самогон хлещут. Тем более, что станица Платовская и ее округа - родина многих буденновцев. Праздновать будут с земляками свое возвращение. Вот и пускай празднуют!

На пути встретились казакам две красные дивизии, двигавшиеся к станице Мечетинской. Шли сами по себе, не имея поддержки других войск, с оголенными флангами, с незащищенным тылом. Как было Павлову не воспользоваться таким стечением обстоятельств!

Казаки обложили красных с трех сторон. Кавалерийская дивизия советского командира Гая, вырубленная больше чем наполовину в скоротечной схватке, сумела все же вырваться из мешка, отступила за Маныч. А медлительная пехота, окруженная в чистом поле, оборонялась до последней возможности и почти вся полегла под пулями и шашками казаков. Человек триста всего сумели уйти, пользуясь ночной темнотой.

Выяснилось, что это была 28-я стрелковая дивизия красных, отличившаяся на Восточном фронте при разгроме Колчака и недавно переброшенная на юг. Знаменитый начдив Азин, раненный в этом бою, попал в плен и лишь считанные часы прожил после гибели своих людей.

Начало для белых сложилось очень удачно. Генерал Павлов торопил полки. А мороз, необычный для этих мест, становился между тем крепче и крепче.

В родной станице веселился Микола Башибузенко. Радовался, что цела его хата, живы мать и меньший братишка. Заодно и свадьбу играл. Вместе с бойцами эскадрона гулеванили близкие и дальние родственники Миколы, народу собралось столько, что столы накрыли не в одном доме, а сразу в трех, стоявших рядком.

- Ты празднуй. Заслужил, - сказал Миколе Леснов. - Разрешение командования получено. О делах не думай: позаботимся.

- Вечером дальний разъезд от нашего эскадрона, - напомнил Башибузенко.

- Все сделаем, командир.

- Эх, любушка ты у меня, - расчувствовался Микола. - Я ж тебе вдвое все долги отработаю!

- Топай, топай к своей раскрасавице, - шутливо подтолкнул его Роман.

После полудня насидевшиеся в хатах гости высыпали на широкую станичную улицу. Затеялась лихая пляска. И мороз нипочем. Кирьян Сичкарь глядел, глядел на такое веселье, сорвался с места, как пуля из ствола, бегом вывел из конюшни своего жеребца. Крикнул:

- А ну, врежь «наурскую»!

Гармонист (он сидел в хате у распахнутого окна, чтобы не отморозить пальцы) рванул мехи. Сичкарь швырнул на землю кубанку, спружинясь, метнулся на спину коня, едва коснувшись луки. Вскочил на седло обеими ногами, откалывая коленца в такт музыке. Восхищенно ахнули девки и бабы. А в толпе кто-то с гордостью:

- Это чего! Они вот так с Калмыковым ночью, стояком, через реку. Босыми ногами на седле. Выскочили к белякам тихо, Пулеметчику кинжал в спину, а потом весь наш эскадрон без потерь!

Жених тоже не удержался, решил показать себя. Сказал Асе:

- Кинь платочек посреди улицы!

Разогнал своего жеребца, на полном скаку свесился всем корпусом, подхватил платок - и снова в седле. Подъехал, вручил с поклоном невесте.

«До чего же отчаянные, чертяки!» - восхищался Роман. Пожалуй, он и сам бы сплясал: такое хорошее было настроение. И люди веселы, и денек ясный, морозный, как на родном севере. Однако пора было готовить разъезд. Улучив момент, подозвал Миколу, перечислил десяток фамилий. Тот подумал, усмехнулся:

- Одних партейных взял?

- Не только.

- Ну, эти двое тоже без пяти минут в твоей ячейке... Ладно. Только Сазонова оставь, с кузнецом поработает.

- И Черемошин останется. За меня. Он пулеметы осматривает.

- Добре, - согласился Микола. - Значит, так: собери со всего эскадрона полушубки и валенки. Чуешь, какой пар изо рта?.. А к ночи еще завернет. Проследи, чтобы затворы карабинов и шашки протерли насухо. Смазка замерзнет - как безоружные будете... Через час пути проверь на всякий случай, пусть затворы подергают. Маршрут знаешь? На развилке дорог хутор. Если хаты целы, обогрейся там, дождись сменного разъезда. Калмыков пущай все время впереди едет: в этом степу ему любой бугорок известен... Эх, жаль отпускать тебя на такой холод. Ну, да чего там - валяй! - махнул он рукой.

Выделенные в разъезд люди собрались в доме комиссара. Сазонов и Черемошин пришли проводить. Бывшие шахтеры Вакуев и Каменюкип переобувались в валенки, Пантелеймон Громкий посмеивался над ними: нет, мол, как ни крути, а не кавалеристы вы, не казачьей породы. Настоящий кавалерист из сапог не вылезет... Шмыгал изувеченным носом Пантелеймон Тихий, с улыбкой слушая брата. Старательно снимали смазку с карабинов Зозуля, Колыбанов и Шишкин - недавно принятые в кандидаты партии молодые ребята из казаков. Возле порога топтался желтолицый, скуластый Калмыков, успевший, вероятно, хватить не одну чарку, поторапливал весело:

- Глянь, комиссар, совсем ночь наступил. Телишься больно долго!

Распахнув дверь, быстро вошла Асхлипиадота. Румяная, большеглазая, разгоряченная. Венгерка небрежно наброшена на плечи. Длинные ресницы мокры - оттаивал иней.

- Успела! - обрадовалась она. - Эй, вояки, подходи по одному, гусиным жиром намажу.

- Зачем так бегаешь? - упрекнул Калмыков. - Голова без шапки совсем плохо! В ящик играть будешь.

- Ничего, привычная... Давайте, товарищ комиссар. (Леснов был единственным человеком в эскадроне, с которым она была на «вы».)

- Смазывайте... Башибузенко подсказал или сами додумались?

- Тут и думать нечего. Элементарно.

- Припасите, пожалуйста, побольше гусиного жира, вазелина.

- Постараюсь.

- Она смекалистая, - прогудел Пантелеймон Громкий. - Какого казака отхватила, командира-то нашего!

- Невелика находка. - Ася игриво повела плечами. - Неизвестно еще, кто кого отхватил!

- Теперь ша, отгулялись. Свадьба.

- Какой свадьба без попа? - вставил Калмыков.

- Мы люди вольные, без попов и без комиссаров вполне обойдемся, - задирала она Леонова. И опять - в который уж раз - поймал он на себе удивленный, испытующий взгляд обжигающих черных глаз. «Ох, Микола, хватишь ты лиха с такой женушкой!»

- Все готово? По коням! - распорядился Роман. Когда выехали за станицу, было уже темно. Только в открытом поле ощутил Леснов, до чего же морозна опустившаяся ночь. Порывами налетал пронизывающий ветер. Мело. Белые струйки перевивали дорогу. Что-то угрожающее чудилось в тусклом, мертвенном свечении белых сугробов.

Не одному Роману, всем жутковато было в затихшем холодном пространстве. Лишь Калмыкову хоть бы что. Покачиваясь на невысокой лохматой лошадке, напевал свое излюбленное: