– А это что?

– Ты, Чарли, как марсианин, – буркнул я раздраженно. – А это что, а это что… Купи себе календарь эрудита и учи хоть по слову в день, не могу же я тебя просвещать пожизненно.

– У меня есть. – Чарли стащил с головы шляпу и с достоинством пригладил макушку. – Сегодня с утра узнал слово «декаданс», что значит – «регресс, упадок». Мейсон, а что такое «регресс»? И там все-таки что происходит?

– Фон трахается. Моя очередь следующая. Так что, если у тебя все, иди уже?

– А в подвале почему?

– Там темно. А баба очень страшная.

– Бооооольно!.. – просипел снизу Гильермо.

– А так? – заботливо откликнулся Эл.

– Прияааатно…

Чарли поднял на меня очумелые глаза. У меня и самого волосы на груди потихоньку поднялись дыбом, даже футболку прокололи. Вот попал!

– Темно же, – пояснил я нервно. – А баба страшная. Хуже мужика. И перепутать недолго.

Барнет скачком выпрямился, нахлобучил шляпу и принялся исступленно отряхивать пальцы, которыми только что трогал крышку подвала.

– Знаешь, Мейсон, моя тетя Руфь, которая продает страховые полисы, давно сказала, что твой образ жизни тебя до добра не доведет. Если уж все так плохо, чего бы ко мне было не зайти? К нам недавно пополнение прибыло, прямо из полицейской академии, в том числе и вполне приятные девочки…

Ого! Чарли Барнет – сводник. Это что-то!

– Так чего ж ты девочек с собой не взял? Познакомил бы с азами полицейской работы на выезде. Я вовсе не против того, чтобы на мне девушки отработали приемы задержания.

– Я не был уверен, что ты дома. И что тут безопасно.

– Я дома, Чарли. Дуй за девочками.

А пока он будет бегать, я успею навести косметический марафет, навтыкать Элу за его предосудительную деятельность и запереть в подвале фона. Интересно, Айрин сойдет за страшную бабу? Невзирая на все ее мышцы, с мужиком ее не очень-то перепутаешь. Кстати, почему-то сдается мне, что вышеизложенные девочки суть хитрый (а если подумать, то и не хитрый вовсе) рекламный ход, призванный заманить меня в заведение, где стены мне помогать откажутся.

Пока я размышлял, а Чарли корчил брезгливые гримасы, на сцене появился Мик. С книжкой. Я присмотрелся. Сартр, «Бытие и Ничто». Ну еще бы. Серьезному процессу – подобающая аранжировка. Впрочем, сам фон ужасно застеснялся, книжку спрятал за спину, запустил в ноздрю палец и гнусаво осведомился:

– Какими судьбами, человек-свисток? Опять недовыполнил план по поимке слишком шустрых мейсонов?

– Я давно уже не в дорожной полиции! – окрысился Чарли немедленно. У Мика такой талант – наступать на мозоли. Может, поэтому его люди и не любят. А может, потому, что он сморкается в занавески, лает на собак и отклеивает стикеры.

Дзинннь!

А это, должно быть, меня. Ко мне. По мою, стало быть, душу. Все лучше, чем ежиться под обличающим взглядом Чарли, до которого – гляди-ка ты! – начало доходить, что вот он и Мик вовсе не в подвале, как обещано. Так что я поставил пиво на стол, затолкал в рот остатки хот-дога, бочком продавился мимо фона и пошел открывать. Будем надеяться, что Мик доведет Чарли до полного остервенения. В период гона даже такой солидный зверь, как лось, ни на что внимания не обращает. А то Барнет может ненароком заметить закатившийся под табуретку самодельный глушитель. Эта штука – сама по себе статья. Конечно, Чарли парень с понятием и, скорее всего, попросту сунет его в карман, вместо того чтобы заводить тягомотные и взаимно неприятные процедуры – люди-то насквозь свои. Но зачем лишний раз раздражать правоохранительные органы? Ведь не угадаешь, когда пеплом Клааса стукнет в сердце сержанта Барнета трудовая добросовестность.

Открыл дверь.

Наверное, зря.

Пришел крупный парнишка самого решительного облика, со стрижкой-платформой, на какой наверняка удобно переносить грузы весом до центнера. Билли ежился под его угрюмым взглядом и кокетливо шарил дрожащей ручонкой в своих хлебных запасах. Ты гляди, догадался-таки переложить револьвер. Моя школа.

– Чем могу? – обратился я к посетителю тоном по возможности благожелательным. Выглядел малый хоть и изрядно крепким, но каким-то очень цивильным. Такие ребята, если спросите мое мнение, обыкновенно оказываются капитанами бейсбольных команд. На этом основании они поступают в университеты, сходят с накатанной дорожки из-за травмы колена и становятся удачливыми продавцами автомобильных покрышек. Если, конечно, им хватает ума не звонить в двери, за которыми может поджидать плохая компания.

– Это ты Джерри?

Вот она, популярность. Узнают буквально на улицах.

– Я. Какие проблемы, братан?

– Еще раз подойдешь к Джоан…

А ведь и я был юн, скороспел и опрометчив. Полагал, что любовь – это безучастный приз в гонках без правил и без вариантов достанется тому, кто всех остальных обгонит и расплющит. Черт побери, практически родная душа! Единственно, мне всегда хватало здравомыслия, чтобы не тянуть лапку ухватить за горло парня на десять лет опытнее и, вполне возможно, не одной благостью начиненного. Если уж так невтерпеж, то можно хотя бы доску из забора выломать и со спины подкрасться. А тут – святая прямота. С таким подходом в жизни тяжело будет устроиться. Пока я умилялся, рука самопроизвольно дернулась наперерез, изловила атакующую лапу пришельца за средний и указательный пальцы и… – хрусть. Самому стыдно. А рефлекс у меня сложный – не успел опомниться, как качнулся навстречу и от всей души врубился макушкой в светлый лик младого ревнивца.

Что самое занятное – не помню, кто такая Джоан.

Билли проводил осыпающегося парнишку сочувственным взором.

– А ты грубый все-таки, – сообщил он мне досадливо.

– А чего он?

– А чего ты?

Вот еще. Будут меня тут всякие поучать. Билли еще не видел по-настоящему грубых. По мне, так всякий, кто обходится без «стингера» – образчик нежности и деликатности.

Прикрыл дверь и пошел обратно на кухню. По пути повстречался с энергично прущим навстречу Барнетом. Похоже, за краткий миг уединения Мик ухитрился довести его до ручки. Да и сейчас тащился следом и бубнил под нос:

– …пончики и злоупотребление властью!..

Чарли кипел и разбрызгивал эманации неугасающей ярости.

– Кто там еще? – походя бросил он мне.

Чтоб я знал.

– Ошиблись дверью.

– Мейсон, ты мне учти… Ты за этим вот… глаз да глаз!

Чарли прорвался мимо меня и устремился к двери.

– Даже чайку не попьешь? – вопросил я вдогонку без энтузиазма.

– Некогда… – Скрипнула дверь. – МЕЙСОН!!! ЧТО ЭТО???!!!

– Друг Джоан, – услужливо подсказал Билли.

– Что он здесь делает?

– Эээ. Лежит…

– И долго еще будет?

– Это вы у меня спрашиваете? Я сосиски продаю.

– Да? Ну сделай мне штучку. За счет фирмы. Без горчицы, и побольше огурчиков. Я пока патрульную машину вызову. Он что, хулиганил?

– Ну-у-у, – сомнение в голосе Билли раскатилось гулкими волнами, как фуги Баха. – Думаю, он хотел.

Я, если честно, в этом не уверен. Паренек слишком серьезен с виду, чтобы замышлять праздное хулиганство. Но пусть уж лучше его возьмут под микитки, сделают внушение и сдадут на руки заботливым родителям, нежели мне опять придется посещать занятия по обузданию агрессии. Я на них уже два раза был, и ни разу не понял – зачем. Нету во мне никакой агрессии. Я просто очень непосредственный.

Чарли сердито хлопнул дверью, а я оборотился к Мику. Тот переминался с ноги на ногу и, по-видимому, был преисполнен готовности к активным действиям. Вот и хорошо. Не могу же я все время один отдуваться.

– Значит, так, – сказал я ему, напрягая мышцы живота, дабы подавить любопытство недавно поглощенной сосиски. – Принимай командование. Дверь всем открывать. Вернется Чарли – скажи, что никого нет дома. Подкатят латины – действовать по обстоятельствам, без лишнего членовредительства, но чтоб дорогу сюда запомнили как неприятную.

– Odi profanum vulgus et arceo[1], – блаженно откликнулся Мик.