Айвстон тоже выпрямился и уставился на нее. Это было почти забавно.

— Кажется, вы забыли о своих пари? О двух противоречивых пари, которые вы спровоцировали, мисс Прествик? И как вы собирались их выиграть?

— Даже вам должно быть ясно, что я не собиралась выигрывать оба пари. Я была честна с вами, лорд Айвстон, с самого начала… в отличие от вас. Вам отводилась роль инструмента, шпоры-погонялки, и все. Надо сказать, вы плохо справились с этой ролью. И если бы за плохую игру платили деньги, я бы потребовала возмещения убытков.

Айвстон начал тяжело дышать, что, как она поняла, вошло у него в привычку. Его глаза стали темно-синими, и, что самое замечательное, на шее проступили два белых пятна, прямо под ушами изящной формы. У него была красивая голова, неудивительно, что он носил короткую стрижку, желая это подчеркнуть. Белые отметины всегда безошибочно указывали на то, что ее слова достигли цели, заставляя его плавиться от ярости. Неожиданно для себя Пенелопа развеселилась.

— Возможно, я смогу исправиться, — тихо сказал он.

Она уже достаточно изучила его и прекрасно знала, что внешняя сдержанность Айвстона вовсе не означала, что в его душе царит покой. Наоборот. Чем сдержаннее он казался, тем сильнее были чувства, которые он испытывал. Может быть, стоило провести еще один эксперимент?

Почему бы нет?

— А зачем? Пари выиграно, ущерб причинен, — с издевкой сказала она. Кажется, у нее обнаружился талант вести подобные игры. А ей нравилось приобретать новые таланты.

— Чтобы доказать, что я способен на большее, Пен, — прошептал он и, взяв ее за руку, повел в ближайшую комнату, которая оказалась оранжереей. Это немного выбило Пенелопу из колеи. Она, будь у нее такая возможность, выбрала бы другую комнату. Ведь в оранжерее не было даже стула! Здесь были только розы, каменные полы и огромные окна, которые тянулись на мили. Не очень подходящее место для потери чести. И потом… еще даже не стемнело. Хотя всем известно, что лучше всего терять девственность в темноте. — Или, если это тебя не устраивает, может быть, ты предъявишь мне свои доказательства?

— Прошу прощения? Доказательства? Какие и зачем, позвольте узнать? Я ничего не собираюсь вам доказывать, лорд Айвстон.

— Неужели? — сказал он, с угрожающим видом прикрывая за собой двери оранжереи. Забавно. Лорд Айвстон и мухи не обидит, не говоря уже о взрослой леди, у которой есть, пусть и небольшой, любовный опыт, а за алой лентой на груди бьется горячее сердце. Правда, ни один джентльмен не знал, что таится под ней. Никто даже и не пытался узнать. И это причиняло боль и обиду, когда бессонными ночами Пенелопа размышляла об этом. — Не хочешь поделиться опытом своих любовных приключений? Как далеко ты могла зайти? Признаюсь, это не дает мне покоя. Я настаиваю, чтобы ты, Пен, удовлетворила мое любопытство, и немедленно.

Возможно, он не станет обижать муху. Или маленькую собачку. Или маленького ребенка. Или, как в данном конкретном случае, маленькую женщину, каковой она и являлась. Но Айвстон, высокий, прекрасно сложенный, идеальный мужчина с ярко-голубыми глазами, в которых горел огонь страсти, таил в себе угрозу, но в самом приятном, восхитительном смысле этого слова, который только можно себе вообразить. Он хочет удовлетворения?

Отлично. Она тоже хочет этого.

— Вы слишком много себе позволяете, лорд Айвстон, — сказала она, отступая назад. — Но у меня тоже есть к вам вопросы.

— Какие? Что ты хочешь узнать?

— Поскольку вас так волнует моя невинность, меня в равной степени волнует ваша опытность. Сможете ли вы дойти до конца, лорд Айвстон? Умеете ли вы ласкать женщину? Знаете, где и как прикоснуться? Имеете ли вы хоть какое-то представление об удовлетворении женщины? Хоть малейшее?

— Такие вещи не принято обсуждать с дамами.

— Я не собираюсь это обсуждать с вами. Я прошу доказать это.

Некоторое время Айвстон внимательно и серьезно смотрел на нее из-под золотистых бровей. Но она не смутилась, смело выдержав его взгляд.

— Хорошо, — нежно сказал он, и его глаза ярко засияли, как два бирюзовых камешка на солнце. — Для этого мне нужно твое тело. Ты предпочитаешь стоять или опуститься на пол?

Ее сердце бешено колотилось, и каждый его удар отдавался внизу живота и между ног, заставляя потеть сгибы коленей.

— Я еще не решила, — уклончиво ответила она. — Стоит ли предупреждать вас, милорд? Не боитесь, что я вас перегоню?

Айвстон затряс головой, скрывая улыбку в уголках губ.

— Давайте проверим?

Ее сердце затрепетало в груди, и дрожь пробежала по телу во всех нужных местах; Пенелопа с улыбкой развернулась и побежала между розами.

Она не успела сделать и трех шагов, как он настиг ее. Возможно, ему потребовался лишь один шаг, чтобы достичь цели. У него были длинные, мускулистые, точеные ноги. От одной этой мысли у нее закружилась голова.

Айвстон одной рукой обхватил ее сзади и притянул к себе. Она почувствовала, как напряжены его чресла. Другой рукой он стащил вниз декольте, но так, чтобы не порвать платье, и принялся нежно целовать ее плечи. Затем шею. Затем спину.

Его губы скользили намеренно медленно, лениво по ее нежной коже, оставляя влажный жаркий след, пробуждая в теле неудержимый плотский голод. Он прижался бедрами к ее ягодицам. И она подалась назад, им навстречу. Он негромко застонал, и его рука начала медленно скользить вверх, выше, выше. Жаждая прикосновения, ее соски отвердели и напряглись, грудь пронзила сладкая боль. Айвстон не разочаровал ее. Его пальцы, развязывая тесемки корсета, действовали точно и безошибочно. Наконец корсет скользнул вниз, повиснув на талии, в то время как руки Айвстона добрались до ее сосков, пробудив в теле сладкую чувственную агонию.

Какой же глупец этот Айвстон, он вдруг остановился и не думал продолжать. Вместо этого, явно из робости, он развернул ее к себе, лицом, обнял и принялся целовать в губы, оставив без внимания грудь и набухшие, тугие соски. Единственно, что он сделал правильно, так это просунул свою ногу между ее ног, вызывая невероятно приятные ощущения, и, крепко обхватив за талию, прижал к себе, одновременно целуя ее жадными, восхитительно нежными губами.

Прекрасно. Он почти все делал правильно, но зачем развязывать корсет, если не собираешься ласкать ее тугие пышные груди? Неужели они совсем не возбуждали его? Как можно устоять от такого соблазна? Они взывали о ласке, немедленной или медленной, не важно.

И разве это правильно, если в процессе обольщения женщина задается вопросом, что не так с мужчиной или с ней, или с данным конкретным моментом?

— Прикоснись ко мне, — приказала она, когда он на мгновение оторвался от ее губ, чтобы дать ей возможность ослабить его галстук. Ей хотелось сорвать галстук, и не только его, а всю одежду, чтобы увидеть его обнаженное тело и почувствовать обжигающий жар. Интересно, вся его кожа была однородно светлой? Или где-то под одеждой затаились веснушки? На его груди росли золотистые волосы? Они завивались или были такими же прямыми, как и на голове? — Ты что, не можешь меня потрогать?

— А чем я, по-твоему, занимаюсь все это время? — огрызнулся он, прижимая Пенелопу к себе с такой силой, что ее грудь расплющилась. Она развязала галстук и сорвала с его шеи, борясь с искушением тут же задушить его этой длинной полоской ткани, которую судорожно сжимала в руке.

— Этого мало! — выпалила Пенелопа. — Мне этого мало!

С этими словами она, ухватившись за лацканы сюртука, с силой рванула Айвстона на себя и впилась в его губы, как голодный зверь, пожирающий добычу. Его губы, влажные, горячие, неистово включились в борьбу. Она не отставала от него. Горячая. Влажная. Неистовая.

Этот мужчина, этот кроткий, необузданный мужчина творил с ней странные вещи, заставлял ее совершать странные действия, пробуждая в ней странные чувства, о существовании которых она и не подозревала. Даже в самых смелых мечтах она не заходила так далеко, пока не встретила его. Пока не ощутила вкус его губ. Пока не прикоснулась к его коже.