Казалось бы, это хорошо, и она должна быть счастлива, но радости Пенелопа не испытывала.
Это было очень странно.
Она поймала себя на мысли, что только и думает об этом. До встречи с Айвстоном ее не волновали подобные вещи. И теперь она решила все разложить по полочкам. Пенелопа обожала все тщательно обдумывать и взвешивать. Она не верила, что можно чего-либо добиться, действуя импульсивно и эмоционально. Ни в коем случае. Если вас застигли врасплох, нужно взвесить все «за» и «против», прежде чем принимать решение.
Но лорд Айвстон не вписывался в рамки ее логических умозаключений, ибо был совершенно непредсказуем.
— Я был бы признателен, если бы вы снизошли и послушали меня, мисс Прествик, — сухо сказал Айвстон, угрожающе нависая над ее хрупкой фигуркой.
Опомнившись, Пенелопа тряхнула головой и вернулась к реальности.
— Естественно, вы были бы признательны, лорд Айвстон, как и любой нормальный человек. Я и сама не выношу, когда меня не слушают.
Она рассмешила его, и он чуть было не улыбнулся, но взял себя в руки и подавил улыбку. И правильно сделал. Поскольку ему стоило немалого труда доказать Пенелопе, что он действительно зол на нее, а улыбка все испортила бы.
Зато его внутренняя борьба вызвала улыбку у Пенелопы, но в отличие от Айвстона она не собиралась ее прятать.
— Вас это даже не смущает, а по-моему, вам должно быть стыдно, — сказал он. — Я выгляжу полным идиотом из-за этого второго пари относительно вас и Иденхема. Мы так не договаривались, мисс Прествик.
— Я прекрасно вас понимаю, лорд Айвстон, но я оказалась в таком положении, что у меня просто не было другого выхода.
— И что же это за положение, позвольте узнать? — спросил он. Он стоял очень близко, склонив голову так низко, что его губы почти касались ее уха, очевидно, чтобы слуги не слышали. Он проявлял максимум осторожности, что было очень разумно с его стороны.
Очень.
По спине пробежала дрожь, ноги подкашивались. Пенелопа не могла понять, что происходит. Ведь это был всего-навсего маркиз Айвстон, и он не был тем самым мужчиной, который мог вогнать ее в пот и дрожь.
— Положение? — повторила она еле слышно.
Чтобы слуги не услышали, естественно. Здесь должны быть слуги. Не так ли? За Айвстоном ей ничего не было видно. Так казалось или действительно вокруг царила тишина?
— Да, — выдохнул он, почти прижавшись к ней. — Ваше положение. Ну что, сдаетесь? Не можете дать сдачи?
Пенелопа глубоко вздохнула, с силой мотнула головой, стряхивая слабость и дрожь.
— Я всегда могу дать сдачи, лорд Айвстон. И я никогда не сдаюсь и не поддаюсь. Это было бы предосудительно.
— А вы, конечно, никогда ничего предосудительного не делаете, — сказал он и нежно провел пальцем по шву ее перчатки.
— У меня нет такой привычки, — сказала она.
— Может быть, иногда, случайно.
— Случайно? Нет, конечно, — сказала она.
— Ну а в виде исключения? — спросил он и, запустив палец под ее перчатку, стянул ее вниз на дюйм, два, три. Глупые, бесполезные перчатки. Она неотрывно следила за его движениями, но и не думала это прекращать.
— В виде исключения? — тихо спросила она. — То, что вы говорите, не имеет смысла, лорд Айвстон. Вам не кажется?
И здесь Пенелопа допустила ошибку, ужасный просчет — она подняла голову и взглянула в эти яркие голубые глаза. Она погрузилась в пучину голубого яркого, сверкающего океана, так что у нее захватило дух.
— Это имеет смысл, Пенелопа, — едва слышно прошептал он. — Я — исключение. Со мной вы поступили предосудительно.
И он прильнул губами к ее губам, хотя она знала, что все к этому шло, но почему-то игнорировала предостерегающие знаки.
Она не отстранилась. Она ответила на поцелуй. Не слишком страстно, не слишком бесстыдно и чувственно, но ответила.
К своему ужасу, Пенелопа даже приподнялась на цыпочки, чтобы прильнуть к его губам.
Айвстон сиял от радости.
Он обхватил ее руками за талию и притянул к себе. Ей понравилось. Пенелопа решила, что нет ничего страшного в том, что они поцеловались. Почему бы нет? Это было потрясение, но очень приятное.
Очень приятное.
Его губы были… о Боже, с чего вдруг ее потянуло на лирику? Но это было восхитительно. В его руках, таких больших и сильных, она чувствовала себя маленькой и хрупкой, почти невесомой.
И еще она вспотела. Она была мокрая с головы до ног.
Он приоткрыл рот, коснулся ее губ и начал нежно покусывать их. Ему очень не хотелось останавливаться, и это было так мило, но, сделав усилие над собой, он прервался.
— Это не первый ваш поцелуй, — пробормотал он.
— Именно поэтому я так хорошо целуюсь, — ответила она и опустилась с носков на пятки. Ноги подкашивались, и она пошатнулась, что было совершенно неожиданно. Мокрая как мышь, да еще на ногах не стоит. Хуже не придумаешь.
Ее откровение не вызвало у лорда Айвстона ни радости, ни удивления. Странно. Разве джентльмену с логическим, рациональным складом ума нужна глупая и несведущая невеста? Конечно, она прекрасно знала, что таких джентльменов практически не бывает, и поэтому была почти уверена, что ей вряд ли удастся найти мужа с подобным складом ума, а поскольку за Айвстона она замуж не собиралась, то не сомневалась, что своей откровенностью оказывает ему честь. Почему-то мужчины не склонны считать достоинством честность и прямоту.
— Что еще вы хорошо умеете? — спросил Айвстон, сурово глядя на нее сверху вниз.
Вот что получается, когда женщина пытается быть откровенной с мужчиной — суровый укор ее награда. Неудивительно, что разумные леди не ведут долгих бесед с джентльменами.
— То же самое могу спросить у вас, — сказала она тоже довольно строго. С какой стати она должна ему отвечать? Неужели он надеялся на это?
— Но вы не спрашиваете, — сказал он.
— Потому что я лучше воспитана.
— Й ваше воспитание позволяет вам целоваться с первым встречным мужчиной?
— А вы бы предпочли, чтобы я целовалась с женщинами?
Поделом ему. Айвстон не мог прийти в себя, он просто опешил. Уголки его губ побелели. Если продолжать в том же духе, он превратится в соляной столб. Разве он не заслуживает наказания? Ведь он первый ее поцеловал. И это не она притащила его в пустую гостиную, и причин целовать его у нее тоже не было.
Кстати, о причинах. Зачем он поцеловал ее?
И почему остановился?
— У вас плохая привычка, мисс Прествик, говорить невпопад. Не думаю, что это приличествует будущей герцогине.
— А я не думаю, лорд Айвстон, что будущему герцогу пристало уединяться с невинными девушками и целоваться с ними.
Айвстон часто заморгал. Белые отметины в уголках губ исчезли, от гнева не осталось и следа, наоборот, он почему-то развеселился и даже улыбнулся.
— Только с одной девушкой, мисс Прествик. Что же касается ее невинности, то для меня это остается тайной.
— Зато для меня это не тайна, лорд Айвстон, — сказала она, сердито натягивая перчатку. Айвстон, заметив это, усмехнулся. Типично для мужчины. — И это не ваше дело.
— А вот здесь вы ошибаетесь, — сказал он. — Я не смогу способствовать вашему браку с герцогом Иденхемом, если ваша невинность под вопросом.
— Под каким вопросом?
— Если я так скажу, все так и будут считать, — сказал он с приятной улыбкой, как будто не с его языка слетели самые отвратительные, гадкие слова, которые можно только себе представить.
— Что у вас на уме, лорд Айвстон?
— Только то, что если мы сговорились заарканить Иденхема, чтобы он предстал с вами перед алтарем, то по правилам хорошего тона вы должны честно ответить на вопрос о вашей невинности.
— Я всегда честна.
— Боюсь, мне нужен более подробный ответ, мисс Прествик. Для меня это вопрос чести, и я обязан вынести собственное решение относительно степени вашей невинности.
Он наслаждался своим спектаклем. Об этом свидетельствовали дьявольские огоньки, плясавшие в этих ярко-голубых глазах. Пенелопа улыбнулась и, напустив на себя официально-степенный вид, как у настоящей герцогини, уселась на позолоченный стул. Довольный Айвстон уселся рядом.
