— Так что же мы сообщим кардиналу Каэтану? — спросил Спалатин, которого этот неожиданный интерес курфюрста к своевольному монаху заставил призадуматься. Он внимательно посмотрел на Фридриха. — Доктор Лютер вот уже несколько дней снова находится в Виттенберге. Совершенно ясно, что его хотели схватить еще в Аугсбурге, сразу после беседы с римским посланником. Но случилось чудо: ему удалось в чужой одежде выскользнуть через лаз в городской стене, который не охранялся, и покинуть город.

Курфюрст затрясся от смеха.

— Чудо? — веселился он. — Чего доброго, окажется еще, что его спустили с городской стены в корзине, как некогда святого Павла! В таком случае, дружище Спалатин, ему уготовано почетное место в моей коллекции святых мощей!

— Но ваша светлость!..

— Ладно, Спалатин! — Фридрих примирительно махнул рукой.

Он положил реликвию обратно в шкатулку и прикрыл дверцу шкафа. Курфюрст вдруг с удивлением понял, что у него нет больше никакого желания любоваться своей коллекцией. Еще немного подумав, Фридрих сказал:

— Человеку, который сильнее тебя, можно сказать «нет» двумя различными способами, мой добрый друг. Первый таков: не произнося ни слова, спокойно гнуть свою линию, словно ничего и не слышал. При этом время и медлительность людей становятся твоими союзниками…

— А второй?

Глаза курфюрста задорно блеснули. Он попросил Спалатина взять с каминной полки кубок и поставить его на стол. Секретарь повиновался. Курфюрст достал из шкафчика кувшин с вином и наполнил теплый кубок до краев.

— Можно сказать «нет» с такой изысканной любезностью, что собеседник просто голову потеряет. На этом, дорогой мой секретарь, зиждется высокое искусство дипломатии. И только если оба стратегических хода оказываются неэффективны, приходится сдаваться…

— Или бороться, — с серьезным видом закончил фразу Спалатин.

— Вот именно, друг мой! Но вступать в борьбу следует лишь тогда, когда уверен, что ты выиграешь! — И курфюрст Фридрих с такой силой опустил глиняный кувшин на стол, что вино плеснуло через край. Красные капли брызнули на белый алебастр — словно кровь на свежевыпавшем снегу.

— Нельзя допустить, чтобы наш монах попал в лапы Рима, — убежденно заявил Фридрих. — Они уничтожат его, а нас, позволивших ему распространять свое учение, предадут осмеянию в глазах всей империи. Кем, черт побери, они себя воображают, этот кардинал и его жалкие лизоблюды, если они посмели помыслить о том, чтобы лишить мой университет столь блестящего ученого?!

Спалатин так и впился в поля своей щегольской шляпы. Тревога его не убавилась, но он почувствовал облегчение оттого, что курфюрст наконец-то собрался с силами, преодолел свою апатию и решил занять определенную позицию. Ну а что касается состязания за влияние между папским престолом и имперской Саксонией, то здесь точка пока еще не поставлена. Курфюрст Фридрих — мудрый правитель и пользуется расположением императора. Может статься, они вдвоем придумают средство спасти мятежного монаха.

— С вашего позволения, я прямо сегодня составлю охранную грамоту для доктора Лютера, — с готовностью предложил Спалатин. — А затем один из моих писцов доставит ее в монастырь.

Фридрих с улыбкой посмотрел на своего секретаря.

— Не стоит так спешить, дорогой мой, — сочувственно сказал он. — Монах может и подождать. Сначала вы должны отведать моего вина. Ландграф Гессенский оказал мне любезность, поделившись со мной отменным напитком из своих погребов.

Когда через некоторое время Спалатин отправился в Черный монастырь, чтобы обсудить с Лютером предложение курфюрста, в церкви замка зазвонили колокола.

Этот звон печально разнесся над площадью. Секретарь в замешательстве остановился и посмотрел на колокольню. Два ворона с карканьем кружили вокруг нее. Спалатин глубоко вдохнул обжигающе-холодный воздух. Этот странный, настойчивый колокольный звон в неурочный час он никак не мог себе объяснить. Между тем, бросив взгляд на соседнюю улицу, он понял, что не только ему этот звон показался необычным. На церковной площади и в узких улочках, прилегающих к городским воротам, ремесленники и торговцы бросали свою работу и, перешептываясь, собирались кучками.

Не успел Спалатин подойти к стражнику, чтобы узнать, что случилось, как мимо него пронеслись несколько всадников. Стража у ворот бросилась от них врассыпную, и те беспрепятственно въехали через арку во внутренний двор. Фырканье разгоряченных, загнанных лошадей смешивалось с тяжелым дыханием утомленных гонцов.

Спалатин с досадой вздохнул. Он плохо спал сегодня, а на завтрак ограничился куском ржаного хлеба и плошкой ячменной каши. А тут еще врываются эти наглецы, и явно запахло грозой… Он поднял руку и в гневе потряс кулаком, давая выход своим чувствам. Но тут же замер. На незнакомцах были меховые накидки, а бороды у них покрылись инеем. По крайней мере один из всадников показался ему знакомым. Он, кажется, состоял на службе у императора и считался близким другом своего господина. Для Максимилиана, который любил окружать себя рыцарями, лучниками и стрелками, такая компания была обычной, но Спалатин спрашивал себя, что, собственно, привело этого человека в Саксонию, да еще посреди зимы.

Он решительно развернулся и по узкой дорожке поспешил вдоль стены назад, к парадной лестнице. Держась на некотором расстоянии, Спалатин наблюдал, как четверо слуг сбежали с крытого дощатого крыльца соседнего дома, где располагались хозяйственные помещения, чтобы помочь всадникам спешиться. Главный, среднего роста широкоплечий детина, не удостоил слуг даже мелкой монеткой, зато пригрозил задать трепку, если они не позаботятся как следует о его лошади. Потом в сопровождении остальных он взбежал по каменным ступеням.

— Минутку, господа! — закричал Спалатин, изо всех сил стараясь сохранять самообладание.

Эти грубияны не вызывали у него ничего, кроме отвращения. Он не испытывал ни малейшего желания вступать с ними в перепалку, но если им во что бы то ни стало надо поговорить с курфюрстом, то в его обязанности как секретаря входит предупредить своего господина и представить их как положено. Ни минуты не колеблясь, он поспешил за тремя рыцарями, которые тут же остановились и обернулись к нему.

Приоткрыв от удивления рот, главный уставился на Спалатина. Лицо его обрамляла аккуратно подстриженная черная борода, в которой поблескивали крохотные льдинки.

— Что вам угодно? — спросил он с плохо скрываемым гневом.

Его спутники в ожидании скрестили руки на груди. В своих меховых накидках они напоминали неуклюжих медведей, потревоженных во время зимней спячки.

— Я Георг Спалатин, секретарь придворной канцелярии и тайный советник его светлости курфюрста Саксонского. И я хотел бы немедленно узнать, не вы ли распорядились звонить во все колокола?

Рыцарь усмехнулся. Его маленькие злые глазки сверлили Спалатина, и была в них какая-то опасная снисходительность. Разумеется, он уже слышал кое-что о тайном советнике курфюрста, но то обстоятельство, что советчик еще явно не знал, что случилось, похоже, доставляло ему некое удовольствие.

— Дайте-ка нам пройти! — сказал он. — Я прибыл со своими людьми из Вельса, от двора императора. У нас депеша к его светлости курфюрсту Саксонскому!

Спалатин перепугался до смерти. Еще одно послание, подумал он. Но на этот раз не от епископа, а от самого императора Максимилиана. Если император тоже решил оказать давление на Фридриха, это свяжет ему руки, и тогда придется выдать Мартина Лютера инквизиции.

— Так, значит, вы привезли привет от нашего милостивого императора, — проговорил Спалатин, не замечая насмешливых взглядов окруживших его рыцарей. Он не сразу понял, что сказал что-то не то.

Рыцарь нахмурил густые брови, а его спутники вдруг смиренно опустили глаза долу.

— Привет с того света, секретарь, — прошептал на ухо Спалатину гость. — Император Максимилиан мертв!

Послание, доставленное из Вельса, открыло горькую правду. Император Максимилиан, которого за глаза называли последним рыцарем, спустя две недели после Крещения умер в своем зимнем дворце в Вельсе. Еще на смертном одре у императора сняли с руки кольцо, чтобы передать его внуку Карлу в Испанию.