Или не все так безнадежно? Теперь время для меня — направление, в котором я могу перемещаться с помощью своей ракеты. Найду какую-нибудь планету и двинусь по ней параллельно поверхности…

Нет, ведь жителям планеты я явлюсь на короткое мгновение то ли как диск, то ли как поперечный, бесконечно тонкий разрез самого себя. Да и как вступить с ними в контакт?

Зато при желании я могу путешествовать во времени. Как найти этому применение?

Минутку! Раз я перескочил из пространства во время, значит, в пространстве есть одно направление, перемещение в котором мне заказано. Что это за направление? То, что вело прочь от черной дыры.

Любопытные, но бесполезные мысли. Для того, чтобы вернуться, мне пришлось бы опять оседлать пространство и время. Можно было бы снова сунуться в черную дыру, снова поменять пространство и время местами, только мне не будет от этого никакого проку: когда я покину черную дыру, — если даже смогу ее покинуть, ничего все равно не изменится.

Если только в черной дыре не окажется одновременно со мной червоточины… Но единственная червоточина, провалившаяся в черную дыру, уже уничтожена. Иначе как бы я совершил перемещение вперед во времени? Конечно, наступит момент, когда исследователи сбросят в черную дыру еще одну червоточину…

Идиот! Конечно, выход существует. Для меня время — измерение сродни пространству, поэтому теперь я могу путешествовать во времени в любую сторону — вперед и назад. Остается лишь вернуться в момент, последовавший сразу за пересечением червоточиной горизонта событий, и, врубив полный газ, совершить рывок. В то мгновение, когда мой оригинал кинется в червоточину, чтобы избежать столкновения с сингулярностью, я смогу вырваться сквозь нее в противоположном направлении и снова возвратиться в мир реальности.

Станция 61 Девы удалена на расстояние сорока световых лет, и я не осмеливаюсь воспользоваться первой червоточиной, чтобы туда попасть. Мое тело, искаженное пространством-временем, должно выглядеть в этой версии пространства-времени длинной змеей, и я не желаю проверять, как на него повлияет прохождение через червоточину, пока у меня- не будет выбора. Однако и здесь я не вижу проблемы. Топлива у меня едва хватает на то, чтобы развить приемлемую тягу на несколько микросекунд, но и этого довольно, чтобы достичь субсветовой скорости; я замедляю жизнедеятельность мозга, чтобы полет показался мгновением.

Для стороннего наблюдателя это даже не мгновение, а что-то неизмеримо меньшее.

— Нет, — отвечает психолог на мой вопрос. — Нет такого закона, который обязывал бы вас снова соединиться с оригиналом. Вы — свободный индивид. Ваш оригинал не имеет право вас принуждать.

— Отлично! — восклицаю я. Скоро я организую себе биотело. Теперешнее выше всяких похвал, но среди людей чувствуешь себя неуютно, когда рост у тебя — всего миллиметр.

Обратный переход в реальное пространство прошел без огрехов. Придумав, как перемещаться во вставшем на уши пространстве-времени, я уже без труда нашел червоточину и мгновение ее пересечения с горизонтом событий.

— Вы собираетесь сделать пережитое всеобщим достоянием? — спрашивает психолог. — Думаю, человечеству захочется узнать, что вы перенесли. Ведь это нечто невероятное!

— Возможно, — отвечаю я.

— Между прочим, — добавляет психолог, — я бы тоже не возражала узнать.

— Я подумаю.

Вот я и настоящий человек, не зависящий от тебя, моего оригинала.

Мое появление из червоточины было встречено восторгами и прославлениями, но никому даже в голову не приходило, до чего странным вышло путешествие, пока я все не рассказал. Мне вряд ли поверили до конца, но потом датчики Huit Clos подтвердили мои слова.

Физики впали в экстаз. Новый инструмент для зондирования — времени и пространства! Возможность превращать пространство во время открывает невероятные перспективы! Они уже планировали новые экспедиции, среди которых главное место занимала та, чьей целью было потрогать за жабры саму сингулярность.

Найденное мной решение проблемы произвело на них сильное впечатление, хотя, поразмыслив с часок, они дружно заключили, что это был очевиднейший ход.

— Вам повезло, — сказал один из них, — что во второй раз вы решили проникнуть в червоточину с противоположного конца.

— Почему? — удивился я.

— Если бы вы двинулись в прежнем направлении, то вместо возвращения провернулись бы еще на девяносто градусов.

— Ну и что?

— Разворот временного вектора. Вы превратились бы в анти-вещество. Ну, в то самое, из чего состоит межзвездная среда…

— О! — только и пробормотал я и перестал чувствовать себя непревзойденным умником.

Теперь, когда моя миссия выполнена, мне недостает цели и смысла существования. Будущее пусто: это черная дыра, в которую нас всех засосет. Я, конечно, получу биологическое тело и приступлю к познанию самого себя. Возможно, это как раз та задача, что стоит перед каждым.

А потом я встречу тебя. Если повезет, ты мне понравишься.

А если ты мне сильно понравишься, если внушишь доверие, то я, возможно, перекачаю тебя в себя, и мы снова объединимся.

В 1783 г. профессор Кембриджского университета Джон Митчелл представил Лондонскому Королевскому обществу — английской Академии наук — работу, в которой доказывал, что если существуют достаточно массивные и компактные звезды, то испускаемые ими лучи света не смогут преодолеть их гравитационного поля и будут втянуты обратно к звездной поверхности. Митчелл исходил из теории Ньютона, который считал, что свет состоит из корпускул (по современной терминологии — фотонов) и, следовательно, должен испытывать отклонение от прямолинейного направления в поле силы тяжести.

Для своих расчетов Митчелл использовал те же самые формулы классической механики Ньютона, с помощью которых сегодня рассчитывают первую и вторую скорости космических кораблей. Корабль, которому сообщена первая из этих скоростей (8 километров в секунду), превращается в искусственный спутник Земли, а получивший вторую космическую скорость (11 километров в секунду), навсегда покинет сферу притяжения нашей планеты.

Очевидно, такую звезду, которая оказывается не в состоянии испускать свет, не сможет увидеть ни один внешний наблюдатель. Очень удачное название для такого невидимого объекта — черная дыра — предложил в 1969 г. американский астрофизик Джон Уилер.

Через несколько лет после Митчелла аналогичные расчеты выполнил французский ученый Пьер Лаплас, включивший их в свою знаменитую книгу «Система мира». Однако из последующих изданий своей книги упоминание об этой идее он исключил. Понять Лапласа можно: к тому времени принадлежащая Ньютону корпускулярная теория света утратила популярность. Верх одержала теория Гюйгенса, согласно которой световые лучи имеют волновую природу. А то, что гравитационные силы должны действовать на волны, из теории Гюйгенса не следовало. В результате идея Митчелла была позабыта почти на двести лет.