Но если в дневное время удавалось заглушить голос плоти, то по ночам страстная натура брала свое, тревожа беспокойными снами.

Однажды Наталье Дмитриевне потребовалось ехать в Фатеж. Она приказала:

– Пусть Леонтий запрягает!

Кучера, однако, нигде сыскать не удалось. Ясность внес появившийся в барской гостиной приказчик. Он пробасил:

– Извольте знать, Наталья Дмитриевна, что ваш Леонтий живет весело. Опять себе праздник устроил. Нализался в стельку. Свинья, право. Валяется в конюшне, прямо на сене. Я давно говорю: его надо отправить в помощь мельнику. Пусть там мешки таскает, корячится. – И приказчик тяжело вздохнул, добавив с самым покорно-притворным выражением: – Впрочем, воля ваша…

– Не учи меня, – стараясь быть строгой, произнесла барыня. – У Леонтия пятеро детей, куда я оторву его от семьи? Лучше скажи: кто меня повезет нынче?

– Матвей Фролов, не иначе. Молодой, но сурьезный. Приказать ему закладывать лошадей?

Наталья Дмитриевна уже успела сама обратить внимание на рослого широкоплечего парня цыганистого типа, с львиной гривой смоляных волос, со спокойным и смекалистым лицом, мало похожим на крестьянское. Предложение приказчика ей весьма пришлось по душе, но она равнодушным тоном произнесла:

– Ты советуешь? А он справится? Ну пусть, Федул, станется по-твоему. Сегодня вторник, значит, в пятницу вернусь. Проследи, чтобы луговину за оврагами хорошо выкосили, не как в прошлом году, с огрехами.

Вместо трех дней барыня провела в Фатеже больше недели. И, вернувшись, первым делом приказала:

– Матвея – в кучера, Леонтия… пусть коновалом действует.

Приказчик, мявший в руках клеенчатый картуз, с досадой сказал:

– Эх, барыня, из Леонтия такой же коновал, как из моего бурака безмен! Лошадей только перепортит.

– Я сказала!

Через полчаса перед барыней появился мелкорослый кривоватый человечек с большой и несимметрично развитой головой. Это был Леонтий. Он прогундосил:

– Почто, васество, мене из кучеров выгнали? Уж я служил-служил…

Наталье Дмитриевне неприятно было обижать Леонтия. Поэтому она произнесла как можно мягче:

– Ты, Леонтий, был неисправным кучером. То новую упряжь пропил, то карету прошлой зимой перевернул…

– Напраслина, васество! Я виновный, что на дороге – колдобина? Да я…

– Дело решено, и об этом говорить не будем. Я тебя поставила на хорошее место, вот и старайся.

Леонтию было весьма досадно терять почетную и прибыльную должность. Вся деревня знала, что Леонтий тащит из барской конюшни сено и овес, подторговывает ими и на эти деньги пьянствует. Бывший кучер еще раз поклонился госпоже и, пятясь, вышел за дверь.

Прошло три года. Наталья Дмитриевна души не чаяла в красавце кучере. Да и то сказать: лошади у Матвея всегда были здоровы, сыты, отлично подкованы, экипажи содержались в совершенном порядке.

Стала барыня и о его будущем задумываться. Раз в году к ней приезжала погостить племянница Серафима Лавровна Лигина, проживавшая обычно в Курске. Ее сопровождала совсем юная девица-сирота, пятнадцатилетняя Параша. Между нею и Матвеем вспыхнула горячая симпатия.

Наталья Дмитриевна и Лигина решили:

– Пусть Параша войдет в невестин возраст, и тогда сыграем свадьбу!

Вся деревня завистливо ахнула, когда барыня сделала царский жест – подарила Матвею тройку отличных лошадей и позволила взять в Фатеже подряды.

Фекла, мать Матвея, раззвонила по всей округе, каждому встречному-поперечному говорила:

– Барыня мне секретно сказала: мол, не печалься за сыночка. Дам ему и вашей семье вольную! Дескать, облагодетельствую к Рождеству. И невесту, сказывала, уже подобрала – заглядишься! С приданым хорошим. А красавица – хоть воду с лица пей! Да и мой Матвей – не пальцем деланный. И мошну, барыня говорит, с золотом к свадьбе пожертвую! Вот истинный крест, чтоб с этого места не сойти.

…Тем временем Наталья Дмитриевна решила расстаться с деревней Викторовкой, доставшейся ей после смерти мужа. Мартовским утром 1858 года, помолившись на дорогу, она отправилась вместе с Матвеем в путь – для совершения купчей и получения денег. Провожавший их Генерал в какой раз повторил:

– Барыня, ведь цельный капитал повезете! Взяли бы кого для обороны. Дорога лесная, не ровен час – лиходеи какие найдутся. Народ нынче распоясался…

– У нас вот что есть для обороны… – И, наклонившись, Матвей достал из-под сиденья старинный дуэльный пистолет времен Александра Благословенного. – Нам разбойнички заместо развлечения пригодятся.

Болтавшийся рядом Леонтий презрительно фыркнул:

– Налетят в темноте с кистенями да ножичками, так твоя орудия и не к делу окажется.

– Ну хватит болтать! – оборвала барыня неуместный разговор. – Трогай, Матвей.

Путь лежал в уездный город Фатеж.

Наталья зябко закуталась в меховую ротонду – подарок Лигиной.

Над миром царила тихая весенняя ночь. Сквозь разошедшиеся облака ярко светила луна. Природа источала тот аромат, который бывает только в это время года, – влажноватый, пропитанный запахом земли и деревьев, зовущий к любви и грезам.

Сторож волостного правления вкушал крепкий сон, примостившись на кожаном диване и накрывшись овчинным полушубком. Вдруг кто-то тревожно застучал в окно. Сторож заспешил в прихожую, отодвинул тяжелый засов. На пороге, косо освещенном лунным светом, стоял высокий парень в ямщицкой шубе. Он нервно выдохнул:

– Где начальство? Зови скорей!

– Чего такое?

– Вез барыню, а она… исчезла.

– Ну канцелярия! Постой тут, на крылечке. Сей же миг сбегаю за Винклером, это наш становой пристав.

Минут через пять явился Винклер – высокий, прямой, с офицерскими погонами, говоривший быстро и отрывисто:

– Кто такой? Что произошло?

– Я крестьянин деревни Рядново Матвей Фролов. Мы нынче домой возвращались. При барыне большие деньги были. Выехали позже, чем следовало.

– Почему так?

– Барыня приказала. Хорошо луна дорогу освещала, прямо в лоб смотрела. Когда после лощины лес начался, барыня говорит: «Матвей, поезжай шагом! Красота вокруг, дескать, изумительная. В воздухе благорастворение…» Я придержал лошадей. И сам вскоре задремал на козлах. Потом меня словно в бок толкнуло. Говорю: «Барыня, что-то на душе муторно. Может, ходу дать? Лошадки наши свежие!» В ответ – ни звука. Остановился, спрыгнул с козел – дух замер: дверца открыта! Заглянул – никого, на полу пошарил – тоже. Хлестанул лошадей – прямиком к вам.

Пристав хитро щурил глаза и вдруг рявкнул:

– Руки подыми, собака! Выше… Почему у тебя на правой руке и рукаве кровь? Куда, негодяй, труп спрятал?

– Ка-кой труп? – Лицо Матвея выразило крайнее удивление. – Ведь сам к вам приехал…

– Это хорошо, что с повинной пришел. Но суд учтет это, если все честно, без утайки расскажешь: чем убивал? Сколько украл? Куда деньги спрятал? Были ведь сообщники. Где они? Говори, если не хочешь, чтобы ребра тебе пересчитал! Молчишь? Тем хуже для тебя!

Утром начались поиски. Легко обнаружили место, где выволакивали Наталью Дмитриевну из кибитки. Здесь снег в лощинке был густо залит кровью. По следам крови нашли и труп: раздетая почти догола женщина валялась на дне ближайшего оврага. Горло ее было зверски перерезано и едва ли не напрочь была отхвачена голова. Исчезли пять тысяч рублей и многочисленные драгоценности, украшавшие Наталью.

Винклер самолично поехал делать обыск в доме Матвея. И здесь блеснул истинно собачьим чутьем. Едва войдя в хату, обратил внимание на старую поддевку, висевшую на гвозде. Запустил руку в карман и ахнул от восторга:

– Вот оно, доказательство преступления!

В руке у Винклера сияла множеством бриллиантов золотая брошь. Федул Парамонович признал ее:

– Покойной барыни вещица! Когда уезжала, на ей надета была.