Annotation
Меклина и Юсупова рассказывают о неизбежной потребности в чувствах, заставляют восхищаться силой власти, которой обладает любовь, и особенно квирская любовь, — силой достаточной, чтобы взорвать идеологии, посягающие на наши тела и сердца.
В книгу вошла короткая проза Маргариты Меклиной (США) и Лиды Юсуповой (Белиз), известных в нашей стране по многочисленным публикациям в литературных изданиях самых разных направлений. По мнению Лори Эссиг (США), исследователя ЛГБТ-культуры России, тексты, собранные здесь — о страстях и желаниях, а не об идеологиях…
Маргарита Меклина
Авторы о себе и не только
В фартуке дворника
Между отчаянием и оргазмом
Предисловие
Голубая Гвинея
Самолет
Клаудио
Песни без слов
Четыре руки
Шествие мертвых
Флореана
Адоная-Ламаная
Суд, или ее женское тело было центром моей души
Существование Анны Ивановны
Кассандра До
Чудеса с православными
Это я любовь и голос мой
Коротко об авторах
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
Маргарита Меклина
Лида Юсупова
«У любви четыре руки»
ThankYou.ru: Маргарита Меклина, Лида Юсупова «У любви четыре руки»
Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!
Авторы о себе и не только
В фартуке дворника
Маргарита Меклина.
Левое и правое полушария у меня развиты одинаково; алгебра с информатикой мне нравятся не меньше, чем изобразительное искусство и музыка, и поэтому каждый раз, когда я в кого-то влюблялась в России, я тут же старалась найти научное описание и объяснение своих чувств. Под рукой всегда была мамина «Медицинская энциклопедия» с вопиюще красноречивыми иллюстрациями, но там «гомосексуализм» соседствовал с неаппетитными «педерастией» и «мужеложеством», и практически ничего не было сказано о женском поле. Статьи же про гетеросекс вызывали отторжение фразами типа «мужчина возбуждается, видя обнаженную любимую женщину». У меня все было не так и никого возбуждать не хотелось; более того, это слово казалось мне грубоватым. Мне было тогда десять, двенадцать, четырнадцать лет.
Мою первую любовь звали Маргарита Васильевна; она работала воспитательницей в детском саду, и, когда все дети уже засыпали, она начинала шушукаться со своей сменщицей, указывая на меня: «посмотри, какие у нее офигенно длинные ресницы, ты посмотри!» И после тихого часа я просыпалась и, пока все остальные играли друг с другом, подбегала к Маргарите Васильевне и садилась рядом с ней на ковре. Не помню, о чем мы говорили, но уверена, что наши речи были полны смысла, а чувства взаимны. Мою следующую любовь звали Татьяна Алексеевна, и она была классной руководительницей параллельного класса, так что, видясь с ней только на переменах, когда первоклассники ходили, взявшись за руки, по вечному кругу, я чувствовала, что изменяю Пал Палычу, нашему классному, к которому все мечтали попасть, так как он был мужчиной, а детям, как считали родители, нужна железная мужская рука. Затем мне исполнилось шестнадцать и появилась Кристина Денисовна, но, поскольку я так и не нашла нигде описаний своих чувств — ни в психологической литературе, ни в медицинской — я к тому моменту решила, что в прошлой жизни была красивым, страстным мужчиной.
Уже тогда я стала задумываться о переезде в Америку, где даже на зарплату дворника можно было прилично прожить. Так как я полагала себя красивым страстным мужчиной, я видела себя уходящим каждое утро на службу в деловом строгом костюме или хотя бы в фартуке дворника, и возвращающимся к ожидающей меня терпеливо жене. Поскольку мои родственники перебрались в Сан-Франциско, я тоже приехала в этот город, не подозревая, что очутилась в гейской столице. Поэтому, когда мой дядя предупредил, что на улицах «нужно быть осторожными по причине присутствия сумасшедших и геев», я сразу воодушевилась. Я узнала, что теперь смогу найти описание своих чувств в сан-францисских гейских газетах, в библиотечной коллекции, собранной специально для квиров филантропом Хормелем, а также в разнообразных лекциях в местном колледже: «Гейское кино», «Гейская культура и общество», «Сексуальные отношения между партнерами одного пола предпенсионного возраста» и многих других.
Едва затронув в своем творчестве тему гендера, я поняла, что литературный текст может служить волшебной защитой: ведь даже описывая в малейших подробностях свою личную жизнь, всегда можно сказать родственникам-гомофобам и слишком любопытным читателям, что «это же литература, все выдумано, все взято из головы». У литературы есть еще один плюс: в отличие от жизни, где надо вписываться в «гетеросексуальную матрицу» и быть либо замужней матроной, либо бучем в обуви типа «сабо» и обязательно с собачьим поводком в мускулистой руке, либо чопорной фем, в литературе можно воплощаться и в ту, и в другую, и даже в того или в «то». Начав с романа про союз двух мужчин, живущих в Питере на Парке Победы, я продолжила свое литературное «я» рассказами про замужнюю женщину, вожделеющую других женщин в ортодоксальной синагоге, разделенной на мужские и женские половины; про однополую пару, у которой чудесным образом рождаются друг от друга прекрасные дети, или про незатухающую любовь молодой девушки к знаменитому пожилому артдилеру, который умер четыре года назад.
Сходную всеядность я неожиданно для себя обнаружила в тонкой блондинке, у которой на юзерпике на руках был крокодил, а на лице — загадочная улыбка Джоконды. Лида Юсупова пришла в мой Живой Журнал с заявлением, что ей нравится моя проза; ее произведений я тогда не читала, но уже, через ее посты в сетевом дневнике, ощущала похожесть, которая затем переросла в сестринство, поддержку, деятельный, порой додекафонный дуэт. Лида с негодованием относилась к малейшему проявлению несправедливости — будь то несправедливость по отношению к бездомным, к меньшинствам, к животным. Ее сексуальная ориентация оставалась скрытой под платьем, за дрожащим экраном компьютера — в то же время, оставаясь неуловимой, расплывчатой и неясной, как романтичная фотография, она точно знала, какие у квиров должны быть права; что нужно делать и чего добиваться, чтобы в обществе наконец можно было, не скрывая своей ориентации, спокойно и свободно вздохнуть. Освободившись сама от предубеждений, Лида своими текстами — про испытывающих отцовские чувства транссексуалов, про ярких, как драгоценность, драгквинов, просто про обольстительных женщин — освобождала меня. Так сложился союз.
Между отчаянием и оргазмом
Лида Юсупова.
Я с детства хотела быть писательницей. Скорее всего, из-за боязни исчезнуть без следа.
Но мои тексты живут отдельно от меня; в них — я, но они — не я, и я отдам всё, и тексты, и свою жизнь за любимых людей, и, прежде всего, за моих приемных детей, с которыми мы однажды, весной 1992 года, нашли друг друга в детдоме под Петербургом (подарок моей судьбе от судьбы одного великого поэта: в детдом я пришла по его делам) — Рината и Диму. Да, я бы все отдала, но никто не взял, и Димы уже нет — он покончил жизнь самоубийством 5 августа этого года. Рассуждать здесь о себе, о своих «творческих путях» после этой трагедии я не могу. Поэтому рву на мелкие кусочки написанную до Диминой смерти «Творческую биографию», и кидаю сюда лишь некоторые из них.
