«Круто закладывает, я бы так не смог. И верно подметил — кризис начался в США, исчезло золото, и они стали втюхивать всему миру свои бумажки с мордами президентов.

Несогласных растоптали в мировой бойне, а союзников подсадили на „бакс“, как наркомана на иглу. И все — цель достигнута — им продают реальные товары, а взамен получают бумажки, которые, по сути, ничего не стоят.

Он умен — замечает все эти тонкости махом и разделяет точку зрения. А потому сработаемся — они с Герингом на пару мне любого нациста затопчут и сапоги месяц чистить не будут, гордится. Нет, нужны они очень, больно дело серьезное затеяно будет!»

Андрей нахмурился — партайгеноссе порядком бесили. И заместитель по партии рейхсляйтер Рудольф Гесс как-то странно стал на него посматривать. Он несколько раз заводил разговор о каких-то тайных партийных делах, а так как Андрей несколько раз невольно прокололся по незнанию, то некие подозрения еще больше усилились. Уж больно нехорошим стал взгляд, словно заподозрил в чем, сволота нацистская. И по имени прилюдно называет, подчеркивая, что он с ним равен, если уж не в государственном масштабе, то в рамках партии точно.

И другие старые партийцы гады еще те, казнокрады, лизоблюды, и, хоть об заклад бейся, предадут при первом удобном случае. Так что кончать их нужно всем скопом, пока своими нацистскими щупальцами не только всю страну не оплели, но и до него не добрались вплотную. Такие партии реформаторов шибко не любят, если кто рискнет на партийные привилегии покуситься, то тому кирдык полный станет и неотвратимый, как мировая победа коммунизма, пусть пещерного, после ядерной войны.

Недаром слухи нехорошие ходили да в статьях писалось, что именно партийная номенклатура, осознав, что реальную власть Сталин хочет передать Советам, изъяв таким образом у коммунистической партии рычаги управления, то его махом траванули как крысу. А разделить с ним яд Родионова как-то не тянуло, уж лучше оппонентов как этих самых крыс потихоньку передушить, благо возможности появились.

Триполи

Жаркий воздух Африки обжигал легкие, привыкшие к берлинской прохладе. Пот стекал ручьями по лицу и спине, казалось, что на тело щедро вылили ведро горячей воды.

Как предстоит воевать в такой жаре, фон Люк не представлял, но он — офицер и должен показать подчиненным истинную нордическую стойкость в пример.

Дела у союзников-итальянцев шли из рук вон плохо. Муссолини объявил войну союзникам в самые последние июньские дни, когда даже тупому стало ясно, что Франция готова капитулировать с часу на час. А потому хитрые макаронники яростно желали оказаться в стане победителей, чтобы насладиться не только славой, абсолютно ими не заслуженной, но и плодами победы, связанными с дележом французских колоний.

— Прямо как торговцы на южном базаре!

Майор с улыбкой посмотрел на черноволосых итальянцев, что с экспрессией разговаривали друг с другом, оживленно помогая жестами, на первый взгляд весьма неприличными.

Но он — немец и не может знать местных тонкостей, а потому Люк удержался от вспышки, недостойной германского офицера, и понял — эти любители пасты такое же производное горячей апеннинской земли, как и их дуче, Бенито Муссолини.

В них нет нордического духа спокойствия, традиционного хладнокровия британцев или хотя бы галльской пылкости. Нет, это закипевшие чайники, что бурлят, выпуская пар из носика, но стоит отключить плиту, как быстро начинают остывать. Как здешняя африканская погода — днем жара до закипания мозгов, а ночью царит пронзительный холод, такой лютый, что зубы выбивают чечетку. Но главное, что поразило немцев, — совершенное нежелание относиться к войне как к трудной и грязной работе.

Нет, взбалмошные итальянцы рассматривали ее как веселый карнавал, в котором они всегда первенствуют, который почему-то должен окончиться признанием их как победителей, с обязательным увенчиванием лавровым венком, в духе прославленных римских легионов и их победоносных цезарей.

К великому разочарованию, все обстояло как раз наоборот. И стоило огромному итальянскому воинству вторгнуться в Египет, как через две недели война для них и закончилась, и не победой, на что рассчитывали стратеги из Рима, двинув 150 тысяч против английских 30, а жутким разгромом, завершившимся стремительным бегством.

Вот в нем итальянцы показали себя достойными славы древних марафонцев, преодолев на одном дыхании полтысячи километров пустыни, устремившись к своей сильнейшей крепости Тобрук. И все это за считаные недели, ибо с начала кампании в Африке не прошло полного месяца.

— Смотришь на этих пожирателей пасты, майор?!

— Нет, майн герр. — Люк повернулся к подошедшему из-за спины генерал-лейтенанту Роммелю: — Думаю, почему они бежали из-под Тобрука, это же сильная крепость, там можно отсидеться.

— Не верь причитаниям, они в этом похожи на плакальщиц. Любые крепости, фон Люк, сильны не укреплениями, а духом защитников. А потому мне порой кажется, что наши макаронники не наследники славы римских легионеров, а жалкие воры и самозванцы, что украли тогу с доспехами, но не умеют ее надеть на себя. Не верь им, и даже лучше не дружить, иначе и нас заразят своей трусостью. Хотя нет, Люк, многие из них действительно храбрецы, жаль только, что до первой атаки. На вторую их пылкости уже не хватает! Но на то есть мы…

Ливерпуль

С ужасающим ревом, разрывающим душу в клочья, с неба пикировали Ю-87. Эти неуклюжие самолеты, с уродливыми лапами шасси, обтянутыми обтекателями, теперь внушали животный ужас.

Наглые стервятники Геринга не тронули ни город, ни порт, ни одна бомба там не упала. Нет, цель у них была одна — уходящие в Вест-Индию и Америку корабли и транспорты. Причем они не собирались их топить, а только повредить одной или двумя бомбами и оставить в порту на ремонт. С большими повреждениями ни один капитан не выведет свой корабль в долгий переход через штормующую Атлантику, ибо то есть самая кратчайшая дорога в царство Нептуна.

Премьер-министр Англии покинул столицу в самый последний момент и весь полет переживал, что может не успеть и германские танки войдут в Ливерпуль — фронт рухнул, и английские войска беспорядочно отступали в порты, предназначенные для погрузки на корабли.

Тогда бы пришлось лететь в Глазго — в Шотландии лихорадочно велись оборонительные работы, хотя многие военные прекрасно понимали, что даже в суровых горах удержаться до прибытия помощи мало шансов, да и на поставки не стоит надеяться, когда в небе полностью господствует вражеская авиация.

Теперь Уинстон Черчилль находился под защитой, пусть и тонкой крейсерской брони, но так он чувствовал себя уверенней.

«Глазго» в сопровождении эсминцев выходил в море, протискиваясь сквозь транспорты — уцелевшие и уходящие, и поврежденные, чья судьба остаться на родине определилась. Все, кто пожелал продолжить борьбу с нацистами, уплывали сейчас, ждать безопасного покрова ночи никто не пожелал — танки Гота стояли практически у самых ворот города.

— Сэр! Мы прослушали радиопередачу. Германия начала вывод войск из Норвегии и Дании, который будет завершен до конца октября, а странам будет возвращена полная самостоятельность. Простите, и сказано, что Норвежская операция в апреле была вынужденной мерой, чтобы остановить агрессию союзников, которую они продемонстрировали, высадившись не только в Скандинавии, но и оккупировав Исландию.

— И вольно вам слушать наглую брехню из Берлина и тем более передавать ее мне?! Геббельс известный выдумщик…

— Это не Геббельс, сэр, прошу простить. И передача велась не из Берлина, а из Стокгольма…

— Что?! Из Швеции?

— Так точно, сэр. Объявлено о временной унии Швеции и Норвегии, пока в последней не будут проведены парламентские выборы, гарантом которых станет шведский король. К унии могут присоединиться и те страны, что входили ранее в Шведское королевство. А с независимыми государствами, соседями и желающими держать нейтралитет и добрососедство Швеция предлагает заключить союзные договоры!