Они породили массу слухов — даже ходили разговоры, что в ящиках находится новейшее навигационное оборудование или новые бомбы.

Сам Леске только посмеивался, слушая досужие беседы. Во-первых, никто не станет хранить дорогостоящие приборы в штабелях, да и специалисты должны были бы немедленно начать его установку на самолеты. Но таковых в авиагруппе не появилось.

Во-вторых, бомбы, фугасные или зажигательные, слишком маленькие, а потому несерьезные — Готфрид видел, что ящик спокойно, без натуги, переносила пара солдат из аэродромной обслуги, а потому сам мучился, гадая, что в добротном деревянном чреве такое загадочное хорошо спрятано.

И велико было разочарование всех, когда в вечерних сумерках принялись доставать из ящиков пакеты тончайших полосок из алюминиевой фольги. Однако растерянность мгновенно улетучилась, когда экипажам объяснили, для чего предназначены эти блестящие, почти невесомые штуки…

— Сегодня решится все, и мы должны победить!

Леске медленно ворочал штурвалом, бросив мимолетный взгляд на море. Далеко внизу, на освещенных луной дорожках, медленно ползли вперед огромные скопища черных пятнышек, живо напомнивших собою пилоту виденных в лесу муравьев. Многочисленных, упорных!

Именно так, страшным в своей неотвратимости валом, безжалостным катком надвигался на берега Туманного Альбиона флот вторжения. Операция «Зеелеве» началась, и теперь от упорства и бесстрашия немцев зависит исход величайшей в истории битвы.

Кале

Командующий 2-м воздушным флотом генерал-полковник Альбрехт Кессельринг, задрав голову, пристально вглядывался в ночное небо, разрываемое гулом сотен моторов идущих волнами самолетов.

— Планера пошли, майн герр!

— Я слышу, Шпандель, да и вижу их, — отозвался генерал на возглас своего начальника штаба.

Действительно, он хорошо разглядел в ночном небе угловатые «Хейнкели-111», что тащили за собою на длинных тросах небольшие планеры. Для их буксировки было решено использовать фронтовые бомбардировщики, ибо транспортных самолетов «Юнкерс-52» катастрофически не хватало.

Потери этих старых надежных «тетушек Ю» в Голландской операции в мае были настолько велики, что от сего кровопускания люфтваффе до сих пор не оправились, хотя в летние месяцы приняли все возможные меры по увеличению парка военно-транспортной авиации и планеров. Численность Ю-52 так и не удалось восстановить на прежнем уровне, хотя, как сказал фельдмаршал Геринг, «раны уже зализаны».

— Твои бы слова, да…

Генерал не договорил злую фразу — хоть он и недолюбливал главнокомандующего люфтваффе, но ценил и всегда отдавал ему должное. Вот только было ошибкой так расточительно потратить в ненужных десантных операциях в Стране тюльпанов столь ценные опытные кадры пилотов ВТА и планеров, значительную часть которых составляли матерые инструктора летных училищ, привлеченных к высадке десанта.

По этому поводу командующий даже имел весьма неприятный разговор с Герингом. Нет, парашютисты и планеристы показали себя великолепно, но вот такое кровопускание просто неприемлемо, потому что если потери первых удалось восполнить, хоть и с превеликим трудом, то с опытными пилотами дело обстояло туго.

Сейчас Кессельринг истерзался душою, не находя себе места: ведь стоит ошибиться летчикам, сбросить парашютистов в другом квадрате или отцепить преждевременно планера, то все усилия и потери могут пойти прахом — воздушный десант не поддержит морской, четкий план даст сбой, и последствия будут таковы, что…

— Дас тойфель!

Генерал глухо, сквозь зубы выругался, помотав головой, как усталая лошадь, отгоняя черные мысли, и решил больше не предаваться таким терзаниям — только нервы напрасно и без толку измотать. А они потребуются в самые ближайшие часы и дни, от которых будет зависеть не исход кампании, как во Франции, а войны, ибо на кон поставлено многое!

Здесь, на своем командном пункте, на «Священной горе» у Кале, будет решаться судьба «коварного Альбиона» — если люфтваффе смогут окончательно сломить сопротивление английской авиации и захватить господство в воздухе, над сушей и над морем, то блицкриг завершен и война окончена.

О другом возможном исходе генерал сейчас боялся и подумать. Все же только его воздушный флот бросил в наступление свои полторы тысячи боевых самолетов. А ведь в соседнем 3-м флоте генерала Шперле насчитывается намного больше бомбардировщиков и истребителей!

Совместных сил вполне достаточно, чтобы через короткое время сломить упорство даже этих вечно упрямых британцев!

«Фельзеннест»

Андрей повернулся удобнее — вода укутала его своей теплотой. Хорошо лежать в горячей ванне, намного лучше, чем полоскаться в холодной воде, как сейчас уже приходится многим «гансам», если, конечно, джентльмены высадку не проспали, с них станется…

— Да уж!

Голосом незабвенного Кисы Воробьянинова произнес шепотом на русском Родионов — несмотря на горячую водицу, по телу пробежали ледяные мурашки.

Андрей представил и всей своей кожей явственно ощутил, будто сам окунулся, насколько холодны сейчас, ночью, воды Ла-Манша в первый осенний день — купаться в них не рекомендуется, очень вредно для здоровья. Особенно под градом снарядов и пуль. И, словно получив допинг от такого пренеприятного ощущения, мысли сразу потекли намного быстрее, будто вода под напором из шланга.

Он за эти лихорадочные месяцы сделал немало, но только в одном направлении — высадка на британский остров стала его идеей фикс, она забирала все его силы и помыслы.

На остальные дела, что были взвалены на него, как на фюрера Третьего рейха, Андрей, по исконной русской привычке, «забил болт» конкретно, руководствуясь нехитрым рассуждением — пусть катится все само собой, а там посмотрим, исходя из принципа, что всякая инициатива, несовпадающая с интересами руководства, наказуема.

— Хм…

Андрей не удержался от исконного русского хмыкания. За эти три месяца пребывания в чужой шкуре он убедился, что действительность была круче, чем он представлял раньше, полвека тому вперед, в будущем.

Германия оказалась милитаризованной намного больше, чем Советский Союз, причем отнюдь не в экономике, как ни парадоксально, а в социальной и политической жизни, затронув в большей степени лишь внешний, наружный характер, проще говоря, «лоск», а не саму внутреннюю сущность, с переводом всей промышленности на военное производство.

Ему даже показалось, что в рейхе невозможно встретить немца без униформы. В обмундировании ходили все: от профсоюзов и женщин до партийных работников — о такой сплошной милитаризации даже товарищ Сталин не мечтал, каких бы собак на него ни вешали.

В первые дни своего «пребывания» Родионов принимал за высокопоставленных членов СС даже обычных гауляйтеров, что являлись аналогами первых секретарей обкомов партии на его родине, да и функции они выполняли те же самые — надсмотрщики и руководители областей, или «землями» — гау, от нацистской партии.

Впрочем, ошибка была не столь и серьезная — партайгеноссе чуть ли не поголовно состояли в почетных членах ведомства Гиммлера, имея при этом аналогичные чины от этой зловещей организации, и щеголяли в коричневой униформе с нарукавными красными повязками со свастикой и с кинжалами на поясах.

И не только они одни являлись такими — в похожем обмундировании ходили сейчас чуть ли не все немцы, в какой бы организации они ни состояли.

Неимоверно труднее, наверное, было отыскать тех, кто «не привлекался, не состоял». А тут будто лососи прут на нерест — сплошным потоком, от «пионерии» из гитлерюгенда и баб-с из «союза немецких женщин» до механиков из «моторизованного корпуса» НСДАП, аналога советских Осоавиахима, или ДОСААФа в более позднее время.

И все с ножичками!

Смешно — но орленые клинки из отличной стали немцы таскали через одного, да еще гордились ими, выставляя напоказ. Да в Москве бы родная милиция и с ног сбилась, с ума сошла да запарилась бы в конец, «привлекая» к ответственности такое число носителей «холодняка»!