Чуть меньше, чем за месяц до 7-го августа 2001 года, на другой лавочке, на Тверском бульваре, напротив МХАТа имени Горького, произошёл следующий эпизод.

Дело в том, что накануне я-таки придумал способ, как бы мне себя умертвить и при этом не доставить никому особых хлопот, кроме тех людей, которым платят за это деньги. И я решил убить себя путём превращенья в растенье. Я решил лечь в «дурку» и никогда больше оттуда не выходить. По опыту проведённого там в начале 1999-го года месяца я знал, что химия - вещь надёжная - через год от меня как от личности не останется ничего. Такая уж у нас медицина. И тогда мне это было на руку.

И я медленно и тихо рассказал о своём, блядь, смелом плане А. Попросил её уйти и сказал, что... люблю её, что, в принципе, было правдой.

Сначала она сказала: «Ты мне всю жизнь испортил». Потом: «Ты мне всю жизнь сломал!» А потом твёрдо: «Я никуда не уйду!» и заплакала.

И она была, как Герда, а я, как Кай. И она спасла меня.

Такой архетип. Такая программа. Ведь она действительно Герда, а я действительно Кай. Это о нас Андерсен написал. И она действительно меня спасла. Андерсен написал о нас правду...

79.

«...Я третий год как по кругу хожу!» – сказал наш новый сосед по палате восемнадцатилетний наркоман Петя своему лечащему врачу, как водится, аспиранту. Это была их первая, ознакомительная, беседа. Петя же продолжал:

«...Я водителем работал у отца в конторе, потом ещё таксистом полгода. Были деньги. Жили с девчонкой одной на съёмной квартире. Хорошая девчонка. На два года меня старше. Мы друг друга любили. Я полгода не кололся. А потом опять. Надоело всё. Зачем живу – не знаю. Никто не знает. Я работал не по чёткому графику. Как позвонят – тогда и выезжаю. А девчонка моя на работу уходила утром. Я несколько раз хотел передознуться сознательно. Брал грамм и сразу всё вмазывал. Но не получилось. Сначала темнота полная, а потом постепенно как всплываешь. Потом ломка. Ещё однажды, когда я с родителями опять жил, они мне какое-то лекарство купили, чтобы тягу снять и ломку тоже снимает (врач подсказал название), а если когда «держит» принимаешь, то наоборот сразу ломать начинает. А они не сказали. Они знали. Но не сказали. Думали, что я уже не торчу два месяца. Я принял, и меня как начало колотить. Я сказать ничего не могу, ужом вьюсь, а они не сразу поняли, в чём дело». «Завтра сдадите анализы» – сказал аспирант.

Через три дня он сообщил Пете, что у него СПИД. «Я знаю. Мне всё равно» – сказал Петя.

Он очень здорово улыбался. Так умеют только люди, а людей среди людей почти нет. Ещё он дважды выручил меня с сигаретами. У него откуда-то всегда был «L&M», и он подарил мне в трудные дни две пачки. Это когда я кровью харкал, и врачи, не врубившись, от чего это происходит, на всякий случай посоветовали мне поменьше курить. И матери тоже посоветовали, чтоб я поменьше курил. Она стала мне приносить «LD» раз в три дня. На улицу же меня не выпускали. А куда же это годится – 20 сигарет на три дня – когда я уже несколько лет выкуривал как минимум пачку в день! Даже Вова, когда я позвонил ему и в шутку пожаловался, что врачи рекомендуют мне бросить курить, сказал: «Ну это уж слишком!»

А Петя меня и вовсе два раза выручил.

80.

В апреле девяносто восьмого ко мне зашёл в гости нижегородский литератор Игорь Зайцев, с которым мы некогда учились в Литературном институте, в семинаре у товарища Киреева. (Киреев ещё впоследствии не взял у Лёши Рафиева в «Новый мир» его повестюгу, сказав, что экстремистских текстов они не печатают.)

То ли Зайцев тогда с женой приезжал, то ли в тот раз всё-таки был один, но факт тот, что до кучи неожиданно пришла Зубра. Мы допили с Зайцевым чай и зачем-то решили поехать к Вове в центр «Марс», где он и поныне работает преподавателем бас-гитары и завучем.

Надо сказать, что жизнь тогда уже текла достаточно быстро, но медленнее, чем сейчас. Посему четырёх месяцев, что мы с ним не общались, тихо занимаясь каждый своими делами, было достаточно, чтобы обрадоваться друг другу, то бишь за четыре месяца Вова успел от меня отдохнуть. Сейчас он не может от меня «отдохнуть» уже второй год и, наверное, не отдохнёт уже никогда, хоть они с Петей-клавишником очень помогли нам с Ас переездом.

Тогда же было иначе. Мы с Зуброй застали Вову за игрой в пинг-понг. Играли они с Тотошей, которая являлась его ученицей и впоследствии стала его женой. Потом Вова стал играть с Зуброй, а я пиздеть со Светой (Света – это также настоящее имя Тотоши), поскольку не умею в пинг-понг. Через некоторое время Зубра куда-то делась с той же Тотошей, и мы с Вовой остались в комнате вдвоём.

Мы очень мило с ним попиздели минутки две-три ни о чём, но он вдруг перебил меня: «Подожди секунду! Мне надо принять... лекарство». Он полез куда-то в карман, достал какой-то пластмассовый пузырёк, открыл его, вынул оттуда чек в оберточной сигаретной бумаге, маленькую пластмассовую трубочку и чертилку, сделанную из сигаретной же пачки. В мгновение ока он вскрыл чек, украдкой поглядывая на меня (я действительно не отрывал глаз), зачерпнул на краешек сигаретной картонки чуть-чуть, на самом деле, не «белого», как его называют, а серовато-желтоватого порошка, начертил дорожку и... вынюхал. Затем довольно трогательно улыбнулся и сказал: «Я – наркоман». «Клёво. Приехали» – подумал я.

Вообще, когда люди садятся на героин в двадцать пять лет – это неспроста, как сказал бы Винни-Пух, если бы он был мной.

И вдруг мне нестерпимо захотелось понять, что чувствует этот тогда довольно близкий мне человек (( 11 - c ) Я - бог не потому, что я всё могу, а потому что такой же хороший гусь в человеческом плане ). Может, это была его карма, и мне захотелось её разделить с ним только потому, что я оказался в ненужном месте в ненужное время. А может быть и моя. Может быть, это он её со мной разделил.

Я, не торопясь, докурил сигарету и сказал: «Дай мне тоже...»

Ну, конечно, для проформы Вова меня немного поотговаривал.

81.

Иногда я думаю, что Компьютер является самым гениальным изобретением Человека, ставящим его на одну ступень с Богом, а то и выше, во многом потому, что в основе его лежит двоичная система счисления. Подумайте сами. 0 и 1. «Да» и «нет». «Пустота» и «материя». «Хаос» и «порядок». «Бог» и «сатана». «Мужчина» и «женщина». «Жизнь» и «смерть».

На комбинациях этих двух составляющих можно не то, что построить мир, но даже его разрушить. Только непонятно, что делать с союзом «и». Это что-то третье? Или как? Вот, собственно, мир и разрушен...

Господин Урицкий опубликовал в журнале «Знамя» рецензию на мою книгу «Душа и навыки», куда вошли четыре моих предыдущих романа, которые опять-таки можно условно разделить на две группы: игровые построения, к каковому подвиду относятся «Душа и навыки» и «Космос» и, собственно говоря, правда-матка, изрядно сдобренная «горечью и желчью» в лице «Псевдо» и «Новых праздников».

За эту рецензию я очень благодарен Урицкому, хотя лично с ним незнаком. Существование этого, если хотите, эссе на тему меня позволяет мне же на презрительный вопрос: «А чего, мол, есть отзывы-то на твою книжку? Есть? Ну и интересно где, бля?» честно отвечать: «Да, есть. Вот в «Знамени» в том числе» и вкушать благоговейное молчание громом поражённых совков.

Но есть одно «но». Рецензия называется «Песня проигравшего». За «песню», конечно, большое спасибо, но вот за «проигравшего»... Не знаю. По-моему, вполне очевидно, что я не проигравший, а победитель.

Во всяком случае, для меня. А это главное.

Так что... поставьте мне «единицу»! (( 34) Принцип распределения так называемых сэмплов (в литературно-книжной традиции, повторяющихся сносок) при желании может быть выражен нижеследующим уравнением.

Я бы не сказал, что эта формула объясняет всё, но... натолкнуться можно изрядно.