Карла пришла в возбуждение от нахлынувших чувств. Марни была абсолютно права. Когда у тебя есть свой дом — это настоящее счастье. Горбатый, похожий на старого верблюда дом, все, что в нем есть, старые вещи и новые, скалы, море, город — все это были части целого, неразрывные части. Все здесь было спокойно и на своем месте. Неприятности, конечно, случались и здесь, но они переживались здесь легче, чем в любом другом месте. Например, два года назад, когда она была здесь, умер котенок. Тогда Карла очень расстроилась. Но весь дом словно сомкнулся вокруг нее, обнял ее и стал утешать и убаюкивать, как это умела делать Марни.

Такого Карла не чувствовала ни в бруклинском доме, ни в особняке с башенками, ни в отелях, ни на пароходах. Там постоянно нужно куда-то торопиться. А здесь...

— Ну что ж, — сказал папа, чуть улыбнувшись. — На том и порешили. Марблхедское мировоззрение тебе, Элеонора, все равно не изменить. Мама, а когда вернется Уолт? Давай все вместе отправимся ужинать в «Рокмир». Слуг у тебя, как всегда, нет, и мне хотелось бы избавить тебя от хлопот готовки.

Марни вздохнула и стала составлять чайные приборы обратно на поднос.

— Я отпустила Дилли домой, в Клифтон. Собственно, я думала приготовить для вас ужин, но чуть позже. А когда вернется Уолт, я не знаю. Он уплыл на своей лодке смотреть ловушки у Чейпел-Ледж. Пора бы ему и вернуться. Да и ветер усиливается.

— Вернется, никуда не денется. И принесет еще с собой восхитительный запах рыбы и алкоголя, — смеясь, проговорила мама. Только это был не обычный смех, а какой-то особенный. Дело в том, что она недолюбливала дядю Уолта и порой даже говорила папе:

— Генри, ты отлично знаешь, что меня никто, даже самый лютый мой враг, не сможет уличить в снобизме. И дело вовсе не в том, что твой брат зарабатывает себе на хлеб ловлей омаров, я не возражаю. Но он такой невоспитанный! У него всегда такая одежда и... И он, извини меня, так ругается! Я была просто в ужасе, когда слуги рассказали мне о том, как он однажды объявился пьяный у задней двери отцовского особняка и пытался там с тачки торговать своими омарами!

Папа, узнав об этом, тоже рассердился, но Карла прекрасно знала, что дядя Уолт сделал это для смеха. Он был действительно большим и неотесанным и обычно — если только не взбесится — отличался немногословностью. Но проделывал забавные штуки. Прежде всего для того, чтобы позабавить самого себя.

— Помоги бабушке управиться с посудой, дорогая, — распорядилась мама, поднимаясь из-за стола. Она свернула свою розовую вуаль взяла перчатки и дамскую сумочку. — Мы с папой пойдем наверх и приведем себя в порядок к ужину.

Карле только того и надо было. Она последовала за Эспер в старую кухню, где, как обычно, пахло горящими сосновыми дровами, жареными бобами и имбирным пряником.

— О, Марни! — радостно воскликнула девочка. — Ты хочешь опять готовить в старой кирпичной печке?

Эспер чуть печально улыбнулась.

— Я понимаю, конечно, что это с моей стороны глупо, так как на газовой плите все делается быстрее... Но бобы на плите готовятся плохо. С печью много возни, но я все же люблю пользоваться именно печью.

— Я тоже, — сказала девочка. — И про свечи не забыла! Можно я их зажгу?

Зажигание свечей всегда превращалось в первые дни каждого посещения этого дома Карлой в серьезную церемонию. Эспер вставила восковые свечи в настенные оловянные подсвечники и в шеффилдский канделябр, стоящий на дубовом комоде.

Она выключила газ, а Карла в это время, сосредоточенно покусывая губы, зажигала свечи.

— А теперь, — со счастливым вздохом воскликнула девочка, — все стало совсем так, как в те времена, когда ты была маленькой, правда?

— Не совсем. Свечи всегда стоили дорого, обычно мы использовали для освещения масляные лампы, одна из которых стояла, между прочим, вот здесь на столе. А иногда обходились и светом камина.

Карла посмотрела на стол и кивнула. Затем она опустилась на трехногую табуретку у самого камина. Это была ее табуретка, на которой она всегда любила сидеть. До нее эта табуретка считалась табуреткой Эспер, а до Эспер — табуреткой Роджера.

Девочка выжидательно посмотрела. У нее было очень миленькое личико, обрамленное локонами темно-русых волос, в которых красовались большие синие банты.

— Расскажи мне опять те истории, которые тебе рассказывал твой папа, а? Например, о зарубине от пиратской сабли на этом столе.

— Не сейчас, дорогая. У нас еще будет много времени. А пока помой за меня эти чашки, и осторожнее с ручками, они очень хрупкие.

«Господи, сколько же раз мама говорила мне то же самое! — подумала тут же Эспер. — Но в то время я совсем об этом не задумывалась Как сейчас не задумывается и Карла».

Сильный порыв ветра ударил в старый дом, засвистел в печной трубе, разметав по очагу тонкий пепел. Ну, теперь все ясно. Шторм. Скорее бы возвращался Уолт! Внезапный приступ страха овладел Эспер, и она, ругая себя за это, прислонилась к раковине.

Уолт был первоклассным моряком Он выходил невредимым из десятков штормов. Его широкобортный бот отличался устойчивостью и к тому же был снабжен новым мотором. Не было никаких оснований для беспокойств и мрачных предчувствий.

— Что с тобой, Марни, — глядя на бабушку, спросила девочка. — Ты испугана?

— Чепуха! — резко обернувшись к внучке, Крикнула Эспер.

Она тут же увидела, как личико Карлы исказилось в выражении обиженного изумления и смущения. Эспер поняла, что напомнила сейчас девочке не самые лучшие минуты ее общения с матерью. Она подняла лицо Карлы за подбородок и поцеловала внучку.

— Прости, милая, я не хотела. Просто эта ночь напомнила мне другую ночь, которая была много-много лет назад когда я была еще моложе тебя. Как раз бушевал страшный шторм, буря, ураган... Моя мама тогда страшно перепугалась.

— А что тогда случилось?

Девочка смотрела на Эспер во все глаза, пытаясь разделить с ней страх, порожденный воспоминанием о той далекой штормовой ночи.

— А ничего не случилось, — тут же ответила Эспер. — Просто было забавно смотреть на то, как волны подбирались со стороны Франт-стрит прямо к нашему дому.

— А что, сегодня опять будет наводнение? — тихо спросила Карла, напрягая воображение и пытаясь представить себе это зрелище: волны покидают морские пределы и, беснуясь, рвутся в двери дома.

— О, нет, что ты! Я не думаю, что это повторится, — Эспер повесила полотенце и поставила на полку хрупкие розовые чашки. — Теперь построили специальную стену. И потом, море удерживается скалами. В любом случае с нашим домом ничего не случится.

Сьюзэн тоже так всегда говорила: «С нашим домом ничего не случится». Все меняется. Люди меняются. Но схема, похоже, остается та же. Впрочем, столько уж было штормов на моей памяти, которых я даже не замечала, думала Эспер. Сын в конце концов находится не за тысячу миль от Больших Отмелей. Нечего паниковать.

Но беспокойство тем не менее росло. Ветер за окнами ревел. Пошел сильный дождь, он порывами налетал на оконные стекла. А в редкие мгновения затишья доносился рокочущий шум волн, разбивавшихся о преграждавшую им путь стену.

Элеонора открыла дверь и вошла в старую кухню.

— Что за ночка! — сказала она с чувством. — Похоже, в «Рокмир» сегодня ходить не стоит. Простите, что беспокою вас, матушка Портермэн, но вы же знаете Генри. Когда речь заходит о еде, он всегда привередничает.

— Да, в ресторане ему было бы лучше, — хмуро проговорила Эспер. — Но я помню его еще таким, когда ему нравились оладьи с моллюсками, жареные бобы под соусом и имбирные пряники. Думаю, ничего с ним не случится, если сегодня он вспомнит свое детство.

— Да... Конечно, — слегка улыбнулась Элеонора.

Она пристроилась в виндзорском кресле, распространяя вокруг себя тонкий аромат французской гвоздики. Ее темные волосы отливали матовым блеском, в мочках ушей красовались большие жемчужины, к блузке из ирландских кружев была приколота брошь с бриллиантами и сапфирами, а также маленькие часики.