— Может, вам чем-нибудь помочь? — проговорила она лениво, глядя на огонь.
— Нет. У меня уже все готово, а Карла накроет стол. Она это умеет. Гостевые приборы, милая, — сказала Эспер девочке, показав глазами на стаффордширский сервиз, стоящий в шкафчике. Когда Эспер жила с Уолтом, пользовались обычно только оловянной посудой.
Карла проворно кинулась выполнять просьбу бабушки. Ей очень нравились большие синие тарелки с картинками в середине: фрегат «Конституция» и президент Вашингтон, гордо восседавший на коне.
Дверь в старую кухню снова открылась, и на пороге показался Генри.
— «Паккард» не помещается в сарае, — сказал он жене. — Пришлось послать Бриггса в город, чтобы он нашел там приличное место для машины. Не скажу, чтобы он очень обрадовался этому поручению. По такой погодке...
Миловидное лицо Элеоноры скривилось. Она обеспокоенно нахмурилась.
— Надеюсь, он все-таки не очень огорчился. Не хотелось бы его увольнять в поездке.
— А для дяди Уолта тоже ставить? — спросила Карла, остановившись в нерешительности у стола с ложками в руках.
Эспер со стуком опустила на стол фарфоровую сахарницу.
— Что за вопрос! Конечно, ставить! Он вот-вот придет.
— Плохая погода, — неожиданно проговорил Генри, выглянув в окно. — Но наш Уолт все же морской волк. Его можно смело пускать по рифам с завязанными глазами и на любой посудине.
Эспер тут же захлестнуло теплое чувство к старшему сыну. Она немного удивленно посмотрела на Генри. Значит, он не окончательно еще забыл свои детские годы. Значит, он не так удалился отнее, как она опасалась. Ведь он наполовину Ханивуд несмотря на определенное сходство с Эймосом. Он был такой же большой и белокурый, как его отец. Черты его лица были резче, чем у Эймоса, и он обладал уверенностью в себе, чего всегда так не хватало старшему Портермэну. Эспер коснулась своей рукой руки сына и побежала к парящимся на плите оладьям.
— Ма, у тебя есть дождевик? — спросил Генри, следуя за ней. — Надо бы сходить в Малую Гавань, может, я что-нибудь узнаю.
Эспер кивнула.
— Да, действительно, надо бы сходить, — губы у нее задрожали, и она отвернулась. Элеонора с нескрываемым неодобрением наблюдала за тем, как ее муж напяливает на себя плащ.
— Господи, Генри, ну зачем эта демонстрация? Матушка Портермэн уже накрыла стол. Ты только что сам сказал, что с Уолтером ничего не может случиться. Ты-то во всяком случае зачем там нужен? Только промокнешь и заработаешь новый приступ кашля, вот и все. Да он наверняка сидит сейчас дома у какой-нибудь рыбачки и попивает бренди.
— Сомневаюсь, — ответил Генри. — Если бы Уолт где-нибудь задерживался, то обязательно позвонил бы. Он же знает, что мать будет беспокоиться.
Надвинув капюшон, Генри вышел через черный ход в сад и направился в сторону гавани.
Элеонора в недоумении смотрела на закрывшуюся за мужем дверь.
— Зачем он ушел? Куда его понесло?.. Он еще не оправился полностью от своего бронхита. Ведь сегодня обычный шторм, правда? Каких много бывает. Я сама сколько раз бывала в море во время шторма, и почему-то никто не волновался.
В двухсотфутовой паровой яхте шторма переносятся несколько легче, чем в рыбачьем боте, подумала Эспер, но вслух сказала с улыбкой:
— Конечно, конечно.
Карла сидела на своей табуретке, переводя напряженный взгляд с матери на бабушку и обратно.
Огонь в камине ярко вспыхнул и погас. Ветер сорвал с одной петли ставень, который теперь с громким стуком бился о стену дома. Это было, кажется, в родильной комнате... Эспер прислушивалась к шуму моря. Слава Богу, что прилив заканчивается. Видимо, переменился ветер.
Вскоре вернулся Генри. Стоя у двери черного хода, на коврике, он стряхивал с себя влагу и постукивал по полу ногами, обутыми в резиновые сапоги.
— Ничего, — сказал он мрачно. — Все лодки пришли, кроме лодки Уолта.
Внутри у Эспер от этих слов все похолодело.
— Спасибо, Генри, что сходил. Давайте садиться к столу.
Она разложила по тарелкам оладьи и поставила на стол блюдо с бобами.
Все сели за стол. Себе Эспер ничего не положила. Генри и Карла также почти ничего не съели. Элеонора разрезала свои оладьи на множество маленьких кусочков, но съела все до последнего.
— Нечего волноваться, — мягким голосом проговорила она, подкладывая себе еще ложку бобов. — Да, он задерживается, но таким ситуациям всегда есть какое-то разумное объяснение.
Эспер бросила на свою невестку быстрый взгляд, в котором сквозило что-то вроде жалости. Элеонора с самого рождения жила в мире, где на все существовали разумные объяснения. То, что ее окружало, всегда было безопасно и не таило в себе никаких неожиданностей. Она никогда не имела возможности проверить свои разумные объяснения на скалах, море, штормах. Она не имела понятия о том, как на самом деле уязвим человек. Она никогда не смотрела в черное лицо смерти.
Элеонора перешла к имбирному прянику под яблочным соусом. Сделав Карле пару замечаний, она посмотрела на Эспер и Генри так, будто это были трудные подростки, которых нужно было в чем-то убеждать и уговаривать, но Элеонора сердечно улыбнулась и сказала:
— Ваш имбирный пряник просто прелесть, матушка Портермэн. Правда, Генри?! Дадите рецепт? Я передам его Марии-Луизе. Пусть как-нибудь испечет.
— Хорошо, — ответила Эспер. — Только сразу предупредите ее, чтобы она не сыпала много кофе. Он отбивает аромат.
Настенные часы захрипели и пробили восемь раз. Ставень все сильнее и быстрее бился о стену. Подрагивали и позвякивали стекла в окнах Дом был крепок, он видел на своем веку много бурь, но сегодня весь сотрясался от ударов ветра.
Элеонора вдруг поежилась.
— Дикий сквозняк. Карла, сбегай наверх и принеси мне мою меховую накидку. А впрочем, нет, сиди. Лучше тебе сходить, Генри. Там, кажется, нет света.
Генри молча кивнул, встал из-за стола и ушел наверх. Он не мог сидеть на месте.
«Господи Боже! — думала Эспер. — Почему же Уолт все не возвращается?!»
Элеонору угнетали буря и молчание свекрови. Она отчаянно искала тему для разговора. В конце концов если бедняжка так встревожена, то ее просто необходимо отвлечь чем-нибудь от печальных дум. Даже Карла, которая всегда щебетала без умолку со своей бабушкой, ходила по комнате молча, будто напуганная мышка, убирая со стола серебро.
— У меня с собой свежий номер «Сенчури», — вдруг оживилась Элеонора. — Там есть несколько весьма милых репродукций картин Ивэна Редлейка. Это известный американский художник. Некоторые его пейзажи напомнили мне Марблхед. В статье, между прочим, говорится о том, что он как-то был здесь и даже работал.
«Что-то она в последнее время начала сильно сдавать», — подумала Элеонора, натолкнувшись на пустой взгляд своей свекрови и ее безрадостную улыбку.
— Вы когда-нибудь о нем слышали? — спросила Элеонора. Она настойчиво, хоть и без особых надежд, продолжала эту тему.
— Да, — ответила Эспер. — Он как-то останавливался у нас. Я тогда была еще девушкой.
— Ого! Это интересно. Хотя... вы, конечно, почти ничего о нем не помните. Когда это было? В прошлом месяце мы с Генри были приглашены на обед к Гарднерам. Говорили, что и он там будет. Я так ждала этой встречи. И вот представьте себе: он не появился! Что за манеры! Живет, говорят, отшельником. У него свой дом где-то на побережье Мэйна. Так вот, он и носа оттуда не высовывает.
— В самом деле?.. — рассеянно произнесла Эспер, поднимаясь из-за стола и смахивая в ладонь несколько крошек, которые проглядела Карла.
«Вот в чем ее проблема, — жалея Эспер, подумала Элеонора. — Ей неинтересно все, что не имеет отношения к ее городишку».
Но она не намерена была из-за этого обрывать начатую тему. Теперь, когда у них уже есть Сарджент для библиотеки бруклинского дома, было бы неплохо приобрести морской пейзаж Редлейка для гостиной отцовского особняка.
— Он долго у вас жил? — спросила Элеонора, рассчитывая на то, что из ответов Эспер ей удастся скроить забавную историйку, которую можно будет потом рассказать в Обществе Изящных Искусств. — Сами посудите, какое замечательное совпадение. Семья моего мужа, Ханивуды, живут в Марблхеде, и здесь же бывал Ивэн Редлейк. То есть...
