Турецкий хотел еще о чем-то спросить Глеба, но тут зазвонил стоявший на столе телефон. Это была Лора.

— Саша! — игриво сказала она. — Что ты делаешь?

— Извините, — ответил Турецкий сухо. — Идет совещание.

— А ты скажи мне, что ты меня любишь, и я повешу трубку. Ну, господин комиссар!

— Извините, — повторил Турецкий и разъединился. Когда через минуту телефон зазвонил снова, Турецкий даже не стал подносить трубку к уху. Он просто приподнял ее и опустил снова.

Никакого желания встречаться еще раз с «петюнчиком», как назвал Максима Снегирев, у Турецкого не было. Он не верил в то, что рекламный мальчик сможет, а главное, захочет помочь следствию. Александр Борисович уже после их первой встречи пришел к выводу, что единственное, чего хочет Сомов, — это выйти сухим из воды. Выглядеть чистеньким мальчиком в то время, как все вокруг барахтаются в дерьме. К сожалению, в таком случае очень трудно не запачкать костюмчик.

Турецкий приехал в «Пику» уже под самый конец дня. Катя собиралась домой — на столе стоял ее кожаный рюкзачок.

— Вы к Максиму? — спросила она, подняв на Турецкого тревожный взгляд. А когда Александр Борисович утвердительно кивнул, сказала: — Вы так его испугали в прошлый раз…

Турецкий только пожал плечами. Он бы хотел испугать этого пройдоху навсегда, да только этого не позволяла профессиональная этика.

Когда Турецкий открыл дверь кабинета, Максим стоял у окна и смотрел вниз на расстилающуюся перед ним Москву. Он не повернул головы на шум открывающейся двери, и, только когда Турецкий сказал: «Максим Евгеньевич, добрый вечер», обернулся на вошедшего. Его красивое лицо исказила гримаса какого-то сильного чувства, не то страха, не то злобы. Правда, через миг оно снова приняло свое обычное приветливое, хотя и чуть насмешливое выражение.

— Добрый вечер, господин следователь, — сказал он тоном героя из американского детектива. — С чем пожаловали?

— Да вот хочу спросить вас кое о чем, — в тон ему ответил Александр Борисович.

— Я уже рассказал все, что знаю, — развел руками Максим. — Но если есть еще вопросы, что ж, с удовольствием на них отвечу.

— Вам известно, зачем Ветлугина летала в Ульяновск?

— В Ульяновск? — недоуменно переспросил Максим, как будто слышал об этой поездке впервые.

— Да, — подтвердил Турецкий и нарочито удивился: — Разве вы не слышали об этом?

— Да, Алена что-то такое говорила, — томно ответил Максим. — Но вы знаете, я не очень следил за ее передвижениями. У меня столько работы в «Пике», что не до чужих дел. Конечно, мы были с ней друзья, но она работала на телевидении, я — в рекламе… Иногда наши интересы пересекались, я давал ей интервью, кстати, выручил ее…

«Скоро он скажет, что вообще был знаком с Ветлугиной только шапочно», — с отвращением подумал Турецкий.

— Но вы слышали, что она летала в Ульяновск?

— Да, что-то слышал.

— Вам известно, что она искала женщину по кличке Козочка?

— Женщину? По кличке Козочка? Понятия не имею! — в глазах Максима промелькнула усмешка, очень не понравившаяся Турецкому.

— Подумайте, — серьезно повторил он.

— Чего тут думать! — Максим, как показалось Александру Борисовичу, едва сдерживался, чтобы не расхохотаться ему в лицо. — Понятия не имею! О чем вы спрашиваете, гражданин следователь? О женщине по кличке Козочка. Это что, уголовница какая-то? На кой черт она Алене?

— Хорошо, — сухо оборвал его веселье Турецкий и спросил вовсе не то, что собирался: — Вы могли бы назвать имена тех на канале «3x3», кто за спиной Ветлугиной сотрудничал с Асиновским. — Он чуть не добавил «И оказался такой же продажной шкурой, как и ты».

— Ну, я не знаю… — снова замялся Максим, — я на телевидении так, сбоку припека… Ну были какие-то мелкие личности…

— Куценко? — подсказал Турецкий.

— Ну, да, кажется, Куценко, — кивнул Максим.

— Хорошо, и последний вопрос. Вы не думаете, что убийство Ветлугиной может быть как-то связано с партией Национальной гордости?

— А вот это может быть, — оживился Максим. — Они же просто фанатики. В этом лично я был уверен с самого начала.

— Но на допросе в ночь убийства вы сказали, что убеждены в том, что убийца — известный киллер, у которого Ветлугина накануне брала интервью?

— Да, я это говорил, — кивнул головой Максим. — И одно не противоречит другому. Националисты могли действовать руками этого Скунса. Наняли его. Это случается.

— Вы ведь присутствовали на записи интервью со Скунсом. — Турецкий утверждал, а не спрашивал.

— Да.

— И у вас сложилось мнение, что он сможет, если получит заказ, спокойно пойти и убить Ветлугину? Кажется ли это вам психологически достоверным?

— Конечно, — кивнул Максим, — отвратительная беспринципная личность. А возможно, и садист, которому нравится процесс убийства. Такие-то и идут в киллеры. По зову души, так сказать.

И он скорчил презрительную гримасу. «А ты куда подался по зову души, подонок?» — подумал Турецкий.

Больше он ни о чем не стал спрашивать Максима Сомова. Теперь он был уже совершенно уверен в том, что сказать правду этот «петюнчик» может только по ошибке. А еще подумалось: «Жаль, Снегирев не слышал своей отменной характеристики».

И все же поход в «Пику» был не окончательно бесполезным. Подтвердились подозрения Турецкого насчет Куценко. Хотя с другой стороны, это бесполезный факт — нельзя же человека отдавать под суд только за то, что он сволочь. Интереснее было другое — реакция Максима на Козочку. Она была какая-то странная. Но в чем состоит эта странность, сам Турецкий до конца не понимал.

Веселый аттракцион с некоторых пор поставлен в парке Горького. Всего за сто тысяч вас за ноги привязывают к резиновому канату и бросают с парашютной вышки — вниз головой. За пару метров от земли канат спружинивает. Бугор и его дружки не оставили своим вниманием это новое развлечение, и каждый из них, превозмогая дрожь в поджилках, по разу падал вниз, одновременно раздуваясь от сознания собственного беспримерного мужества.

Они шагали по безлюдному в этот поздний час Крымскому мосту, удаляясь от парка шеренгой, перегородив проезжую часть и вынуждая автомобили сворачивать на противоположную полосу. Они чувствовали себя молодыми хозяевами жизни, сильными, уверенными, зубастыми.

— Э! — сказал вдруг Бугор. — Это что там за педрила канает?

Навстречу, смешно и неуклюже шлепая кедами, двигался любитель бега трусцой. Он был в очках, с небольшой редкой бородкой и длинными волосами, перехваченными повязкой. Мешок с картошкой, из тех, что, стесняясь своей неумелости, предпочитают бегать в темные, глухие часы. На поясе у него болтался в матерчатом кармашке маленький то ли приемничек, то ли плейер. От кармашка вверх тянулся тонкий провод с наушниками.

При виде шумной джинсово-кожаной шеренги бегун сбавил шаг.

— Банзай! — в восторге завопил Глиста, который в иной жизни носил гордую фамилию Аристов.

— Инсульт-привет! — обрадовался Колесо. — Куда бежим? Может, лучше поплаваем?

Все косились на Бугра, и Бугор подтвердил:

— Отхерачим!

Бегуну перегородили дорогу. У этого примороженного не хватило ума даже по-быстрому сделать ноги. А может, просто не надеялся убежать, где уж ему. Он сдуру попытался прорваться, сунулся вдоль перил, но на пути возник Бугор, блеснуло под фонарем лезвие раскрытого пера, и бегун, испуганно всплеснув руками, остановился. Он был среднего роста, в бесформенном, мешковатом спортивном костюме отечественного производства. Сачками таких только ловить.

— Пропустите, пожалуйста, — залепетал он.

— А ты, значит, газет не читаешь? — сказал ему Изюм. — Мост теперь платный. Гони капусту!

Бегун съежился и начал беспомощно озираться.

— Можно и натурой, — захохотал Колесо. — Вертушка у тебя важная.

Бегун переминался с ноги на ногу, тыкался в разные стороны, пытаясь вырваться из кольца, но всюду наталкивался на хохочущие рожи и выставленные кулаки молодых парней, каждый из которых был, пожалуй, крупнее его самого. Кроме разве Глисты. Бугор держался чуть сзади. Он поигрывал кнопарем, то убирая, то выкидывая лезвие. Он знал, как действовало на пугливую жертву отточенное движение руки, приводящей в боевое положение нож. И пользовался моментом, чтобы попрактиковаться.