«Пустячок ведь, а как приятны внимание и тонкая лесть красивой женщины, — подумал Саша. — Нет, Грязнов совсем не дурак, дело делом, а Танечка и в самом деле очень стоящий объект для дальнейшего детального изучения…» И пока в голове Турецкого прокручивались весьма фривольные варианты этого изучения, он едва не пропустил того, ради чего они со Славкой, собственно, и приехали сюда, на Ильинку.

— Смотрю я в окно: от нас виден краешек ГУМа, Красная площадь за ним, ну и так далее. И вдруг замечаю большую не то черную, не то темно-синюю машину, явно заграничную, которая почему-то очень медленно едет. Обычно в этот аппендикс машины не заезжают. Сюда ведь особый пропуск нужен — для въезда и выезда. А затем машина прижалась к тротуару, однако из нее никто не вышел.

— Вы в этом твердо уверены? — уточнил Турецкий, пряча свой слишком настырный взгляд.

— Абсолютно. На зрение я вообще не жалуюсь… Ну вот, а минуты через две и произошел этот кошмарный взрыв… Что еще? Ах да, мне показалось почему-то, что сидящие в машине кого-то ждали.

— Почему вы так решили? — Турецкий снова попытался сосредоточиться на деле.

— Потому что водитель приоткрыл окно и закурил. Из окна машины тянулась достаточно заметная струйка дыма. Если вы спросите, не разглядела ли я тех, кто сидел в машине, отвечу отрицательно. Стекла у этой машины были затемненные, да и вечер к тому же. Что-нибудь различить было попросту невозможно… А потом как будто огромный бенгальский огонь разлетелся во все стороны, а следом раздался страшный… нет, не грохот, а скорее — треск. Я машинально отпрянула от окна, и в этот миг раздался взрыв. Все покрылось оранжевым пламенем и черным дымом. Я очень растерялась… Я просто не знала, что делать, потому что на всей улице не было ни души. Тогда я схватила телефонную трубку и стала звонить в милицию. Но в это время увидела, что к месту взрыва, где все так страшно горело, бегут люди в форме… А вот пожарная машина долго не ехала…

— Оперативники, которые разбирались тут, на месте происшествия, разговаривали с вами, Таня? Из милиции, из органов безопасности?

Последовал мгновенный ответ:

— Первые два дня тут побывала уйма всяких сотрудников. Я имею в виду вторник и среду. Сегодня же вы — первые. Так вот, те без конца бегали, суетились, шептались о чем-то, вызывали моего шефа и из других фирм из нашего дома. Потом уже Алексей Николаевич, мой президент, сказал, что о моем присутствии здесь он не сказал им ни слова. Никто же не должен знать, что я здесь проживаю, а то у него могут быть неприятности… Ой, зачем же я вам-то говорю! А вы не станете.

Турецкий поспешил успокоить ее, что не станет ни под каким видом. И сам вдруг сообразил, насколько двусмысленно прозвучали его обещания. А ведь если честно, то стал бы, да еще как! Но… Танечка в данном контексте — совсем не его, а Славкина добыча. Грубо говоря. И перехватить ее у друга — чрезвычайно плохой тон. Иное дело, если у Грязнова произойдет сбой, тут, как говорится, извини, дорогой, сам виноват…

Грязнов между тем сделал вежливый жест рукой, и Танечка более чем охотно своим ключом открыла дверь подъезда, после чего все поднялись лифтом на шестой этаж.

Офис «Мостранслеса» занимал четыре небольшие комнаты, заставленные вполне стандартной мебелью. Были здесь и компьютеры — как же сегодня без них. Но ни роскошных кресел, ни стеклянных столов, ни модных икебан из искусственных растений Турецкий не увидел. Все было без претензий и без вызывающего шика. В одной из комнат, с «тем самым» окном, показавшейся Турецкому уютнее остальных, стоял широкий кожаный диван. Ну конечно, ведь тут и проживала Танечка, так следовало понимать. Хороший диван, отметил походя Турецкий, а минуту спустя добавил про себя: «Очень хороший…»

Обзор из окна был действительно широким: можно любоваться видом столицы. Неплохо просматривался и переулок, откуда выехал «мерседес». Следы разрушения были тоже хорошо заметны, хотя дворники поработали старательно. Но фонарь высвечивал выщербленный угол дома, темные пятна гари на стене и незаделанный асфальт проезжей части возле тротуара.

Перед уходом Турецкий попросил Таню предъявить ему свой паспорт: бдительность, так сказать, за бдительность. После чего они обменялись телефонами, а Саша назначил ей официальную встречу в стенах прокуратуры. Все было проделано как положено, и это не вызвало у нее никакого протеста. Или неудовольствия. Но последнего Сашина совесть не позволила отнести на собственный счет, хотя и очень хотелось бы…

Долгие в этом году и теплые лето и осень уступили место дождям, слякоти и неприятному, пробирающему своей сыростью холоду. Не лучшее время для прогулок Но они не вернулись к бывшей Дзержинке, а пошли в сторону Красной площади. Потом мимо приземистого храма Казанской Божьей матери, вольготно разлегшегося на месте памятного летнего кафе, нырнули под арку Иверской часовни и вышли на Манежную стройку. Всю Москву перевернули! Ну конечно, каждый градоначальник, начиная еще со щедринских, лелеял мечту облагодетельствовать город своим личным участием. Денег нет ни гроша, да хоть бы на ту же борьбу с преступностью, а населению доказывают, что все беды проистекают от порушенных храмов. Дескать, когда снова построим, все само собой и образуется. Перестроим Москву до основания, глядишь, убивать перестанут. А народ доверчивый, всему, что ни услышит, верит…

Славка в ответ на занудные излияния Турецкого усмехался со сдержанным чувством оптимизма. Но он же не бюджетник, как некоторые, чья зарплата зависит от государства, и ни от кого другого. Он — капиталист, ибо имеет свое дело и гребет на нем немалые деньги. Ему чужая злость представляется, вероятно, обычным непониманием новых проблем нового времени.

Обойдя величественную стройку капитализма, они поднялись по Тверской. Здесь, словно в дни их веселой молодости, было шумно и светло от ярких витрин, празднично от массы красивых модных девиц, да на таких ногах, что на грязновской физиономии окончательно застыла глуповатая счастливая улыбка.

Турецкий тут же вернул его на землю.

— Ты мне можешь наконец объяснить, каким образом обнаружил Татьяну? Или это секрет твоей фирмы?

Ответ Грязнова, как всегда, покорил своей простотой:

— Сашок, если человек, а в данном случае красивая женщина, в неурочное время входит в служебное помещение с двумя продуктовыми сумками, то что это должно означать?..

У Елисеева они приобрели поистине великолепного, цвета драгоценной коринфской бронзы леща, килограммов эдак на пяток, там же отоварились впрок необходимыми деликатесными продуктами, в основном закусочного свойства, и на всякий случай взяли две… нет, три «Особых» с красным уголком, олицетворяющим экспортный вариант завода «Кристалл». Платил Грязнов. Нет, не потому, что Турецкому денег было жалко. Их не жалко, просто их еще не было. Отпускные, как уже отмечалось, он так и не получил. И когда теперь получит, одному Богу известно. Ну а ко всему прочему, Грязнов был капиталистом. Он сам себе зарплату платил.

Этот день Турецкий себе не планировал, поскольку последовательность его действий зависела от каких угодно факторов, даже тех, которые по идее могли и не иметь к нему никакого отношения. Единственное, что он должен был сделать обязательно, это рано проснуться. А вот уж это испытание было таким же ненавистным, как стояние в очередях и массовые экскурсии по местам боевой и особенно трудовой славы. Но, слава Богу, экскурсии теперь уже не грозили, а очереди отпали сами собой, в Москве по крайней мере. Что же касается раннего вставания, то это испытание было для него из разряда тех еще! В принципе легче вообще не ложиться спать, чем вскакивать при первом крике петуха. Но задача сыграть по возможности блиц, поставленная им перед самим собой, требовала не терять драгоценных минут.

Итак, рев грязновского будильника, ледяная вода из-под крана, чашка растворимого кофе, сигарета в зубы и он был готов к свершениям.