Костя кивал, словно китайский болванчик.

А может, она просто не справилась с управлением? — предположил Турецкий. — Может, занесло, вон грязь-то, ошиблась маленько, а тут и… — Он не закончил.

— Мать-начальница никогда не ошибалась, — сказал Грязнов. — Она подолгу сомневалась, базарила, гоняла всех кого можно, но… не ошибалась.

— Пойдемте, ребята, — сказал Меркулов, — ведь Шурочки больше с нами нет… А нам опять предстоит думать о будущем…

В этом году середина ноября в Сочи выдалась теплой и солнечной. Некоторые друзья и коллеги Меркулова по-своему отреагировали на его уход из Генеральной прокуратуры. Словно сговорившись, они заставили его отложить на короткое время оформление пенсионных документов и, может, впервые за долгие годы отбыть в сопровождении жены на курорт.

Все будто в лучшие времена, думал Костя, расхаживая без всякой цели по двухкомнатному люксу и слушая, как сухо скребутся о балюстраду балкона жесткие листья веерной пальмы. Но сколько он ни размышлял, все никак не мог припомнить, чтобы когда-нибудь у него уже было нечто подобное. Вот тебе и лучшие времена… Все — на бегу, в спешке. Но в кино — было, это точно…

Первые несколько дней Костя занимался самыми простыми вещами: ел, отсыпался и молча бродил вместе с Лелей по набережной, вдоль пустых сочинских пляжей. Слепящее солнце и пронзительный ветер делали свое дело — они очищали голову. Кабы еще не эти огорченные крики чаек, которые возвращали в недавнее…

Гибель Шурочки, а затем ее похороны отложились в памяти сплошной черной полосой и представлялись поразительной нелепицей: эти два гроба, обилие постороннего народа, непонятно кому адресованные слова прощания… Других же событий просто не было и, по мнению Меркулова, не могло быть. Как-то совершенно спокойно, то есть даже без малейшей доли злорадства, воспринял Константин Дмитриевич весть об отстранении от дел в связи с уходом на пенсию по выслуге лет исполняющего обязанности генерального прокурора, а затем — утверждение в Совете Федерации нового, и, слава Богу, без всяких и. о. Этого нового Меркулов, разумеется, знал, хотя он был больше ученый, нежели практик Однако все перемещения и назначения воспринимались как-то отстраненно, без эмоций.

Но одну акцию все же решился предпринять Меркулов, хотя не был уверен, что у него что-нибудь из этого получится. Он вытребовал к себе на целый день Турецкого и заставил новоиспеченного журналиста подробно изложить на бумаге существо дела, которое успел расследовать Кирилл Романов. В сжатом виде информация заняла около трех машинописных страниц. Это было много, знал по опыту Меркулов и взял в руки карандаш. После его тактичного вмешательства изложение, ничего не потеряв в своей сущности, занимало полторы страницы. Оставалось лишь придать письму благопристойный вид и найти возможность вручить его лично Президенту. А для этого последнего акта следовало пошарить в памяти.

Меркулову были известны многие из президентского окружения, но после стремительного и незаконного освобождения Романова Константин Дмитриевич не решался доверять им полностью. Естественно, люди могли чего-то не знать, их сознательно вводили в заблуждение, подавая информацию в специально разработанной упаковке, но ведь от этого общее решение сути своей не меняло. И уж никак нельзя было знать наверняка, имелись ли их имена, псевдонимы и шифры банковских счетов в той сумке, что сгорела при взрыве «мерседеса».

Константин Дмитриевич совсем было отчаялся, когда сам по себе сработал «загашник».

Зазвонила междугородка, и приятный женский голос сообщил, что на проводе Казань, и попросил у Меркулова разрешения соединить его с Хайдером Мухаммедовичем.

— Юра! — искренне обрадовался Константин Дмитриевич. — Тебя сам Бог мне послал!

— Ну уж Бо-ог… — довольно зарокотал Юрин бас.

— Пусть Аллах, я на все согласен…

— Это еще куда ни шло… наслышан о твоих подвигах и, соответственно, их оценке. И на сей счет имею конкретное предложение. Погоди, не перебивай. Завтра буду в Москве, а к концу недели приглашен на высочайшую аудиенцию, понимаешь меня?

— Еще бы! — обрадовался Костя. — По этому поводу…

— Вот именно, поговорим при встрече. Надеюсь, разрешишь навестить?

— Как тебе не стыдно спрашивать? Ты же знаешь наше к тебе отношение… А Леля — так просто всегда рада…

Хайдера пригласил Президент с совершенно конкретной целью, говорить о которой пока было преждевременно. Ясно было одно: Президент начал менять свою команду. Насколько глубоки будут эти изменения, пока трудно предугадать, но то, что они начались, — факт.

Проговорили всю ночь напролет. Как в студенческой юности, когда на все времени хватало. Уезжая под утро в гостиницу, Юра взял с собой письмо Меркулова. А через несколько дней сообщил, что передал его по назначению.

Вот после этого и счел возможным Константин Дмитриевич отправиться на отдых…

Пошла вторая неделя курортной жизни, и вот перед обедом, когда хмурый Меркулов возвратился с прогулки, горничная передала ему толстый пакет и сообщила, что он для Константина Дмитриевича, а от кого, посыльный не сказал, мол, сам разберется. Костя немедленно вскрыл пакет и вытряхнул из него пару плотно сложенных газет и записку с поразительно знакомым почерком бывшего старшего следователя господина Турецкого. Меркулов отложил записку в сторону и развернул газеты.

«Новая Россия» — так, это понятно. Поди, авторское самолюбие тешим. Увидел большую статью на второй полосе, отчеркнутую красным карандашом. Подпись: Борис Александров. Ну а как же иначе-то… Так о чем, говоришь, написано? Ах, вон оно что! «Афера века» открывает свои тайны»… Что ж, заголовок привлекательный…

Статья была построена грамотно: предположения — доказательства — реверансы в сторону догадливого читателя. Нет, недаром постоянно отрабатывал свою технику «мастера версий» Александр Борисович. Значит, не зря его учил и Меркулов. И вообще, все было не зря, поскольку пригодилось…

А ведь наделает статья шуму, подумал Меркулов. Потом, глядишь, и дело придется вынимать из архива.

Вторая газета была из Германии, называлась «Российские вести». И здесь тоже один из материалов был отчеркнут красным. Заголовок гласил: «Следы русской аферы ведут в Штаты». Ага, словно обрадовался Меркулов, уж у немцев-то нет причины расшаркиваться ни перед Россией, ни перед Америкой. Статья шла без подписи, да оно и понятно, автор рисковал всерьез, называя конкретные имена учредителей банка «Золотой век», среди которых были, оказывается, и Калина, и Романов, и многие другие, неизвестные широкой публике. Надо понимать, что одновременная публикация этих двух материалов означала серьезный удар по международной мафии.

Меркулов отложил газеты и задумался. На фоне подобного рода разоблачений столь резкое «покраснение» Государственной Думы представляется вроде бы вполне логичным. Константин Дмитриевич категорически отказывался смотреть телевизор: чтоб не злиться и не лишать себя редкой возможности ни о чем не думать. Но Леле ведь не запретишь. А она и рада пересказывать политические новости из Москвы. И эти «новости» никак не радовали, что-то не сходилось в высшем эшелоне…

Складывая газеты, обратил внимание на маленькую заметку, напечатанную в разделе «Литературная хроника». Автор, широко известный в недавнем прошлом журналист, ныне читающий лекции в каком-то американском университете, сообщил, что в России, в издательстве «Зевс» вышла книга Шамая Голана. Но не сам факт приобщения российского читателя к творчеству еврейского прозаика привлекал внимание автора, а то обстоятельство, что издатель до сих пор находится на свободе. Интересно, что так поразило бывшего перестройщика?

Костя хмыкнул и отложил в памяти: при случае посмотреть, из-за чего сыр-бор… Глаза скользнули вниз полосы и обнаружили обведенную красным короткую информацию с тремя красными же восклицательными знаками. Ну конечно же! Ведь ради этого и старался Турецкий! Вот же чертов Сашка! Меркулов наконец опомнился и взял записку Турецкого. Оказывается, с этой информации и начинал Александр свое письмо к Косте.