Что для одного удовольствие и радость, то для другого огорчение и печаль.

В этот вечер у Катрин без конца меняется настроение. Но родители этого не замечают, у них своих дел полно, они готовятся к поездке.

За ужином разговор зашел о Габриели, которая до сих пор не вернулась.

— У нее опять что-то закрутилось, — начинает мать, — опять какой-то парень, и он, конечно, что-то особенное.

— Да это просто в ее характере, — примирительно говорит отец.

— Но совсем не в моем характере, — вспылила мать, — а уж о тебе и говорить нечего, Дитер!

— У тебя в семье был такой же дядя, — осторожно замечает отец.

— Оставь меня с моим дядей в покое! В твоей семье тоже есть чокнутая тетка.

Катрин завтра обязательно позвонит Франку. Или лучше написать? Но дойдет ли письмо до понедельника?

На следующий день, когда родители, уходя на работу, заглядывают к ней в комнату, Катрин притворяется спящей. Ей не хочется разговаривать, не хочется видеть ни радости отца, ни деловитую озабоченность матери.

Габриели не видно. Она так и не вернулась. Катрин знает, что мать сердится, они каждый раз из-за этого спорят.

— Мое дело, где и у кого я ночую. Я совершеннолетняя, — объявляет тогда Габриель. — Вы от этого не в убытке. Скорее в прибытке — в квартире тише.

— Далеко не так, — возражает мать, — ты живешь у нас и обязана придерживаться определенного порядка. А что я тревожусь за тебя, тебе и в голову не приходит!

Отец в их спор не вмешивается. К любовным историям Габриели он относится куда терпимее, чем мать. Почему так, трудно сказать. Возможно, побаивается ее острого язычка или его обезоруживает ее беспечное отношение ко всему на свете.

Впервые подумала Катрин о том, как держался бы отец, если бы речь шла о ней? Тоже не стал бы вмешиваться? Нет, этого она не допускает.

Утром Катрин решает съездить в Вильгельмру. Она все объяснит Франку. Однако уже в автобусе, по дороге в Панков, ее одолевают сомнения. А если Франка нет дома? Может, она приедет некстати. Что вообще скажет фрау Лессов?

Выйдя из автобуса, Катрин ощутила холод — как внешний, так и внутренний. Здесь очень красиво: заснеженные сады, дома с шапками снега. Сунув руки глубоко в карманы, Катрин ищет улицу, название которой записано на бумажке.

Дом Лессовых скрыт елями. Фасад выкрашен светлой краской, карниз и ставни — черные. На ярко начищенной медной доске выбито: «Роберт Лессов. Дипломированный инженер».

Катрин натягивает капюшон до самого носа — и не только из-за холодного ветра. Сейчас она нажмет кнопку звонка. Автоматический замок зажужжит, она откроет калитку и пойдет к дому. Но тут приоткрываются двери гаража, и девочка сломя голову убегает.

Как уже не раз за последние дни, Катрин стоит в растерянности и нерешительности. В Вильгельмру она приехала, а зайти к Франку не решается. Она отыскала телефонную будку. Медленно набирает номер. Долго-долго слышит гудки. И когда уже собирается повесить трубку, ей отвечают.

— Да, слушаю! — отчетливо говорит женский голос.

— Позовите, пожалуйста, Франка.

— Кто его спрашивает?

— Катрин Шуман. Он знает, — неуверенно бормочет девочка.

— Вам он срочно нужен?

— Да, вообще-то, да.

— Что значит «вообще». Объясните точнее.

— Было бы хорошо, если бы я могла поговорить с Франком, — уже уверенней отвечает Катрин. Голос женщины ее раздражает, этот нравоучительный тон она терпеть не может. И вспоминает замечание Франка о его матери. — Если он дома, так позовите его, пожалуйста.

— Не кладите трубку.

«А что же мне еще делать? — думает Катрин. — Может, все-таки положить?» Ждет она целую вечность, к счастью, никто не стоит у будки.

— Алло! Кто говорит? — слышит она голос Франка.

— Я. Катрин.

— А, это ты. Мама высказалась безумно сложно. Вот здорово, что ты позвонила.

— Слушай, я хочу тебе сказать, что я все-таки уезжаю на всю следующую неделю, — запинаясь говорит Катрин.

На другом конце провода молчание.

— Алло! Ты меня слышишь? — робко спрашивает Катрин.

— Жаль. Отличная была бы неделя, — огорчен Франк.

— У нас еще будет время. Каникулы ведь не кончаются.

— Для меня они все равно что кончаются после этой недели. Ну что ж, раз не получилось, значит, не получилось. Отдыхай хорошенько.

— Но пойми, — пытается объяснить Катрин, — отец же нее приготовил.

— Разумеется, я понимаю, но меня это не радует. Никто того и требовать не может. Когда вы едете?

— Завтра.

— Завтра? А я хотел зайти к тебе завтра…

Теперь Катрин могла бы повесить трубку, все сказано. Но она ждет. Не скажет ли Франк что-нибудь хорошее? Она слышит его дыхание. Или она это себе внушает? Ей хочется сказать: «Я от тебя всего через две улицы. Выходи, встретимся». А вдруг он ответит: «Сейчас никак не могу»?

— Ну, счастливо, — говорит она.

— И тебе счастливо, — отвечает Франк и кладет трубку.

К автобусной остановке Катрин не идет, а мчится, словно спасаясь бегством.

Погода в день отъезда выдалась даже лучше, чем было обещано. Мастера погоды ошиблись на этот раз в хорошем смысле. Так считает отец. А вот сотрудники Службы уборки наверняка думают иначе, ведь в последнюю ночь выпало жуть сколько снега.

Коллега отца полагает делом чести довезти своих пассажиров от Симон-Дахштрассе до самого домика в лесу. По шоссе все идет хорошо, но не успевают они съехать с шоссе, как тут же застревают в сугробе, колеса прокручиваются вхолостую.

Несмотря на это, настроение у отца прекрасное.

— Всем выходить! — командует он. — Свежий воздух нам полезен. Сейчас снимем с мели наш кораблик.

Мать вздыхает, глядя на мужчин:

— О господи, сюда бы парочку здоровых лошадей.

— Пустяки, дружно возьмемся, так справимся, — успокаивает ее отец.

— А еще далеко? — спрашивает коллега отца.

— Километр, — отвечает отец, — здесь самое каверзное место, здесь ветер всегда наметает огромный сугроб. Дальше опять можно проехать.

— Тогда за дело, — откликается коллега, — сначала подать чуть назад.

Катрин сидит в машине, зажатая сумками и кошелками. Пока они ехали, она слова не сказала и смотреть ей ни на кого не пришлось, все загораживал багаж.

Отец вел оживленный разговор со своим коллегой, расписывал ему все достопримечательности на их пути, рассказывал о деревнях, мимо которых они проезжали, разъяснял особенности ландшафта.

Мать с удивлением заметила:

— Ты свое призвание проглядел, Дитер. Тебе бы надо быть гидом в туристическом бюро.

Катрин все это нисколько не трогало, рана ныла, и она уже жалела, что ради отца согласилась ехать. Теперь, выйдя из машины, она захромала с первых же шагов.

— Ах, твоя нога, — спохватилась мать. — Ты плохо сидела?

— Отойди в сторонку, — попросил отец. — Мы справимся без твоей помощи.

Отец и мать обеими руками уперлись в машину, водитель включил задний ход, снег взметнулся веером, и вот дело сделано. Отец валится в снег и хохочет.

В этот же миг раздвинулись тучи, сверкнуло солнце. Снег слепит, деревья и кусты сверкают и искрятся — сучки и ветки обледенели.

Дорога уходит в лес, до их домика теперь уже недалеко.

— Пошли, — говорит мать Катрин, — мы пройдем этот километр пешком. Ты справишься. Пусть мужчины приедут первыми.

Отец садится и машину.

— Затопи сразу же, — кричит ему мать.

Треск мотора в тишине слышен особенно громко. Мать и дочь идут по следу машины. Время от времени на снежном покрове мелькают тени. Шумят верхушки сосен. Мать и дочь молча шагают по рыхлому снегу. Вдруг мать останавливается — белочка перебежала дорогу и ловко взобралась на сосну. Вспыхнул на мгновение красновато-коричневый хвост. А когда зверек пробегает по ветке, на них сыпется снег.

— Всего этого Габриель себя лишает, — огорчается мать.