— Да. Мои люди простучали стены и ничего не обнаружили.

— Я пришел к тебе из стана врага. Если небесам будет угодно, мы сможем обрести союзника и друга. Но прежде чем продолжить, я хочу показать тебе реликвию, найденную в подвалах храма Сатха: папирус, возвещающий возрождение Истинного бога.

— Возрождение Истинного бога… — Сенахт с благоговением осторожно, кончиками пальцев коснулся папируса. — Это из храма Великого Змея в Тшепи?

— Да, брат, — кивнул Усирзес.

— Храм Сатха стоит на крови Усира. Вот истина, о которой забыл мой народ, — задумчиво произнес повелитель Кхешии.

— Сенахт…

— Да, Усирзес, говори.

— В храме я видел, как Кулл разбил молотом каменную плиту, за которой был скрыт ларец, и понял: бог Усир вернется, когда валузийский король разрушит капища братоубийцы. Вспомни пророчество, брат. И тогда небо явило мне знамение.

Жрец замолчал. Молчал и владыка. Затем он положил свиток в сундучок и закрыл крышку.

— Прежде чем прийти ко мне, ты говорил с варваром? — спросил Сенахт.

— Да. Сейчас моими устами с тобой будет говорить он.

— Он хочет мне что-то предложить?

— Кулл пришел в Кхешию, чтобы разрушить культ братоубийцы. В этом он поклялся своим богам, и, по-видимому, ему это удастся. Валузиец пройдет всю страну, сея смерть и разрушения, не считаясь с потерями. Я провел с Куллом пять дней и за это время достаточно много прочел в его душе. Да, валузийский король невежествен, но не глуп. Он бывает груб и гневлив, но незлопамятен. И что бы ни случилось, Кулл держит слово и к нему благоволят боги удачи. В наших силах, Сенахт, остановить его. А также добиться воскрешения истинного бога. Кулл сам предложил условия, о которых я хочу поговорить с тобой.

— Что за условия?

— Варвар предлагает завтра разоружиться и не выводить войска в поле. Он просит не мешать ему, когда он примется за Черное Логово.

— Что ж, это выполнимо, но, как я понял, это не все? Ему нужно золото? — спросил Сенахт.

— Да, господин. Еще он требует хотя бы на словах признать его повелителем и принести ему клятву верности.

— Сперва он возьмет золото… — тихо сказал Сенахт. — А что он предложил лично мне?

— Безграничную власть над Кхешией.

Владыка закрыл глаза и надолго задумался.

Заманчиво было согласиться с предложениями Кулла, чтобы сокрушить Черное Логово и получить неограниченную власть над страной. «Но варвар не задержится здесь, — размышлял Сенахт, — Получив свое, он уйдет в Валузию, оставив меня одного, без поддержки, ведь для всех я буду предателем.

Капища Сатха будут разрушены, но мне не удастся вытравить его из душ людей, воспитанных на поклонении Змею. На Истинного бога надежды мало: слишком слабы его последователи. В армии окажется много недовольных, а там, где недовольство, — до мятежа рукой подать. Обитатели нижнего течения Таиса, разоренные варваром, тоже могут взбунтоваться. Вероятнее всего, начнется смута.

Нет, надо драться. Если мы победим, я увенчаю себя славой и смогу диктовать условия жрецам Сатха, а поражение серьезно ослабит Черное Логово, и, чтобы спастись, они пойдут на любые уступки. Кроме того, никто не посмеет назвать меня предателем. Для всех я стану героем.»

Владыка посмотрел на Усирзеса в упор. Жрец вздрогнул и отшатнулся: лицо повелителя было бесстрастным, но в его глазах сверкало ледяное бешенство.

— Я хочу рассказать тебе о своем сне, — сказал Сенахт. — Я никому об этом не говорил и не скажу впредь… Мне приснилась кровь. Море крови. Я видел, как падали башни Ханнура… В том сне я захлебнулся кровью.

Тень накрыла меня, такая густая, что я лишился зрения. Эта тень грозила погубить меня. И я понял, что это тень Атлантиды… Страшная, грозная, могущественная. О такой говорилось в легендах…

Я проснулся от того, что мне стало нечем дышать. Пробудившись, я понял, что предал свой народ и, если немедля не одумаюсь, утоплю Кхешию в крови.

Кулл не тот, о ком говорится в пророчестве, и время пророчества еще не пришло. Не спорь со мной, брат. Я слышал об валузийском короле многое. Говорят, он хитер, точно демон, и, боюсь, ты напрасно поверил ему. Теперь возвращайся и передай мой ответ. Будет битва.

— Да, брат Сенахт, — печально вздохнул Усирзес. — Если ты передумаешь, король Кулл ждет от тебя вестей до полудня.

— Нет, Усирзес.,

Поднявшись со скамьи у ног владыки, жрец отступил на шаг и поклонился:

— Мой господин, я думаю, святыня должна храниться у тебя, ибо моя судьба мне неведома.

Он передал повелителю шкатулку, снова поклонился и вышел.

Сенахт приоткрыл крышку и удивленно вскрикнул: на папирусе пульсировало алое пятно. В канун испытаний на нем проступила кровь Истинного бога, и у правителя Кхешии не осталось и тени сомнения в том, что он был прав, когда решил принять бой.

Против богов Севера и Юга — за свой народ!

*

Итак, ничего не вышло.

Завтра кровь тысяч воинов, спавших сейчас в походных шатрах, обагрит кхешийскую землю. Звезды не соврали, и Всевидящая Нут не ошиблась.

Усирзес быстро спустился по мраморной лестнице, беспрепятственно миновал стражу и, распахнув дверь, остановился. Ночной воздух показался ему необычайно свежим. Было так тихо, как бывает только перед рассветом.

Жрец зябко поежился и шагнул на ступени, но снова замер, заметив, что над стенами Туита дрожит красноватое зарево. На утреннюю зарю, это совершенно не походило, да и солнце вставало совсем с другой стороны.

— Это Халег поджег валузийский флот, — сказал кто-то сзади.

Усирзес оглянулся: между колоннами стоял человек в жреческом плаще. Капюшон был наброшен на голову, и лицо незнакомца оставалось в тени.

Усирзес поклонился ему и быстро сошел с сад.

— Подожди, Та-Нут, — услышал он за спиной.

Из-за стволов плодовых деревьев, преграждая ему путь, вышли пять воинов в черных накидках.

— Что тебе нужно? — спросил Усирзес, поворачиваясь к жрецу.

— Взгляни на меня, — ответил тот, откидывая капюшон.

И тогда Усирзес узнал собеседника — это был Нутхес, который исчез вместе с десятником из храма Сатха. Он не успел даже испугаться. Резкая боль оглушила его, он вскрикнул и упал на песок.

Усирзес очнулся в помещении со сводчатым потолком без окон и со стенами из грубого камня. Трещали вставленные в скобы факелы. Воздух был спертым и удушливым.

Он лежал на столе. Его запястья и щиколотки сковывали цепи.

Два иссиня-черных раба в набедренных повязках разводили в жаровне огонь. На низком каменном столике лежали крючья, тиски, иглы и совершенно не знакомые предметы. Отсветы рыжего пламени плясали на орудиях пыток…

У другой стены в полумраке застыли в креслах жрецы.

Усирзес попробовал подняться, но цепи держали крепко. Стоявший у жаровни раб покосился на него.

— Я сводный брат владыки. Вы не посмеете… — прохрипел Усирзес.

— Нет, — ответил ему голос, который показался Усирзесу знакомым. — Ты предатель. А разве может предатель быть братом владыки?

Усирзес промолчал.

Тогда один жрец, тот, что сидел с краю, подался вперед, и пламя факела выхватило из полумрака его лицо.

— Помнишь меня, Та-Нут? — спросил Нутхес. — Вижу, помнишь. Я пришел из Тшепи, чтобы увидеть тебя.

— Мы хотим знать все о твоих друзьях, — заговорил Сатхамус. — Расскажи нам, кто тебе помог встретиться с Сенахтом.

Усирзес, не произнеся ни слова, отвернулся.

В жаровне трещал огонь.

— Ты проживешь до полудня, — пообещал ему верховный жрец, — и это будет самый долгий день в твой жизни. Ты даже не представляешь, сколько боли может вместить в себя один день. — Сатхамус повернулся к рабам: — Начинайте.

Глава восемнадцатая

Кулл в то утро был чернее тучи. Он сидел в тени шатра у откинутого полога с кубком в руках и бросал мрачные взгляды то на город вдали, то на черные остовы кораблей, торчавшие из реки на мелководье. И ждал Усирзеса. Солнце невыносимо медленно карабкалось по небосклону. Так медленно, что, казалось, оно никогда не достигнет зенита.