Где каждый — и стрелок, и зверь…
Среди камней скользи, как, мудрая змея: Капканы ставить научились, Одним нужна твоя бессмертная душа, Другому – тело, чтоб убили… Вокруг нас — каменные джунгли,
Где каждый – и стрелок, и зверь.
Пускай огонь Коснется нашей кожи, Пускай вода Расправится с огнем, Кто хочет жить, Тот все на свете сможет, И мы с тобой
Прорвемся все равно!
Рожденный ползать крылья привязал к спине, Покрыл их золотом отборным, Но мы-то знаем, что в небесной тишине
Есть трассы лишь для непокорных!
Идея прорыва живет в рок-музыке с древних времен. В прошлом веке (только вслушайтесь в эти слова — «прошлый век», чудно как-то, вроде ничего и не кончалось) ее четко оформил хулиган и понтярщик Джим Моррисон: «Break on Through (to the other side)» (альбом THE DOORS, 1967 год).
Знаешь, день разрушает ночь, Ночь разбивает на части день.
Ты пыталась бежать, ты пыталась скрываться, Прорывайся на другую сторону, Прорывайся на другую сторону, Прорывайся на другую сторону, да…
Мы охотились за удовольствиями здесь, А откопали свои сокровища — там, Но способна ли ты все еще помнить то время, Когда мы проливали горькие слезы?
Прорывайся на другую сторону, Прорывайся на другую сторону…
В твоих объятьях я обрел остров, В твоих очах я обрел целую страну, В объятьях, что сковали нас одной цепью, В очах, что одарили ложью.
Прорывайся на другую сторону, Прорывайся на другую сторону!
Джим устраивал прорыв скорее в личных отношениях, связываясь то с одной, то с другой ведьмочкой, тангонизируя (танго+агония) с наркотой и устраивая, как говорил Эрих Мария Ремарк, «танец напитков в глотке». Для глиняно-металлической России такое решение слишком мелковато, масштаб не тот. Если представить, что тебя со всех сторон окружают рвачи, хамы, киллеры, шлюхи, парламентарии, попы-грешники, настоящие инвалиды души и лжеинвалиды тела, вруны всех рангов и мастей, новоявленные инквизиторы, которым разрешено на государственном уровне подсматривать за тобой и подслушивать твои разговоры, продажные менты, глупые комментаторы и вороватые реформаторы, то единственным выходом из этой затхлости действительно покажется прорыв… Как из окружения, с затяжными боями. На другую сторону бытия, под собственным знаменем. Я пыталась провести эту идею через МАСТЕР, Грановский (человек, разглядывающий внутри себя некую мерцающую тайну) превратил ее в «Metal Doctor», прости господи (см. альбом «Лабиринт»).
Меня связывают с духом Моррисона самые дружеские отношения (из личного опыта: с духами дело иметь гораздо проще и приятнее, чем с реально существующими людьми, даже с самым зловредным можно договориться). Настолько дружеские, что временами люди, прочитавшие написанный мной на одном дыхании рассказ «Визит», иногда не понимают, о каких событиях там идет речь — реальных или нет. И приходится терпеливо объяснять, что коридор в моей квартире действительно длинный-длинны и с покопанным линолеумом, словно по нему возюкали пулеметом, что эта коридорная кишка действительно заканчивается пованивающей пастью мусоропровода, что действительно одно время дворниками у нас работали два бывших «афганца» и что как-то раз действительно случился у мусоропровода Великий Засор… Все остальное – буйство летней фантазии. Но «American Prayer» Моррисона я переводила на самом деле.
Знал ли ты, что свобода присутствует лишь в школьном учебнике? Знал ли ты, что безумцы управляют нашей темницей, Находясь в своей тюрьме, в своих застенках – Только для вольных, и только для белых протестантов… Мальстрем.
Мы опрометчиво карабкаемся на самый край скуки, Мы приближаемся к смерти на самом острие пламени свечи, Мы пытаемся отыскать нечто, что уже само отыскало нас… и т.д.
Фокус с прорывом на обратную сторону Луны с «арийцами» не прошел. И тогда… (делаю эффектную паузу, закатываю глаза под потолок)… явился рыжеволосый Маврик – он превратился в копию призрака отца датского принца Гамлета. Кто не в курсе, сейчас расскажу.
Жил-был английский писатель-драматург-поэт Уильям Шекспир. Кое-кто из умников предполагает, что это был вовсе не Шекспир, а сама королева Елизавета, или философ Бекон, или… Короче. Так этот Уильям мог по праву считаться одним из первых успешных «металлических» авторов. На его совести десятки порубленных, отравленных, преданных, повешенных, проклятых человеческих существ, рота ведьм-диверсанток… Несколько шекспировских комедий можно считать неким отходом в сторону относительно облегченного психоделического рок-н-ролла.
Осведомленность Маврика в вопросах мировой литературы вполне могла позволить ему сойти за бледную тень гамлетовского папы, подло отравленного собственным братушкой соком белены.
— А вот, Маврик, еще текст, — безнадежно сказав я гитаристу, с тоской глядя на листы с отпечатанными и отвергнутыми виршами.
Листочки сильно смахивали на трупики аккуратных белых птичек. — Дуб завернул, стремясь к совершенству.
— Совершенство — это смерть, — обронил Маврик инфернальную фразу и забрал листочки-трупики, — Давай все. что есть, разберемся.
Так текст «Прорвемся!» перестал быть сиротой при живых родителях и присоединился к «Химическому сну». Слава Богу, у меня хватило ума не говорить Маврику, на какую музыку писались стихи, иначе он бы забуксовал, и тогда все пропало бы окончательно.
Сюжет №2
– Скажи, в чем смысл жизни, — спросил ходок из Европы у тибетского Далай-Ламы.
– О, сын мои… – загадочно улыбаясь, отвечал ходоку Далай-Лама и поднял вверх указательный попей,. Его улыбка расползлась по стенам древнего монастыря и отпечаталась на лицах десятков сидящих на листьях лотоса Будд… Я поймала себя на мысли, что было бы прикольно, если бы Далай-Лама поднял вверх средний палец, и послал тем самым любопытного ходока на ставший международным «Fuck»…
Действительно, Далай-лама, в чем смысл жизни? Как только человек разгадывает эту загадку, он тут же исчезает…
Получился вот такой заезд в тибетский монастырь. Естественно, отвергнутый. Еще один белый бумажный трупик на моем ковре.
ЗАЧЕМ ЖИВЕМ?
В нем смысл жизни — не узнаешь ни за что, Пока твой бункер не взорвется, Пока не рухнет вниз больничный потолок, И боль не вспыхнет черным солнцем. Тогда наступит озаренье, По ты исчезнешь в этот миг. В чем смысл жизни ~ не кричи, не говори, Когда вернешься вновь на Землю. Пусть каждый в пламени своем сгорит, Пройдет сквозь собственную темень — Тогда наступит озаренье,
И все исчезнет в этот миг….
Написав этот текст, я почему-то сильно рассердилась (неизвестно на кого) и выдала следующий: «Мы», о той категории, которую «арийцы» на свой счет не приняли, т.е. полностью себя из нее исключили, поделив присутствующих в отдельно взятой стране на «мы» и «вы». Слова «жвачка, карболка, дураки и дурни» совершенно не вписывались в привычную для них романтическую канву, да и, насколько я смогла понять, «поиск смысла жизни» моих братьев по АРИИ особенно не беспокоил.
МЫ
Пусть за идею умирают дураки Или безумные святые. Святыми быть нам в этой жизни не с руки, А дурнями мы в прошлом были, Когда искали смысл жизни — Как черных кошек в темноте! Мозги — как зубы — чистят людям каждый день, Мир пахнет жвачкой и карболкой, Мы — между небом и землею, мы — нигде, А в том, что знаем, — мало толка. Мы словно армия пришельцев
На новых опытных полях.
Мы те, кто есть, Таких не переделать, То — рвем, то — бьем, То – вскачь, то — столбняком. И так живем.
Кому какое дело,
Взгляни наверх – Там знают обо всем!
Сюжет №3
Почему западные группы не боятся упоминать в своих песнях всяких бесов и богов поименно? Интересный вопрос. А потому, что им глубоко наплевать, поймут ли их или нет. Пожелавший узнать, например, кто такой Азазел, залезет на высокую стремянку в какой-нибудь библиотеке. Выступая в качестве страховой компании и спасая конечности некоторых любознательных личностей от возможного перелома, я выдам короткую справку относительно этого персонажа.
