ГОРЕЛОВ: Я все-таки уверен, что основную ответственность за это должно нести ведомство Андропова, то есть КГБ. Это они сумели убедить в необходимости ввода войск Устинова и Громыко. Потом эта тройка — Андропов, Громыко, Устинов — сумела убедить Брежнева принять это решение. А в каком состоянии генсек тогда уже был, вы знаете. Одно странно: Николай-то Васильевич рядом был, это талантливый человек, талантливый полководец. Огарков не сумел убедить их. Его уволили. Потом поставили на ветеранскую организацию, потом он и умер. С великим человеком, военным — он от мозга костей был военным, должен был министром быть — так обошлись. А что Устинов? Пошел на поводу у Андропова. Они были старые друзья.
ВОПРОС: Пытаясь сделать так, чтоб войска ввели, КГБ все-таки ошибался, или у них были свои планы, интересы?
ГОРЕЛОВ: Я не знаю, какие у них были интересы. Может быть, поднять свой престиж. В их беспомощности я убедился, когда брали дворец Амина, когда Амина били.
Они же руководили, организовывали штурм дворца. И это при живом военном советнике, генерал-полковнике, заместителе командующего округом Магомедове. Ему не доверяли, все руководство взяли на себя. И доруководились. Стали атаковать дворец-форт. А там же наш батальон — при мне еще был введен, — который охранял резиденцию Амина. Они все ходили в афганской форме. Во дворце и афганцы были — внутренняя охрана Амина. Их всех стали атаковать. Наши думают, что их атакуют какие-то мятежники. Атакующие думают, что атакуют афганцев. Все позалегли, не успев ничего понять. Тогда вводят в бой уже десантный батальон. Десант стал бить и тех и других. Сколько людей погибло! Это ж они руководили той операцией. Они армейцам не доверяли.
ВОПРОС: А почему не доверяли?
ГОРЕЛОВ: Трудно сказать, не знаю.
ВОПРОС: А Иванов, который представителем КГБ был, что считал?
ГОРЕЛОВ: Он выступал только за ввод войск. Он докладывал уже после меня. КГБ и есть КГБ.
Он выполнял задачи, поставленные перед ним КГБ, в основном действовал на поле дезинформации. Его убеждали из Москвы, он «убеждался» в присланной ему информации и на месте ее «уточнял», потом докладывал в Москву. Не Иванов «вырабатывал» обстановку, а Москва. А здесь Амин к власти пришел. Они не доверяли Амину. То есть, по их разумению, надо было вводить войска.
ВОПРОС: Когда Тараки сняли, армия это заметила, как на это реагировала армия?
ГОРЕЛОВ: Ну, халькисты ясно как отреагировали. А парчамисты, конечно, были против. Они все время думали, что придет Бабрак, все время думали только о нем, они его боготворили, Богу молились за него.
ВОПРОС: Кстати, вы с Бабраком встречались?
ГОРЕЛОВ: А как же.
ВОПРОС: Как он вам?
ГОРЕЛОВ: Был человеком грамотным, но пьяницей. Руководить страной в силу этого не мог. А вот КГБ на него делал ставку. Он руководил: спал в одной комнате, а рядом, в соседней, спал наш человек, помещенный туда лишь для того, чтобы не давать ему пить водку.
ВОПРОС: А вы с ним встречались еще до того, как…
ГОРЕЛОВ: Как его сослать послом в Чехословакию? Встречались. И за столом у посла встречались тоже…
ВОПРОС: У Бабрака был какой-то авторитет в Афганистане?
ГОРЕЛОВ: Был, конечно, среди своих сторонников был. Богатых-то много.
ВОПРОС: А за него богатые были?
ГОРЕЛОВ: Конечно. «Парчам» — это богатая прослойка. «Хальк» — это мы с вами.
ВОПРОС: Важный момент, в результате которого Амин решил устранить Тараки. Это когда якобы один покушался на другого, а тот в свою очередь на него. Насколько я знаю, вы были непосредственным участником этих событий.
ГОРЕЛОВ: Тараки улетел к Фиделю на Кубу. От Фиделя летел и остановился где-то в Москве. В это время здесь Гулябзой — министр связи, Ватаджар — министр обороны, Наджиб доложили, что располагают информацией, что против него готовится заговор. Они его и встречали по прилете. Привезли во дворец. Амин стал Тараки докладывать, что за время его отсутствия «пятерка» (я вам только троих назвал) министров готовила против него (Амина) заговор, хотела его снять. Доложил Тараки, что против него (Амина) ведут подрывную работу. Амин потребовал от Тараки, чтобы тот убрал этих министров. Создалась такая обстановка, что всю вышеназванную троицу отстранили от руководства и работы. Те приехали к нам в посольство просить защиты. На следующий день, 14 сентября, я, посол и Тараки едем вместе в машине к Тараки. Пытаемся убедить Тараки: «Послушайте, в стране такая обстановка… надо руководить страной, восстанавливать хозяйство, восстанавливать армию, а у вас опять между собой драка…»
Он говорит: «Какая драка?»
Мы отвечаем: «Смотрите, Амин отстранил этих пятерых, требует их ему выдать».
Он говорит: «Да не может такого быть. Амин — это мой сын. Давайте позовем его и обо всем расспросим». Организовали встречу.
Когда Амин шел на эту встречу, в него стали стрелять. В него ли самого или в его порученца, сейчас уж не упомню. Помню только, Амин к нам врывается и кричит: «На меня покушение!»
ВОПРОС: А вы видели, слышали, как стреляли?
ГОРЕЛОВ: Все слышали. Потом он выскочил, мы смотрим в окно — он бежит, у него кровь с руки капает, и он бежит к машине. Тараки в недоумении — как так, что произошло? Опять повторяет: «Это мой сын, понимаете, мой сын!»
На следующий день Амин собирает Пленум Центрального комитета НДПА, проводит заседание правительства и принимает решение: снять Тараки. Увозит Тараки там же, во дворце. Как Амин мне сказал на следующий день, Тараки умер от сердечного приступа. На самом деле, и это подтверждено, его задушили.
ВОПРОС: Вы вместе с Ивановым и послом были свидетелями того, что произошло во дворце, — стрельба, нападения, да вообще всех событий. Вы как-то между собой это обсуждали, как к этому отнеслись?
ГОРЕЛОВ: Ничего не обсуждали, поехали в посольство. Сидим и думаем с послом — что произошло? Иванов говорит: «Это провокация. Не может быть, чтобы стреляли в Амина. Это провокация!»
Я говорю: «Как провокация, когда он ранен»?
Честно говоря, мы сами до конца всего не поняли. Решили, что это провокация, направленная на то, чтобы развязать Амину руки с тем, чтобы он смог избавиться от Тараки. Тараки сняли.
А пятерых министров-«заговорщиков» увезли. Спрятали потом в гробах и увезли самолетом. Среди них был и Ватанджар. Он спустя многие годы здесь, в Одессе, жил со своей семьей. Я с ним встречался. Когда он умер, я его хоронил.
ВОПРОС: Сняли Тараки, пришел к власти Амин. Вы уже говорили, что в Москве появилось некоторое охлаждение отношений. Расскажите, в чем оно проявлялось?
ГОРЕЛОВ: Во-первых, поставки вооружений прекратились. Раньше они шли регулярно, по графику. Во-вторых, в переписке, в разговорах произошло какое-то охлаждение. Хотя Амин все делал, чтобы этому повода не давать. Искренне ли он это делал или нет — сейчас сказать трудно. Но я вам говорю, он нас поддерживал. Он написал письмо Брежневу с просьбой о встрече! Я убежден, что Хафизулла Амин хотел укрепить дружбу с Советским Союзом. Это мое твердое убеждение. Я уверен, что американцы в Афганистан влезать не хотели.
ВОПРОС: По поводу поставок. Вы же должны были как-то объяснить Амину, что поставки вооружений почти прекратились?
ГОРЕЛОВ: Сам Амин вопрос о сокращении поставок не поднимал. Правда, настойчиво просил вертолеты, средства связи. И я все время настаивал, чтоб в Афганистан поставили в достаточном количестве средства связи, так как их действительно не хватало. Но поставки тогда притормозили. Как было потом, после моего отъезда, я не знаю точно.
ВОПРОС: Теперь подходим к кульминационному моменту этой истории. Как все шло к принятию решения о вводе войск? Как принималось это решение?
ГОРЕЛОВ: Я вернулся в Союз 4 декабря. Разместился в гостинице, доложил начальнику Генерального штаба лично, начальнику 10-го управления ГШ, что я прибыл.
Начальник ГШ спросил: «Ну, как дела в Афганистане?»
