— Да, Ольга, очевидно, привезла несколько платьев из ее гардероба.

— Она до сих пор еще писчего не помнит, — не то спрашивая, не то утверждая, произнесла Делла.

— В том-то и дело, — сказал Мейсон. — Об этом как раз и пишут газеты. «Прекрасная наследница состояния», «Забытый уик-энд», «Нецелованная невеста, или Кто организовал поездку в Лас-Вегас?», «Я ничего не помню с момента страшной катастрофы», — заявляет наследница, обливаясь слезами».

— А что пишут об оружии? — спросила Делла.

— Оружие у нее было когда-то, но она его потеряла. У нее была возможность поискать револьвер, когда она собирала вещи, чтобы ехать с Хепнером. Не то, чтобы она хотела взять его с собой — просто, разбирая ящик стола, обнаружила, что револьвера нет. А кроме того, она понятия не имеет, где сейчас ее багаж.

— Интересно, а полиции это известно? — спросила Делла.

— Если верить Дрейку, то Этель Билан рассказала все.

— А вы уверены, что все?

— Багажом полиция, насколько я понимаю, пока не интересовалась.

— Но Этель Билан должна была…

В это время раздался телефонный звонок. Делла Стрит подняла трубку.

— Хэлло… да… — Делла повернулась к Мейсону, прикрыв рукой трубку. — Шеф, это личный звонок. Какая-то женщина спрашивает меня и говорит, что это очень важно. — Она отняла руку от микрофона и произнесла: — Да… Понимаю. Продолжайте, расскажите поподробнее.

Наконец она положила трубку на стол и записала что-то в блокнот. Потом отложила перо, снова взяла трубку, сказала:

— Хорошо, миссис Фримонт. Вам ничего не нужно делать. Не беспокойтесь. Да. Благодарю вас. И спасибо вам большое, что дали мне знать.

Делла положила трубку на аппарат и повернулась к Мейсону.

— Этель Билан рассказала все.

Перри Мейсон поднял брови в молчаливом вопросе.

— Звонила миссис Фримонт, управляющая домом, где я живу. К ней приезжал лейтенант Трагг из полиции с ордером, выданным ему судом на право обыска моей квартиры на предмет изъятия красно-белых клетчатых чемоданов, принадлежащих Элеонор Корбин, которую обвиняют в убийстве. Домоправительнице он предъявил копию ордера, потребовал у нее ключи, вошел в мою квартиру и обнаружил вещи. Он оставил ей расписку.

— Это очень важно, — сказал Мейсон. — Превосходно. Все сделано так, как требует того закон.

— Что теперь делать? — спросила Делла Стрит.

Мейсон пожал плечами.

— А как быть с камнями? — допытывалась Делла. — Ведь если камни — улика, то не будет ли противозаконным избавиться от нее?

— Улика чего? — спросил Мейсон.

— Ну… улика… Я, право, не знаю — улика контрабанды, может быть.

— Почему ты думаешь, что камни ввезены незаконно?

— А убийство?

— А почему ты считаешь, что камни имеют отношение к убийству? Я связан обязательствами со своим клиентом. Если полиция свяжет эти камни с убийством и представит доказательства, тогда другое дело. Но эти камни находятся у меня как у адвоката. Откуда я знаю, а вдруг они явятся уликой чего-нибудь другого, например, шантажа? Естественно, я не берусь предполагать, что они связаны в той или иной степени со смертью Дугласа Хепнера и, уж конечно, не намерен передавать их в руки полиции, которая тут же устроит из всего этого газетный бум. Это сослужило бы плохую службу.

— Выходит, что вы намерены крепко держать камешки в своих руках?

— Судя по нынешним событиям, да.

— А если они доберутся до вас?

— Постараюсь увернуться.

— Шеф, Пол Дрейк говорит, что полиция ликует, а Хэмилтон Бергер, районный прокурор, уже почил на лаврах, и они все вместе готовы обрушиться на вас.

— И что из того?

— Вы готовы парировать удар?

Мейсон покачал головой.

— Не сейчас. У меня связаны руки.

— Как бы мне хотелось, чтобы вы не связывались с этими камнями.

— А что мне прикажешь делать? Позвонить в полицию?

— Нет.

— Тогда что?

— Поговорить с клиенткой, спросить у нее об этих камнях и найти…

— Клиентка говорит, что ничего не помнит об этом, — возразил Мейсон.

— Ваша клиентка лжива насквозь! — воскликнула Делла Стрит.

— Однако, — сказал Мейсон, — если она вынуждена будет отказаться от своих слов и признаться в том, что помнит все и расскажет всю правду, вот тогда-то камни и превратятся в улику, а меня обвинят в ее сокрытии.

— Ну что ж, — сказала Делла, — это рано или поздно случится. Но меня угнетает мысль о том, что Хэмилтон Бергер будет праздновать победу.

— Меня тоже, — признался Мейсон. — Но я не забываю и о том, что дело он еще не выиграл. Он бьет на то, чтобы как можно скорее начать процесс, а это как раз меня и устраивает.

— Не лучше ли вам подождать и посмотреть, как будут развиваться события?

Мейсон отрицательно покачал головой.

— Хэмилтон тугодум, да к тому же не склонен глубоко вникать в дело. Стоит ему только кинуться в атаку, вот тут-то и обнаружатся слабые места в его обороне. Если же я дам ему время, помощники помогут ему упрочить свои позиции. Поэтому, исходя из сложившейся обстановка, мы дадим ему возможность кинуться вперед с барабанным боем и фанфарами саморекламы.

Пытаясь мысленно разобраться н ситуации, Перри Мейсон окинул взглядом переполненный зал, где должно было состояться судебное заседание.

Сзади и немного сбоку сидела его клиентка, официально зарегистрированная под именем Элеонор Корбин, а неофициально известная как Элеонор Хепнер. В первом ряду кресел, где разместилась публика, сидел ее отец, рядом с ним Ольга. Ее настороженность, пристальное внимание ко всему происходящему создавали впечатление человека, во всем ищущего для себя выгоду. На фоне своей жены Билл Джордан вряд ли был в состоянии создать о себе хорошее впечатление в глазах присяжных Он был слишком молодым для пенсионера. А его лицо, загоревшее от длительного пребывания на площадках для гольфа, отнюдь не говорило о том, что ему приходится много трудиться, зарабатывая на жизнь.

Но это были единственные люди, на которых мог рассчитывать Мейсон, чтобы отразить или, по крайней мере, попытаться ослабить тот удар, который приготовился нанести ему районный прокурор. Мейсон пока не знал, какими козырями тот располагал.

Допрос свидетелей, проведенный в присутствии членов суда присяжных, и на котором строилось обвинение, показал, что подзащитная Элеонор Корбин была в дружеских отношениях с Дугласом Хепнером, что из дома она уехала все с тем же Дугласом Хепнером, что из Юмы она отправила телеграмму, в которой сообщила о том, что выходит замуж, что две недели спустя было обнаружено тело Дугласа Хепнера, убитого в затылок выстрелом из револьвера калибра 0,38, что у подзащитной было подобное оружие, а также что подзащитная сообщила Этель Билан о том, что Дуглас Хепнер — ее друг, а Сюзанна Гренджер исказила правду. Далее было приведено высказывание подзащитной о том, что она убила бы Дугласа Хепнера, если бы тот посмел бросить ее, и было установлено, что именно в то время у нее был револьвер калибра 0,38. Далее стало известно, что подзащитная жила вместе с Этель Билан, квартира которой была смежной с квартирой Сюзанны Гренджер — молодой женщины, привлекшей внимание Дугласа Хепнера и вступившей с ним в контакт.

Эти факты соткали целую паутину косвенных улик, вполне достаточных для передачи дела на рассмотрение большого жюри. Однако их вряд ли хватило бы для вынесения приговора на судебном заседании. Поэтому Мейсон был уверен, что Хэмилтон Бергер, несомненно, держит в резерве улику, которая может решить исход дела. Но ни Перрон Мейсон, ни людям из сыскного агентства Дрейка никак не удавалось выяснить, какова же эта улика. Таким образом, Перри Мейсон впервые в своей практике оказался безоружным, не зная сути обвинения, предъявляемого его клиентке, не зная об улике, которую намеревался преподнести суду прокурор, не зная всей правды о том, что произошло с его подзащитной. Он оказался в таком положении, когда мог рассчитывать лишь на свои силы, на свою наблюдательность, на умение вести перекрестный допрос, с помощью которого ему удавалось добыть нужные ему факты из уст враждебно настроенных свидетелей.