— Павлуша, неужели?..

Все поразились перемене царя — внезапной, страшной. Ягужинский отрешенно кивнул.

— Царевич Алексей кричал во сне... — у него застревали в

горле слова, — царевич тщится о российской короне... черег>

иноземную помощь...

Генерал-адтзютант в беспамятстве выдавил что-то и далее, но Петр уже не слышал — голос Ягужинского ударил в уши колокольным набатом. Гулко застучало в висках — царь снова становился черно-красным, кровью палились даже глаза. Смотрел немигающе. Перед расширенными зрачками поплыло воспоминание: повешенные стрельцы качаются на красных кремлевских стенах, мерзлые трупы постукивают на ветру... Ярым огнем полыхнул в лицо забытый гнев. Закусив губу, силился сделать какое-то движение, но не мог. Со стоном повалился на стол.

Долгое время стояла тишина. Дрогнув, потянулась рука Петра, что-то искала — нащупала гусиное перо, сломала, так я не найдя нужное. Медленно стал подниматься.

Ягужинский осторожно продолжил:

— Ваше величество! Не в самом только царевиче Алексее

Петровиче суть дела, но и в его советниках-шептунах, коих

должен указать розыск. Запрятались они, как тараканы, ино

земные и свои шептуны, и грызут заодно с подлыми врагами,

пакости разные творят. Пора то выводить с корнем...

Царь медленно покивал. Долго сидел неподвижно. Неожиданно спросил спокойным голосом:

Павлуша, а как там матросы? Не скорбят ли духом иль

животами? Травленая солонина выброшена, как я велел?

Не скорбят, ваше величество! Духом и животами бодрые.

Травленая солонина выброшена в море. На кораблях ведется

тайный розыск.

Петр уже приходил в себя. Снова долго сидел неподвижно, отдыхал — только мигали глаза. Шумно вздохнул и поднялся. . Тихо бросил Апраксину:

— Звать Змаевича и Бакаева — иду переволоку смотреть. —

И как был — в лосиной куртке — шагнул за полог.

14

Еле видимый в сизых тенях, попыхивая трубкой, Петр размашисто шагал вдоль пепельно-зеркальной бухты — клонился на ходу, словно шел против сильного ветра. Под ботфортами

69

с треском и скрипом похрустывали ракушки. Змаевич и Бакаев торопко шли следом.

Остановились, глядя на росную, исполосованную следами траву. Редкий туман медленно плыл, цепляясь за верхушки сосен, миновав лес, прозрачным валом припадал к воде.

В жидких строчках ольшаника мелькнул проворный горностай. Петр надул щеки, фыркнул, глядя ему вслед, поставил ногу па плоский валун. Загляделся на пустынный морской залив, покрытый широкими полосами света, — где-то там, за горизонтом, проходила великая морская дорога-Утро входило в полную силу. Быстро отлетал мглистый рассвет, по зеркальной бухте прошла череда красок — сейчас вода была уже малахитовой. Из моря показался красный диск солнца, сплюснутый скорым подъемом. Петр длинными тонкими пальцами тронул сосну.

— Материала для помоста в избыток, — заключил корот

ко. — Ну что ж, начнем рубить. Переволока не выйдет, так

Ватранг страху наберется — может, и глупость какую сотво

рит. А тогда мы снова хитрость измыслим — так дело и сдви

нется... — Петр оживленно посмотрел на офицеров, гордели

вый, радостный и уставший.

На опушку высыпали матросы, солдаты. Прапорщики, вышагивая, стали разбивать вырубку на полосы.

Вскоре тонким серебряным звоном запели пилы, дробно и густо застучали топоры. В нескольких местах дрогнула земля — со стоном и гулом повалились сосны спелого корабельного бора. В воздухе поплыл терпкий смолистый дух, хмельной запах рубленого дерева.

Никола и Антон, вызванивая длинной пилой, стояли на коленях у толстенной, в два обхвата, сосны. Притомившись, оба встали передохнуть.

Никола, задрав войлочную бороду, оглядывал дерево скупым хозяйским глазом.

— Ну и высотища, едрена корепь, — в самое небо упер

лась! — Он обошел сосну. — А куды станет падать — и не

понять.

Среди лесного зверья и птицы начался переполох. По кронам в разные стороны скакали белки-огневки, тревожно свистели перепархивающие стайки желтогрудых синиц. Красной тенью метнулась в чащу лисица.

Антон проводил взглядом стрекочущих сорок. Разбойно свистнул и несколько раз бросил шишкой в глазастого филина, взлетевшего невысоко на сук.

Никола сладко улыбнулся в бороду.

— Во лешего-то спугнули! Ночью проклятый гудонит — страсть одна!

Солдаты, поснимав кафтаны, махали топорами. Блестели потные спины. От поваленных стволов со звоном летели сучья.

Прикорнув час-полтора в адмиральском шатре, Петр уже размашисто шагал по лесосеке — посвежевший, розовый от сна, с поблескивающим взглядом.

— А кто из вас, ребята, — приблизился царь, — сани умеет мастерить?

70

Сани? - вскинулся Никола. — Да у нас вся округа —

санники. Ентим и промышляем. А пошто сани средь лета, во-

ликий государь? — топор вогнал в свежий пахучий пень. Гля

дел смирно.

Галеры на них поставим да и потянем по настилу, —

окинул его блестящими глазами Петр — мужика узнал.

Никола усомнился, заскреб сбитыми ногтями в затылке. Помаявшись, сказал:

— Ого! Тяжесть-то каковская, потянем ли без снегу? — И,

ловя сердитый блеск Петровых глаз, заробел, поддался царе

вой воле. — Потянем! Выдюжим! Эка невидаль!

Петр медленно одобрительно кивнул и, ощутив прилив сил, навалился плечом на подпиленное дерево. Выждал, когда оно с тяжким гулом легло вдоль просеки, кликнул Бакаева.

Тот любовался царем: спит где придется — да, почитай, совсем и не спит. Пьет натощак с матросами, что попало ест — и сноса нет. Двужильный! Крепок, ровно железо!

— Бригадир! Переволоку держать в строгом секрете! Посе

му всех жителей Твермшше переписать поименно и велеть

никуда не отлучаться. Нарядить стражу. Ослушников казнить

на месте.

Бакаев побежал искать переводчика.

С другой стороны вырубки острыми лезвиями блеснул огонь — поджигали лес. Ветер вихрями понес вверх искры. Густые дымы, отгоняя висевшие над людьми комариные столбы, потекли к морю.

Петр пытливым взглядом посмотрел на семенивших за Бакаевым Розенкранца и финна, презрительно поморщился: черт возьми! — без паскудных иноземцев не обходится ни одно дело, даже самое пустое! После доноса о замыслах Алексея он перестал верить всем этим юрким 'прислужникам. Затем, хрустя валежником, пошел следом. Все трое обернулись на шаги и робко остановились.

— Пошто он так немощен и слаб? т- еле заметно ухмыль

нулся Петр, кивая на финна. — Заморыш, да и только. И одеж

да — рванье! Лапти не чисто сплетены. Смотреть тошно.

Царь играл глазами — во взгляде не то веселье, не то бешенство. Датчанин презрительно кивнул в сторону финна.

Лучше не умеют плести, ваше величество, обленились,

завшивели. Кнут здесь, видать, только понаслышке знают.