При виде драгоценностей Катерина на миг растянула рот в самодовольной улыбке, а затем сказала гонцу:

— Поблагодари его преосвященство за подарок. Но я вынуждена отослать его обратно. Передай, что мой муж подарил мне на свадьбу целую гору жемчуга. Больше мне не нужно.

На следующий день с этим же гонцом прибыл второй подарок: пара массивных подсвечников из чистого золота, к которым прилагалась записка от Борджа — он сравнивал их блеск с сиянием золотых волос Катерины. Графиня отказалась и от этого подношения.

На третий день Борджа прислал большое зеркало в узорчатой серебряной раме.

Тут уж Катерина села и продиктовала мне письмо.

Вы были правы, говоря, что я храбра, как мужчина. Поэтому не тратьте даром время — мне плевать на подарки и лесть. Больше всего на свете я хотела бы быть воином. Как и мой отец, я прекрасно разбираюсь в военной стратегии и без страха принимаю решения. По правде говоря, из меня вышел бы куда лучший капитан папской армии, чем из моего мужа. Политика, власть, война — вот что вызывает мой интерес, а вовсе не наряды и драгоценности.

— Вот, — торжествующе сказала она, когда павший духом гонец отправился восвояси, унося очередной подарок своего господина, охваченного страстью. — Это заставит его на время замолкнуть.

На четвертый день — как и на пятый, шестой и седьмой — никаких гонцов от Борджа не было. Я решила, что он наконец-то отчаялся или же задумывает месть.

Но на восьмой день, когда мы графиней только что вернулись домой с очередного полуденного свидания с Жераром, нас уже дожидался человек в ливрее дома Борджа. Когда Катерина с царственным видом вошла в свою приемную, гонец опустился на одно колено, склонил голову и протянул руки словно в мольбе.

На его раскрытых ладонях лежал небольшой меч без ножен.

— Ваше сиятельство, — робко произнес гонец, не смея поднять головы. — Его преосвященство просил передать, что оружие сделано из толедской стали. Рукоять из чистого золота. Он сказал: «Не знающей страха жене капитана папской армии. Пусть она поразит всех своих врагов».

Оружие, отполированное до ослепительного блеска, изумительно сияло. Лезвие было узкое, но смертоносное, золотая рукоять имела форму креста, а противовес представлял собой полый шар из золотой филиграни.

Катерина с трепетом приняла оружие из рук гонца и запросто вскинула его. Этот меч был короче мужских, как будто выкован специально для Катерины. Она сделала выпад, разрубив воздух, затем улыбнулась и нацелила оружие на меня.

Не сводя с меня глаз, графиня спросила гонца:

— Ножны для него есть?

— Да, ваша светлость. — Не поднимаясь с колена, гонец указал на чудесно сработанные кожаные ножны, лежащие на полу перед ним. Широкая перевязь подходила по обхвату для женской талии.

— Великолепно, — сказала Катерина, медленно поворачивая клинок из стороны в сторону и глядя, как свет играет на стали. — Передай своему хозяину, что я принимаю этот дар в знак нашей дружбы, и поблагодари его от меня.

Слуга опустил голову, поднялся и попятился к двери.

Когда он ушел, я неодобрительно нахмурилась и заявила:

— Уж не думаешь ли ты, мадонна, что у него на уме одна только дружба? Я ему не верю.

Катерина сделала выпад, элегантно поражая воображаемого противника, потом ударила его слева и сказала:

— Я тоже. Неужели ты думаешь, что я не смогу защититься от него? Ты меня недооцениваешь, Дея!

Она развернулась на каблуках так, что взметнулись юбки, и нанесла яростный удар справа.

— Надеюсь, что это так, — отозвалась я, но на самом деле сознавала, что какой бы умной ни была моя госпожа, ей не сравниться с Родриго Борджа.

Тем не менее Катерина призвала к себе одного из учителей фехтования Джироламо, чтобы отточить навыки владения мечом, и усердно упражнялась каждый день.

В конце концов граф Джироламо вернулся домой и две ночи подряд посещал жену, которая вовсе не была от этого в восторге.

Третий день по его возвращении оказался праздничным. У Папы был день рождения. Традиция требовала, чтобы его святейшество вышел к собору Святого Петра и обратился с речью к народу, собравшемуся на площади. Однако здоровье Сикста позволило ему только немного помахать ликующей толпе, после чего его унесли на носилках обратно во дворец. Катерина, Джироламо и делла Ровере поднялись на возвышение, и кардинал попытался сказать речь вместо Папы, когда того унесли. К несчастью, народ не желал слушать никого, кроме понтифика, и слова делла Ровере потонули в шуме разбредающейся толпы.

Я стояла прямо перед возвышением, из вежливости вытянувшись в струнку, и выслушивала цветистые похвалы кардинала своему родственнику, когда краем глаза уловила какое-то движение. Я чуть повернула голову и увидела черноволосого писца Луку, на лице которого застыло сосредоточенное внимание.

Я едва не отвернулась. Мне до сих пор было стыдно перед сером Лукой. Я считала, что он все еще сердится на меня, но случайно встретилась с ним взглядом, и писец лучезарно мне улыбнулся, прежде чем снова сосредоточиться на несчастном ораторе.

Я тоже улыбнулась в ответ, чувствуя, как камень упал с души.

В тот день Джироламо и графиня давали пир для кардиналов и прочих почетных гостей в своем дворце, поскольку Папа плохо себя чувствовал и не пожелал устраивать приема в Ватикане. Это был самый роскошный праздник, который когда-либо видел дворец Риарио. За двумя длинными столами сидела добрая сотня гостей. Среди прочих присутствовали кардиналы Борджа и Джулиано делла Ровере, который пришел, несмотря на свое презрение к кузену Джироламо, ради Катерины. Я стояла за спиной госпожи, присматривала за ее виночерпием и следила, чтобы делла Ровере было оказано особенное внимание, подобающее почетному гостю.

Несмотря на усиливающуюся жару, пиршество затянулось на несколько часов. Все уже потели, просто изнемогали от усталости, в том числе и Катерина. Перед тем как слуги внесли последнее блюдо, она внезапно побледнела, хотя мальчик-прислужник усердно обмахивал ее веером. Когда я подошла к ней, она уже вскочила из-за стола и, не говоря ни слова, выбежала из переполненного зала.

Графиня успела пробежать через весь коридор до лестницы, ведущей в ее покои — я неслась за ней по пятам, — когда на нее накатил приступ тошноты. Хватаясь одной рукой за живот, а другой держась за стену, она перегнулась пополам, исторгая из себя праздничные угощения, которые замарали белый мраморный пол.

Я поддержала ее под локоть и помогла сесть на ступеньку. Катерина вцепилась в холодные балясины каменной балюстрады, прижалась к ним лбом и закрыла глаза.

— Мадонна, как ты себя чувствуешь?

Я потрогала ее влажный лоб. Он был горячим от летнего зноя, но не от лихорадки.

Катерина застонала, не открывая глаз, и пробормотала:

— Не заставляй меня говорить. Дай просто посидеть…

Но даже этого усилия оказалось достаточно для того, чтобы на нее снова напала тошнота. На этот раз графиню вырвало в основном пенистой желчью, и она снова прислонилась головой к камню. Мы посидели на лестнице, пока она не собралась с силами, чтобы подняться к себе. Я отправила одну горничную в пиршественный зал, чтобы извиниться перед гостями, а вторую послала за кувшином холодной воды и полотенцем. Я смочила его и положила на лоб моей госпожи.

Прошел час, Катерина все еще ощущала слабость, но ей стало гораздо лучше, поэтому она настояла, чтобы я вернулась к гостям и проследила, чтобы кардиналу делла Ровере оказывались всяческие знаки внимания. Я так и сделала, но оказалось, что кардинал и почти все прочие гости ушли сразу после последней перемены. Осталось всего несколько человек, занятых разговором с обмякшим и объевшимся Джироламо. Как это обычно бывало летом, в беднейших кварталах города разыгралась чума и смертельная лихорадка. Поэтому обитатели Рима сейчас же впадали в панику, услышав о чьей-нибудь внезапной болезни.