Но тут же организованный военный характер лейтенанта заставил его действовать. И первой спасительной мыслью (мозг в то же мгновение дал команду ногам пятиться бочком и обходить разбитый BMW) стала следующая: «Надо немедленно свистать хлопцев, рассказать парням, что за хрень тут творится!» Правда, она же, эта спасительная мысль, стала и последней.

– Сам ты собака бешеная, – услышал лейтенант мощный голос. – Стоять, не двигаться!

Это был безапелляционный приказ, направленный, минуя собственно Свириденко, прямо в мозг, который тут же подчинился: ноги, словно ватные, застыли. Лейтенант, дико озираясь, поискал источник столь странного звука, (успев подумать: он что, разговаривал сам с собою вслух?) но вокруг никого не было. Да и звук вроде шел из ниоткуда, просто был везде, и все тут.

– Если хоть что-то кому-то расскажешь, самое мягкое, что я тебе гарантирую, это психушка! Понял, Свириденко?

Мозг заставил губы раскрыться и покорно произнести:

– Да. – Свириденко похлопал глазами, – наверняка он думал вслух, – и добавил, – так точно!

– А теперь вали отсюда, мудак из мультика!

– Куда? – словно телевизионная кукла вопросил Свириденко.

– На дорогу, служителюшка закона, за взятками. Бабло-то собираешься зарабатывать? Или так и будешь всю жизнь на Билла Гейтса дрочить?

Эта хамоватая речь даже странным образом успокаивала, свидетельствуя о том, что здесь без фокусов не обошлось, но те, кто стоял за ними (уж Свириденко-то знал, что это ребята из www.deaddrivers.ru), могли быть опасными, могущественными и опасными, потому что всегда действовали точно, прямо и не оставляя следов.

Поэтому лейтенант Свириденко предпочел ретироваться и даже подавил услужливую попытку мозга отчеканить: «Слушаюсь, ваше благородие». И как только лейтенант дорожно-патрульной службы скрылся за углом постовой будки, в свисающем переднем бампере BMW что-то зашевелилось.

Примерно через тридцать секунд майор Дягилев спросил у Свириденко:

– Ну чего, как там?

– Все в порядке, – ответил тот.

Дягилев посмотрел на него внимательней:

– А чего такой бледный? Отравился чем?

– Все в порядке, – злобно повторил Свириденко и показал полосатую палочку первому же попавшемуся автомобилю потока.

А еще через час, когда приехал проверяющий – крупнозвездный полковник, – Свириденко снова пришлось пройти за будку пикета, где стояли четыре аварийно-битых автомобиля. И оказалось, что у них проблема. Трое взрослых мужчин – лейтенант, майор и полковник – не обнаружили главного виновника сегодняшнего переполоха: BMW с летальным исходом. На его месте была пустота, черная и объемная, как знак абсолютного, зияющего отсутствия.

– О! – нервно усмехнулся Свириденко. – Спиз… – и осекся: слишком уж высоким был проверяющий.

– Спионерили! – пришел на помощь майор Дягилев, заставший советские времена и обожавший советские анекдоты.

– Ну-ну, – сухо резюмировал проверяющий, – готовьте рапорт. – И совсем уж строго и сухо добавил: – А может быть, и жопы.

Едва сменившись и оказавшись дома, лейтенант Свириденко включил компьютер и быстренько набрал www.deaddriverds.ru.

Новость была уже в Интернете. Все в порядке.

– Спионерили, – ласково улыбаясь мерцающему монитору, проговорил Свириденко.

Понадобилось совсем немного времени, чтобы Миха-Лимонад понял, что это за образ такой мелькает у него на периферии внутреннего зрения. Эти клочья седины в густых черных волосах, и… Он недоверчиво усмехнулся – все еще не обманывают предчувствия. Миха сделал странный жест, словно попытался рассуждать сам с собой, но, придавленный давно забытой тяжестью, все же осел на стул.

– Вот оно как… – Он посмотрел на окно, где внизу, у подъезда, ждал его Бумер. – Старая карга решила вновь напомнить о себе. – Миха перевел взгляд на автоответчик, который показывал, что на сегодня для него сообщений больше нет. – Не забывает данных обещаний.

Миха смотрит: летний кинотеатр в приморском парке, чинары и раскидистые южные сосны, на ветвях которых устроились безбилетники. Парк очерчен белым, словно римским, портиком с балюстрадой, за ним узкая насыпь железной дороги, а дальше – море за семь горизонтов, так и оставшееся самым синим на свете. В воздухе полно огромных южных жуков: тогда для каждого из них было свое название, сейчас Миха их не помнит. Они снова заявились посмотреть фильм с Одри Хепберн, на сей раз – «Римские каникулы». Их четверо, они лучшие друзья, и им по двенадцать лет.

Грегори Пек, нищий журналист, и Одри Хепберн, принцесса, прощаются навсегда. Это на экране. А еще гремит поезд, проходящий в сторону Москвы, придавая моменту дополнительное очарование. У Михи и Будды глаза мокрые, а у Икса нет. Он курит, говорит:

– Все уже, конец. Порыли по парку прошвырнемся.

– Подожди, – останавливает более уравновешенный Джонсон, – еще не все.

Конечно, не все. Впереди самое главное – прощальный взгляд, которым обменяются Грегори Пек и принцесса. Ее прощальный взгляд.

Поезд отгремел, фильм закончился. Мир огромен и великолепен. Нам еще расти и расти, и мы все станем суперстарами.

Там, где железнодорожные пути сворачивают от моря, чтобы обогнуть консервный завод, на невысоком каменном утесе стоит дом, построенный немецкими военнопленными. Окружающие его белые глинобитные домишки обветшали, – городок после землетрясения стал разрастаться в других направлениях, – но этот еще ничего. Словно соленые ветры, несущие колючий песок с пляжей, ему нипочем. Не нужно особого воображения, чтобы представить его мрачным замком, повисшим над пропастью. Миха смотрит: даже сейчас не нужно.

В доме живет Мама Мия, выжившая из ума старуха, над которой потешается весь городок. Потешаются, да, но маленьких детей от нее прячут – с глаз долой. Таких достопримечательностей было, собственно говоря, две – еще древний дед Мардахай. Он тоже на все расспросы либо счастливо улыбался, либо насылал проклятья. Но, в отличие от Мамы Мии, спал, где придется, и лишь зимой, когда курортный городок окутывала ледяная тоска, находил себе кров. Потом старый дервиш Мардахай пропал. Поговаривали, оказался шпионом, мастером конспирации и полковником американской разведки. Его побрали в порту, когда он проводил какие-то измерения. И привет.

С Мамой Мией вышло по-другому. Миха смотрит: совсем по-другому.

– Мама, мне страшно! Кто это?

– Иди ко мне, мой маленький. Не бойся, – Миха тут же оказывается на маминых руках. – Глупая бабка напугала моего мальчика… Плохая, вредная старуха…

Напугала – да, но не только своим видом. Она что-то сказала ему, только Миха не может вспомнить, что. Ему пять лет.

Миха смотрит: детям часто снятся кошмары. Вполне возможно, что первый ему приснился именно тогда.

«Мама Мия, Мама Мия», – звучит ворчливым речитативом. Все вокруг начинают смеяться, Миша-Плюша оборачивается.

– О-о! Мама Мия пожаловала, привет! – говорит кто-то. С такой жадной доброжелательностью разговаривают с малыми детьми, или, как Миха поймет позже, с умалишенными, от которых жди представления. – Чем пугать будешь? Землетрясение, а?!

– Цунами, в натуре.

– Не, эта… как его… торнадо!

Речитатив… Во дворе появилось нечто, какое-то пугало во множестве цветастых, как у цыганки, юбок и в вязаной шерстяной кофте с длинными рукавами. На дворе июльская жара. Кофта вся в дырках, – впрочем, как и юбка, – застегнута на разные пуговицы. Солнечный китайский зонтик, часть спиц сломана, и грибок зонтика раскрыт волною. Котомка из джинсовой ткани; руки грязные, под ногтями чернота. Почти седые волосы торчат в разные стороны, но на макушке сбиты под соломенной шляпкой.

Миха смотрит: такой его память впервые зафиксировала Маму Мию. Три года назад она лишь напугала его, оставшись темным неразгаданным пятном. Сейчас ему восемь.