Находясь без сознания в течение трех дней, Грирсон почти не переставал кричать и стонать. Среди тех, кто ухаживал за ним и перевязывал раненую голову, был и Сильвер, искренне сочувствовавший страдальцу. Когда же бредовое состояние наконец прекратилось, капитан, еле державшийся на ногах, вновь принял командование судном. С этого дня на «Ястребе» воцарился сущий ад – удар вызвал какие-то странные перемены в мозгу капитана: бывший ранее взыскательным, он стал теперь маниакальным педантом

– строгий подвижник дисциплины превратился в бесноватого тирана.

Грирсон теперь, казалось, не смыкал никогда глаз, то и дело залезая в самые укромные уголки судна и донимая весь экипаж нелепыми приказами и выговорами. Никому не удалось избежать этого. Капитан заставлял моряков стоять по две вахты подряд, срывал их с коек в любое время дня и ночи, требуя постоянно драить палубы, оттирать их добела, а потом снова хвататься за ведра и швабры.

Однажды, когда Сильвер занимался приборкой судна, фигура капитана заслонила от него солнце.

– Так, мистер Сильвер, – с издевкой прохрипел Грирсон. – Это размазывание дерьма по палубе у вас в Бристоле, сэр, называют работой? Здесь этот номер не пройдет! И не смей перечить мне, адвокатишка самозваный, сэр дерьмовый! – Совершенно осатанев, Грирсон опрокинул ведро с водой.

И хотя Сильвер еще раз отдраил палубу, бесноватый капитан, придравшись к пустяку, урезал ему винную порцию. Да какой же моряк стерпит этакое?

Так продолжалось четыре дня, после чего Грирсон созвал команду на палубу и обратился к матросам:

– Ну, джентльмены, – начал он, – не воображайте, будто я настолько глуп, что не вижу, как вы шепчетесь. Я все вижу, да, джентльмены, все! Вижу, как шепчетесь и плюетесь мне вслед. У меня везде уши, и ваши намерения я прекрасно знаю. Но бунтари дорого платят за свои глупости, да! Вас еще вздернут за это, уж будьте уверены.

Ошарашенные и обозленные, матросы глухо и угрожающе зашумели, а Грирсон, повернувшись, пошел назад, положив правую ладонь на рукоятку пистолета. По бокам его стали первый и второй помощники, боцман и квартирмейстер тоже подошли к капитану. Речь Грирсона, никому не пришедшаяся по душе, придала отношениям внутри команды неожиданный оборот, и на палубе отчетливо запахло бунтом.

Охрипший истеричный голос капитана продолжил:

– Джентльмены, воду среди вас мутят две ядовитые гадины. Эти негодяи поклялись меня убить, а вас отправить на корм рыбам. Один – Габриэль Пью, подлый убийца, бежавший от расплаты! Другой Джон Сильвер, союзник Пью. Его открытое лицо – это маска, под которой таится самая гнусная измена, верьте моему слову, джентльмены, это чистая правда. Но уж я-то вижу их насквозь днем и ночью, и низким их замыслам никогда не сбыться, клянусь честью. А теперь на работы! Все за работу!

Удивленные и возмущенные, моряки разошлись. Через несколько минут все свободные от вахты собрались в кубрике, выставив дозорных, наблюдавших, не появится ли Грирсон.

Пью начал первым, и слова его были полны желчи.

– Ну, – начал Пью издевательски, – как вам сегодня понравились удивительные речи капитана Грирсона, правильнее было бы назвать, капитана Зверюги. И это еще только начало. Я и не таких отправлял в ад, а этого гада удушу прямо в койке раньше, чем он успеет надеть на меня кандалы. Попомните мои слова!

– Да убей ты его ради бога, прикончи! – воскликнул кто-то. – Издевается над нами почем зря и работы навалил сверх всякой меры. Да если его выбросить за борт, пожалуй, все акулы вокруг передохнут!

Предложение все встретили возгласами одобрения, и тут же могло начаться выступление против Грирсона, не вмешайся Джон Сильвер.

– Братцы! – крикнул Сильвер, встав во весь свой гигантский рост в тесном кубрике и придерживая сильной рукой люк. – Джентльмены! Подождите минутку и послушайте! Все вы храбрецы, видно и за милю. А лучшего вождя, чем Гайб Пью, вам, без сомнения, не сыскать. Но подумайте, ведь не так-то просто убить настоящего капитана, плавающего под королевским флагом. Есть закон, есть и порядок, вот о чем нам надо подумать!

Он замолчал на миг, потрясенный собственным красноречием.

– Дьявол тебя побери, Сильвер, – огрызнулся Пью, – слизняк ты несчастный! Вот так и задрыгаешь ногами на виселице из-за этого труса.

– Погоди, Гейб, – спокойно ответил Сильвер, погасив в себе вспышку гнева. – Все знают, я от опасности не прячусь и ножом владею не хуже всякого, уж будь уверен. Но на этом судне Грирсон – не единственный офицер. Или всех их надо перебить, а тогда один Бог знает, как мы справимся с управлением, или остается одно. Если вы согласны со мною, друзья, давайте попробуем склонить всех офицеров на нашу сторону. Тогда все будет выглядеть чисто и законно.

Пока Сильвер говорил, бледное лицо Пью кривилось в презрительной усмешке, однако все остальные согласились, одни из страха перед виселицей, другие же, уразумев дельность предложения. Сходка уполномочила старого моряка Джорджа Томпсона и Сильвера убедить первого и второго помощников, боцмана и квартирмейстера помочь свержению Грирсона.

Второй помощник был молод и напуган; его не пришлось долго уговаривать – согласие получили почти сразу. Боцман долго притворялся непонимающим, но и его наконец уломали. Квартирмейстер, высокий плотный человек, без лишних слов щедро отпускавший затрещины и удары линьком, не ответил ни да, ни нет. Хуже всего было, что и первый помощник поступил по такому же принципу.

Сильвер просто из кожи вон лез, чтобы поколебать его твердость, используя все свое красноречие – дар, только что им открытый и в скором времени ставший главным его оружием. Дженкинс, первый помощник, был важен, придирчив и больше всего на свете боялся нарушить устав.

– Не могу, Сильвер, – протестовал Дженкинс, – тридцать лет я плаваю и ни разу не участвовал ни в каких беспорядках.

– Верно сказано, сэр, – отвечал Джон, – мы, моряки, – люди маленькие, но видим многое, потому-то и обращаемся к вам, сэр, как к офицеру, который знает, что такое порядок, любит его и умеет поддерживать. А что вам, сэр, в подобных делах не приходилось участвовать, то скажите по совести, ведь все эти тридцать лет не было у вас такого капитана, как этот Грирсон. Он сам преступает устав на каждом шагу и долг честных подданных короля Георга, да хранит его Господь, – немедленно отстранить от власти этого человека.

– А знаешь, чем мы рискуем? – задумался Дженкинс. – Мне надо думать о своем добром имени и о будущей карьере. Нет, ни в коем случае не согласен!

– Извините, сэр, – неумолимо наседал на него Сильвер, – о каком добром имени может идти речь, если на судне начнется резня? Ребята кипят, достаточно малейшего повода, чтобы палуба превратилась в кровавый ад. А будь ваше согласие… Боже мой, да наши парни спят и видят вас капитаном. Вы только не противьтесь, сэр. С Грирсоном мы разберемся сами и прежде, чем стемнеет, вы будете стоять на мостике и командовать судном. Можете на нас положиться, сэр!

– Но только никакого кровопролития, ребята, – сдался Дженкинс.

– Единственное, что прольется, – это вино из бокалов владельцев «Ястреба», когда они поздравят столь смелого и решительного капитана, – безудержно льстил Сильвер. – Я первый крикну «Ура!» капитану Дженкинсу, потому что не знаю джентльмена более рассудительного и твердого.

Сильвер вышел с согласием помощника, стирая пот со лба, и меньше чем через час Грирсон и квартирмейстер лежали избитые и закованные в каюте на корме. Дженкинс принял командование, надулся от важности и принялся изрекать приказ за приказом. Но с каждым днем становилось яснее, что подлинная власть на судне принадлежала Долговязому Джону, с его широкими плечами и живым умом, и Габриэлю Пью, до поры таившим зловещие замыслы.

Пока «Ястреб» прокладывал путь к Карибскому морю сквозь гигантские волны Атлантики, свежеиспеченный капитан Дженкинс боролся сам с собою. Расхаживает он павлином по капитанскому мостику, в то время как израненный и сошедший с ума Грирсон лежит внизу, рядом с мрачным и озабоченным квартирмейстером Маркемом, оплакивающим в тесной каюте свою горькую участь.