Но экипаж не слушает меня. Страсти накаляются. Глаза блестят. Ножи сверкают. Мистические руны на клинках и рукоятях наливаются мертвенным светом.

Но жестокое слово, произнесенное скороговоркой, успокаивает всех. Голоса стихают. Корабль уменьшается, удаляется, становится всего лишь безвредной закорючкой на исписанном листе бумаги. Я собираю распечатанные страницы статьи в стопку, подравниваю ее по краям и протягиваю руку за конвертом.

Вне ограниченных горизонтов этих страниц, на предельных дистанциях, проплыли мимо нас сотни фантастических островов — как водяные смерчи, как странные поэтические образы, как экзотические цветы, распустившиеся из сотен далеких орудийных жерл. Никогда мои амбиции не простирались так далеко, чтобы нанести на карту весь архипелаг, приколоть все его острова к бумаге наподобие коллекции мертвых бабочек. Я пытался наметить лишь один из возможных маршрутов, не более.

Архипелаг свивается в клубок подобно спящему дракону. Нет человека, который знал бы облик и природу тех подводных геологических сил, которые определяют его бытие. Мы можем лишь предполагать, какие переменчивые морские течения омывают его непостоянные берега. Наш вояж привел нас к самой сути слов, стремящихся к той форме литературы, где содержимое каждого из них перемешивается с содержимым другого, а получившийся экстракт становится лишь средством для трансформации невыносимого «что есть» в недостижимое «если только».

Альгис Будрис заметил однажды, что твердая научная фантастика является не поджанром, но, скорее, неким привкусом, определяющим «крепость» напитка. Если твердая фэнтези и имеет какой-либо привкус, то привкус этот наверняка должен называться «сожалением». И если я о чем-то и сожалею, то лишь о том, что нет у меня более ни времени, ни пространства, ни даже познаний, дабы развертывать перед вами все новые и новые земли и чудеса, которые можно найти на этом архипелаге. Я обманул вас. И все же если найдется хотя бы одна книга, упомянутая здесь, которую вы до сих пор не читали, то я оставляю вас в несколько лучшем положении, чем то, в котором вы пребывали до нашей встречи.

Что ж, благородные милорды и прекрасные дамы, я должен покинуть вас, потому что мы прибыли в пункт, где и должны были оказаться в итоге: там, откуда началось наше увлекательное путешествие. Время пошло — перед вами интригующее и восхитительное вступление новой книги.

Итак, мы поднимаем паруса.

ДИСПЛЕЙ-КРИТИКА

Мария Семенова.

Волкодав.

СПб.: Терра-Азбука, 1995. — 576 с. — 15000 экз. (п.)

=============================================================================================

Вопреки рекламным «воплям» на обложке, обещающим знакомство с «долгожданным русским Конаном», эта книга вполне достойна серьезного разговора.

В том, что это не коммерчески-сериальная поделка, меня убедили не главный герой Волкодав (хотя образ действительно цельный и достоверный) и не мир, описанный в романе (хотя и он обладает теми же достоинствами), а песни, предпосланные каждой главе.

Обычно в романах песни (стихи) играют подчиненную роль. Поэзия во «Властелине Колец» меня временами просто раздражала. Она была искусственна, это было наследие написанного для детей «Хоббита», наследие, от которого Толкин так и не смог отказаться. У Семеновой же поэзия удивительно органична. Ее песни не опираются на реалии романа, они свободны от его условностей, и я воспринял их так, будто они написаны о моем мире и обо мне.

Что же касается сюжета, то, как и всякая «героическая фэнтези», роман этот довольно прост, хотя совсем не примитивен. Постоянно чувствуется, что это женский роман. Герой — мужчина в квадрате. Но это именно женское представление о мужественности, воплощение женского представления об идеальном мужчине. Волкодав не сентиментален, хотя поступки его могут быть восприняты зачастую именно как сентиментальные (щенка спас, летучих мышек спас…). Для него женщина выше мужчины (в его роду царил принципиальный матриархат) — это, конечно, льет бальзам на душу феминисток, но лично мне кажется натяжкой. И все как один женские образы в романе — положительные. Герои же мужчины вполне обыкновенно расположились в диапазоне от садиста до ученого. Волкодав в этом ряду — точка отсчета, центр. Он сознательно ненавидит насилие. И в то же время прекрасно осознает, что сам он может защитить справедливость только одним способом — кулаком. Да, есть и другой способ, но этот способ для него закрыт. Это путь прощения. Путь обращения грешных. Женский путь.

Книга Небытия: Сборник.

Днепропетровск: Сатня Юга;

Харьков: Око, 1995. — 448 с. — (Сер. «Перекресток»). — 10000 экз. (п.)

=============================================================================================

Новый (третий по счету) сборник серии «Перекресток» удался не менее предыдущего, приобретшего немалую популярность прежде всего благодаря роману ГЛ.Олди (псевдоним Дмитрия Громова и Олега Ладыженского) «Сумерки мира». В «Книге Небытия» также помещен новый роман Олди «Ожидающий на Перекрестках».

Новый роман, с моей точки зрения, может произвести на любителей не меньшее впечатление, чем «Сумерки мира» — он динамичен, ярок, метафоричен, а литературно даже более совершенен. С выходом «Ожидающего на Перекрестках» стало понятно, что фэнтези Олди тяготеет скорее к постмодернизму, нежели к просто умной приключенческой фантастике: авторы все более склоняются к описанию психологически достоверных персонажей в символических и метафорических ситуациях, которые и разрешаться могут только символически и метафорически — то есть, как правило, психологически недостоверно. Что-то подобное — да и то в применении не к фэнтези, а к science fiction — мне попадалось только у Эллисона и Балларда.

Рассказы Е. Мановой и А. Печенежского, помещенные в этом томе, сами по себе неплохи, но, сильно проигрывая рядом с крупными произведениями, словно выполняют вспомогательную роль.

Роман Андрея Валентинова «Преступившие», завершающий книгу, поначалу производит впечатление политической однодневки — сюжет первых глав разворачивается вокруг вполне узнаваемых (хотя и явно «альтернативных») московских событий августа 1991-го. Однако автор довольно быстро отвлекается от политики и переходит к описанию событий магических и мистических. Причем в романе вполне на равных уживаются христианская философия, языческая и восточная магии, действуют оборотни, вампиры, а также межпространственные и межвременные каналы связи. Так что, вчитавшись в роман, оторваться от него довольно трудно. Судя по этому опыту, Валентинов — вполне перспективный автор, из которого, не исключено, может получиться отечественный Дин Кунц.

В общем и целом, «Книга Небытия» заслуживает самого пристального внимания читателей.

Дэн Симмонс.

Гиперион.

Пер. с англ. — М.: ACT, 1995.

— 664 с. —

(Сер. «Координаты чудес»). — 22000 экз. (п.)

=============================================================================================

Наконец-то это удивительное произведение, одно из основополагающих в американской фантастике конца 80-х, увидело свет и в русском переводе! Редко можно встретить автора, умеющего писать так по-разному, так всякий раз непохоже на себя, как Дэн Симмонс. Композиционно роман задуман как рассказы шести паломников, выбранных для похода к страшноватому святилищу Шрайка — Гробницам Времени, движущимся навстречу временному потоку из будущего в прошлое. И каждая из этих шести исповедей совершенно самобытна, имеет свое, неповторимое звучание. Более того, складывается впечатление, что каждое повествование было задумано автором как выразительная иллюстрация к одному из ярко выраженных направлений, через которые прошла западная фантастика в XX веке. 20-е годы, период Лавкрафта и Гернсбека, жутковатые рассказы о необъяснимом и первые робкие мечтания об иных мирах — и «История священника». Субсветовые корабли и колонизация ближайших звездных систем на страницах журнала Джона Кэмпбелла 30-х и 40-х годов — и «История консула». Эпоха Хайнлайновских «звездных рейнджеров», «настоящих мужчин» 50-х — и «История солдата». Словесные эксперименты «новой волны» 60-х — и «История поэта». Период 70-х, когда время в фантастике, казалось бы, повернуло вспять, — и «История ученого». «Революционные» 80-е, виртуальная реальность киберпанка — и «История детектива», где как культовые герои поминаются «ковбои Гибсона». А все вместе, пронизанное незримыми связующими нитями поэзии Джона Китса, образует нечто совершенно новое, необычайно странное и необычайно привлекательное. Каждый отдельный рассказ позволяет взглянуть на конструируемую Симмонсом Вселенную под несколько иным углом, а все вместе они открывают нам поистине головокружительную панораму. И все же первый роман дилогии оставляет «белые пятна» в судьбах героев и в облике мира, в котором они живут. Смертельные опасности, одновременно надвигающиеся на человечество в «Гиперионе», вполне способны как похоронить его, так и аннигилировать друг друга. Чем закончится судьбоносное паломничество и какой смысл скрыт за каждым из шести пророчеств (а рассказы паломников, несомненно, нужно понимать именно так) — все это остается загадкой для читателей первого романа.