— Антоний-травник, давний приятель господина, прихворнул. Просил за внучком приглядеть, пока он не поправиться или того, не помрёт. Сперва хозяин хотел меня дома оставить, но опосля передумал: надо же кому-то за сорванцом приглядеть в дороге.

— Да, — протянул Осокорь, — мальчишка, поди, маленький. С ним холостому и бездетному трудновато будет. — В его голосе звучало полное понимание проблемы. — Вот ты, Дурында, — другое дело! Братья, сестры, они всему выучат: и нос подтереть, и, извини, задницу.

— Ну, до этого дело не дойдёт, — рассмеялся Торки, — мальцу лет четырнадцать, а то и пятнадцать.

— Это другое дело, — согласился коневод. — А родители отчего не хотят забрать пацанёнка?

— Про его отца с матерью мне ничего не известно, врать не стану. Померли, скорее всего.

— Да, войны плодят сирот, — кивал Осокорь, — а наш покойный император только и делал, что воевал. И далеко вам ещё ехать?

— Точно не скажу. Пока до Осэны, а там вроде недалече, к какому-то озеру. У меня, глядите, все карты по старшинству собрались. Чудо, как есть, чудо!

— И совсем не чудо, а комбинация «Королевский шлем». Очень редко выпадает.

Осокорь одобрительно похлопал ученика по плечу.

— Способный ты и везучий.

— Стараемся, — заулыбался фавн.

Погода стояла, как по заказу. Попутный ветер ещё до заката пригнал «Ночную птицу» в Пеленский порт. Капитан расщедрился и отпустил команду на берег. Осокорь тоже засобирался.

— Засиделся я в четырёх стенах, — жаловался он, старательно раскладывая остатки волос на лысине. — Хочу на волю, к людям. Сказывают, тут, в Пеленах, самые высококлассные бордели на побережье. Вы как, не желаете составить мне компанию? Я лично от вынужденного воздержания скоро на мужиков бросаться начну. — Осокорь хохотнул, показывая, что последнее утверждение является не более, чем остроумной шуткой.

— Нет, благодарю. Я не являюсь поклонником продажной любви. — Нахмурил брови Брэк.

— Конечно, — заметил Осокорь не без зависти, — если бы у меня была такая внешность, мне бы тоже не приходилось общаться со шлюхами. А так, увы! Не больно-то много желающих задарма полюбить лысоватого, толстенького владельца ипподрома. Может, все-таки передумаете? Ведь как хорошо: посидим в ресторанчике, отужинаем по-людски. Не знаю, как вы, а у меня от стряпни здешнего кока все нутро ноет. Капитан, кстати, тоже идёт.

Оживившийся Торки бросал на хозяина умоляющие взгляды.

— Как хочется пойти, — мечтательно протянул он.

— И то дело, — Осокорь завершил свой туалет шляпой, на которой красовалась пряжка в виде стилизованной лошадиной головы. — Собирайся, парень. Самое время приобщиться к настоящим мужским радостям.

Фавн подхватился было, но эльф строго осадил его:

— Нет, Дурында. Сегодня вечером ты мне нужен. Господин Осокорь не заскучает и без твоего общества. А вы, сударь, стыдитесь. С чего это вам вздумалось сбивать моего слугу с пути добродетели? Не дорос он ещё до услуг жриц любви.

По конопатому лицу парня разлился румянец обиды.

— И даже не пытайся меня переубедить. Тем более, что свой выходной на этой неделе ты уже израсходовал.

Эльф категорически не собирался отпускать фавна в безнадзорное шатание по незнакомому городу, да ещё в компании Осокоря. Торки питал слабость к противоположному полу, присущую всем мужеским особям его расы. И только его способность менять облик уберегала парня от неприятностей с ревнивыми мужьями. Но здесь — не Рия, где у Торки полно друзей и собутыльников. Эльфу будет гораздо спокойнее, если парень проведёт эту ночь на корабле.

Торки пробурчал что-то и отбыл на палубу дышать свежим воздухом. Весь его вид говорил, что придирки хозяина не лезут порой ни в какие ворота.

— Зря вы так, — с мягким укором заметил Осокорь, — Дурында — вполне взрослый, ему тоже расслабиться не грешно. Я бы за ним приглядел и назад доставил в лучшем виде. Добродетель, её ведь не запретами воспитывать надо.

— Позвольте мне самому решать, как и в чём воспитывать собственного слугу, — с типично эльфийской надменностью изрёк Брэк. — Ваши советы здесь совершенно не уместны.

— Все, замолкаю. Прощения просим, коли разобидел вас чем, — этот Осокорь оказался на редкость покладистым человеком. — Я ведь хотел попросту, по-соседски, чтобы всем лучше было.

Эльф чуть кивнул и, накинув плащ, вышел из каюты. Почему-то добросердечная открытость коневода начинала действовать на нервы.

Торки обосновался на корме с солидным кувшином пива, которым ссудил его кок, сочувствуя несправедливым гонениям со стороны господина, явно имеющего склонность к самодурству. При виде Брэка фавн дёрнул плечом и отвернулся, демонстративно созерцая загорающиеся в ранних сумерках огни Пелен. Ветер доносил оттуда звуки нестройной музыки и веселья. Он дулся. Эльф встал рядом, облокотясь на поручни.

— Иногда я не могу отделаться от мысли, что совершил серьёзную ошибку, взяв тебя с собой.

— Ага, это все из-за моего организма, — фавн сделал шумный глоток, — из-за того, что для меня не все радости жизни заключены в книгах, и я хочу немного поразвлечься. Вы тоже считаете меня неполноценным: ведь я — похотливый козлоногий сатир!

— Я никогда так не считал.

— Считали! — Торки говорил довольно громко с отчётливой обидой в голосе. — Я вижу, как вы всякий раз морщитесь, когда я становлюсь Максимусом. Говорите, что я — ваш друг, но с друзьями так не поступают.

— Дело вовсе не в твоих инстинктах, — мягко сказал Брэк, стараясь уменьшить накал ситуации, — а в том, что я не хочу, чтобы ты долго был с Осокорем.

— Вот хоть убейте, не пойму, почему вы так взъелись на этого милейшего парня!

— Да я и сам не пойму, — пожал плечами эльф, — вроде, как ты выразился, милейший парень, а мне почему-то неспокойно.

— Все от нервов, плохой работы желудка и хвалёного эльфьего воздержания, — ядовито вставил фавн.

— Ты неисправим, — рассмеялся Брэк.

Торки прикончил пиво, и его настроение намного улучшилось.

— Я мог бы сходить на берег в образе матроса, — неуверенно предложил он. — Никто меня не узнает. Найду Осокоря, хорошенько подпою его на его же денежки, порасспрашиваю о том, о сём. Выясню, заслуживает он или нет вашего беспокойства.

Этан Брэк прекрасно понимал, что последнее предложение — не более чем уловка, чтобы все-таки улизнуть на берег. Там фавн пропьянствует и покуролесит всю ночь, а на утро заявит, что судьба развела их с попутчиком по разным борделям. Поэтому сей хитроумный план он сразу отмёл.

— Скажи-ка лучше, о чем вы говорили с Осокорем во время вашей затянувшейся партии в карты?

— О картах и говорили, — коротко ответил Торки, давая понять, что его друг и хозяин нанёс ему вторую незаслуженную обиду за сегодняшний вечер, — и вообще о жизни.

— Он задавал какие-нибудь конкретные вопросы, называл имена, упоминал общих знакомых?

— Шутите! Откуда у коневода из провинциальной дыры с названием Белокозье общие знакомые с нами! Конечно, нет. Все его вопросы были простой вежливостью партнёра за карточным столом. А ваша персона его вообще не интересовала, спросил только, есть ли у вас жена. Вы, господин Меллорн, в последнее время стали вообще невыносимо подозрительны.

— Я таким был всегда. Много раз моя подозрительность спасала мне жизнь. Чем собираешься заняться?

— Раз уж не выгорело этой ночью слинять с проклятого корабля, пойду, поклянчу у кока ещё пива. Дважды обиженный заслуживает, по меньшей мере, два кувшина пива.

— И главное, Торки, не говори ничего о том, куда мы едем и зачем. Говори, что едем просто в гости. Ни капитану, ни, тем более, нашему словоохотливому попутчику знать о нашем деле незачем.

Торки хотел было сказать, что Осокорь уже в курсе, но решил не расстраивать по пустякам слишком подозрительного друга. Подумаешь, великое дело: знает содержатель ипподрома в, чёрт её помнит, какой глуши о больном травнике и его внуке-сироте. Услышал, да позабыл утром. У Осокоря будто других дел нет, как держать в голове проблемы случайных попутчиков. Конечно, теперь, когда господин Брэк приказал, болтливый рот Торки окажется на замке, это уж вы будьте покойны. И волноваться тут совершенно не о чем. У Осокоря память — что твоё решето. Недаром про родную деревню Дурынды и его родственников он раза три переспрашивал. Ясное дело, перезабыл все начисто.