— Знаю точно, средство проверенное. Идём-ка спать, друг мой Дурында, — вставая, проговорил эльф, — сон, как известно, лучший лекарь.

— С вами, аристократами, всегда так, — Осокорь с готовностью подставил плечо, — благородная голубая кровь тоже свои минусы имеет. Не то, что мы — от сошки да деревянной ложки! Вас от глотка хорошего вина эвон как разморило, а мы галлон самогона уговорить можем, и ничего. Правда, парень? У тебя-то хмеля ни в одном глазу.

Торки пробормотал что-то, сомневаясь, как Осокорь умудрился узреть его не окосевшие глаза в кромешной темноте, но эльф незаметно пихнул его в бок, и он заткнулся.

На следующее утро после завтрака, за которым Брэк изображал вялость аппетита, Осокорь вновь вытащил карты и с надеждой взглянул на капитана. Тот перестал дуться, но от игры отказался твёрдо.

— Работа, — коротко пояснил он своё решение, — матросы, что дети. За ними постоянный догляд нужен. У меня тут погрузка, отплытие, коли ветер попутный будет, на ночёвку в Пеленах встанем.

В глубине души Брэк даже обрадовался отказу капитана. Его совсем не радовала перспектива резаться в карты все путешествие. Лицо Торки вытянулось. После облегчения карманов команда «Ночной птицы» знать его не желала, и фавн второй день маялся со скуки.

— Может, нам втроём попробовать? — предложил он, не уверенно глядя на эльфа, — я видал, в деревне мужики играли втроём, а за четвёртого клали карты не глядя.

— Это называется игра с болваном, — подхватил Осокорь, — а ты, я гляжу, парнишка наблюдательный.

— Нет, увольте от болвана, — вздохнул эльф, — хватит с меня и Дурынды, я пас.

Он вытащил книгу и улёгся на свою койку, демонстрируя, что игрой в карты его заинтересовать не удастся. На самом же деле Брэк опасался, что Торки сболтнёт лишнего. Эльф собирался посвятить парня в детали позже, когда они прибудут на место, но и того, что знал фавн сейчас, вполне хватало.

— Научите меня ловко, как вы, с картами обходиться, — заискивающе протянул Торки, — вон они как у вас из руки в руку летают!

— Наука тут не сложная. Тренировка и ловкость пальцев. А больше нет ни что. Давай-ка лучше сыграем, чего без толку карты туда-сюда мотать.

— По маленькой! — с энтузиазмом подхватил Торки, — с таким мастером как вы, сударь, я на серебро играть боюсь. Враз весь мой вчерашний выигрыш в ваших карманах очутится. А плыть еще долго. Он мне, — парень приглушил голос и ткнул узловатым пальцем в сторону отгородившегося книгой Брэка, — в долг нипочём не даст. У него такой принцип.

Последнее слово он выговорил с гордостью малограмотного человека, освоившего сложный и не понятный термин.

— По маленькой, так по маленькой, — согласился Осокорь, — я в твои годы немало часов убил за зелёным столом.

— Почему за зелёным? — очень натурально удивился фавн.

— Потому, Дурында, что в игорных домах столы зелёным сукном покрыты. Ясно?

Коннозаводчик откровенно благоволил к сообразительному деревенскому пареньку и решил понатаскать его в карточной игре. Он раскрывал ему тонкости раздачи карт, заставлял запоминать комбинации и их названия, учил, как поступать в той или иной ситуации. Торки благоговейно внимал, будто слушал оракула, предсказывающего судьбу целой империи. Фавн получал удовольствие от своего спектакля. Он настолько вжился в образ простоватого слуги, что не знай, Брэк его раньше, у него не возникло бы ни малейшего сомнения. Настолько гармоничной и естественной была личность Дурынды даже в мельчайших проявлениях.

Осокорь исподволь, не переходя грани дружеской беседы, расспрашивал его о жизни, детстве, семье.

— Деревня наша, ничего себе, большая, — вдохновенно врал фавн, — и недалече от столицы. Знаете старую дорогу последнего Рекса? Миль тридцать к востоку и будет. Нас в семье семеро. — Торки принялся загибать пальцы, перечисляя обычные крестьянские имена.

— Ладно тебе, — отмахнулся Осокорь, — у меня на имена памяти нет никакой, все равно не запомню. Ты до конца ещё не дошёл, а я уже первые забыл начисто.

— Я самым старшеньким уродился, — продолжил Торки, — знамо дело, тятеньке завсегда помогал. Надо же семейству мало-мальски кормиться: детишек вон сколько, и все кушать хотят.

Брэк усмехнулся за книгой, в голосе Торки отчётливо прозвучали интонации, подслушанные в рассказе портового оборванца, который показывал им дорогу к дальнему пирсу.

— Год недородный тогда выдался, малышка Лабонька и вообще померла, а ей всего лишь два годика и сравнялось…

Хотя Торки сидел к нему спиной, эльф был готов поклясться, что в больших карих глазах парня блеснули слезы.

— Тем летом зной да солнце всю траву под корень спалили. Овцы худющие ходили, смотреть жалко. Сена почти не накосили, пшеница не уродилась…

Торки с чувством продолжал перечислять воображаемые напасти.

— Вот тятенька и говорит мне: «Ступай, Дурында, в город, в люди. Там на кусок хлеба всегда заработаешь, а будут милостивы бессмертные боги, ещё и нам, горемычным, поможешь». Тогда я и пошёл в Рию. Хорошо повстречал там господина Меллорна, а то в столице всяческого жулья предостаточно. Да что жулье! Меня батяня строго предупредил: «Не зевай, сынок, гляди в оба. В городе враз в преступную шайку втянут».

— И что дальше?

— Служу господину Меллорну, живу в большом доме на холме. Родичам, само собой, копеечку посылаю. Судьба моя, не побоюсь этого слова, замечательно устроилась. Хозяина такого любому пожелаю.

— А хозяйка? — Осокорь бросил взгляд на Брэка, — тоже добрая?

— Какая хозяйка? — не понял фавн, — ах, вы об этом! Нет, господин Меллорн не женат ещё. Нам и так не плохо, друзей полно, гости постоянно приходят. Вот взять хотя бы сенатора…

— Дурында, подал голос эльф, чтобы предотвратить совершенно лишнее упоминание конкретных имён, — принеси-ка мне попить. В горле совсем пересохло, духота.

Торки положил на стол карты и отправился за водой.

— Приятный парень, — похвалил его Осокорь, — услужливый и покладистый.

— Не плохой, — согласился Брэк с аристократической небрежностью, — не вздумайте нахваливать его в глаза, загордиться. А слуга с самомнением мне не к чему.

— Уволите, я возьму, — хохотнул коневод.

Когда фавн подавал Брэку воду, тот прошептал:

— Прикуси язык, не к чему болтать о нашей жизни в Рие, особенно о том, кто у нас бывает.

Торки кивнул.

На этом располагающая к откровенности беседа бесповоротно оборвалась, и игра прерывалась только прибаутками.

— Как вам понравится этот поднос с пятью кубками? — вопрошал Осокорь, хлопая на стол очередную карту.

— А наш рыцарь козырных нынче кинжалов выпьет их и не подавиться, — в тон ему отозвался Торки, выуживая из кипы глянцевых картинок нужную.

И так продолжалось без конца. Через некоторое время Этан Брэк почувствовал, что скоро взвоет от всех этих рыцарей, дам, корон, кубков и сердец. Необходимо было сменить обстановку и проветриться. Он бросил взгляд на играющих. Те повысили ставки, и всё их внимание сосредоточилось на игре. Брэк вышел на палубу.

Торки наслаждался своим притворством и ликовал в душе, видя, как Осокорь обманывается каждым его словом и жестом. Не то, чтобы фавн нуждался в деньгах или страдал пороком скупости. Ему просто нравилось жульничать из чистого спортивного интереса, оттачивая до совершенства ловкость пальцев и высокое искусство блефа.

— Наверняка твой хозяин частенько берет тебя с собой? — как бы невзначай поинтересовался Осокорь, раздавая карты.

— Не то, чтобы очень уж часто, но случается.

Фавн оценил козыри в своей руке и притворно вздохнул.

— Но вот морем плыву впервые. Здорово. Ни тебе пыли, ни жары. Красота. Особливо лестно, что хозяин меня вместе с собой поселил.

— Повезло, что и говорить, — поддакнул коневод, — а то сидел бы в Рие, маясь от безделья и зноя. Я что-то запамятовал, дело у вас серьёзное?

— Какое там серьёзное! Мой господин отродясь серьёзными делами не занимается, говорит у него от серьёзности мигрень делается. Живёт по собственной прихоти. — Торки прикидывал, как ему сподручнее подменить козырной дамой захудалую троечку сердец.