Она смеялась над ним, горько, но все равно издевательски, будто одержав моральную победу. В этом была вся Риган, загнанная в угол, побежденная, но все-таки бросающая вызов. Впервые Тристан увидел ее со стороны и понял, что сила Риган заключалась в обыкновенном высокомерии. Потом смех резко оборвался, девушка с тревогой посмотрела ему в лицо.

– Сиды хотят отомстить мне, мой маленький братец. Они решили, что бы ни случилось, казнить меня. Суд будет обыкновенным спектаклем.

– Мне очень жаль, – сказал Тристан спокойно, – но я вряд ли что-нибудь смогу для тебя сделать.

Риган резко наклонилась вперед, натянув кожаные ремни, которыми были связаны ее руки.

– Жаль? И это все? Когда ты наконец начнешь вести себя как правитель? Прикажи им отпустить меня!

– Вести себя как правитель – значит начать с себя, Ри, – проговорил Тристан. – Не может быть справедливости для избранных. Справедливость является частью обязанностей правителя.

– Но, Трис… Трисси…

Он бросил на Риган сердитый взгляд, когда она употребила одно из его уменьшительных имен. Краска прилила к его щекам.

– Поехали, Эскариус. – Волк начал разворачиваться в узком пространстве. – Нет, подожди, – вдруг сказал Тристан. Он с трудом повернулся на спине волка к Риган. – Послушай, Грейс все еще в Сулис Море?

– Грейс? Твоя девка? – Риган хихикнула, издав неприятный, резкий звук. – Она мертва, Тристан. Джалу стало скучно как-то ночью, ну, ты знаешь, как это бывает со слугами. Он говорил, она сильно кричала. Вот Джал взял и вырвал ей язык.

Неожиданно выражение лица Риган изменилось, потому что, вспоминая, что пришлось выстрадать молодой женщине, она содрогнулась при мысли, что Джал, как дикий пес, издевался над ней так же, как над служанкой. А она считала себя его госпожой. Эта мысль разозлила Риган еще больше. Она закатила глаза и остекленевшим взглядом человека, покинувшего этот мир, посмотрела на брата.

– Негодяйка! – вскричал Тристан. Отчаяние захлестнуло его, но он нашел в себе силы плюнуть в ее сторону. – Она никому никогда не причиняла вреда! И Джал негодяй, вот кто вы…

Тристан разрыдался, казалось, он не в силах был больше переносить горе и гнев. Юноша зарылся лицом в мех волка и дал выход эмоциям. Эскариус не стал ждать ответа Риган, а Тристан не хотел видеть реакцию сестры. Собственно, там не на что было смотреть. Риган, в очередной раз явив миру свою темную, испорченную душу, ушла в себя. Волк попятился назад по дорожке к дверному проему, надеясь, что его рыдающая ноша найдет в себе силы держаться покрепче.

– Риган?

– Отец! Вот так сюрприз! – Она жизнерадостно улыбнулась, как будто все еще стояла в дверях дома с охапкой полевых цветов в руках или с какой-то интересной находкой, которую она подобрала во время прогулки. – Они собираются меня убить. Ты знаешь об этом, отец?

Взгляд, который Талискеру часто приходилось видеть, когда она была ребенком, исчез, подобно тому как бледная луна исчезает при ярком солнце. Это был тот самый взгляд, который он старался не замечать до того дня, когда она пришла, чтобы сообщить о несчастном случае, который убил ее маму. Злой, лукавый, отражающий ту заразу, которая инфицировала Риган и разъедала ее, словно раковая опухоль…

– Что ты сказала Трису? Почему он так расстроен?

– Я ему сказала, что один его хороший друг умер, пока его не было в Сулис Море. – Риган сделала печальное лицо. – Он воспринял это известие очень тяжело. Мне кажется, Трис считает меня виноватой. Люди всегда ненавидят того, кто сообщает им неприятные новости, правда, отец?

– Да.

– Ты придешь на суд?

Она опять улыбнулась светлой улыбкой прежней Риган. Создавалось впечатление, что дочь обсуждает погоду или намечающуюся вечеринку. Талискер кивнул, не в силах больше ничего сказать, пытаясь унять противоречивые эмоции, бушующие внутри. Он видел перед собой гордую, надменную молодую женщину и понимал, что без выгоды для себя она не стала бы изображать из себя такую хорошую дочь. И всё-таки… это была прежняя Риган. То, что сейчас делает ее такой властной, несущей угрозу людям, было частью характера, еще в детстве позволявшего ей одной, с коротким копьем, противостоять кабану. А ведь ей тогда было всего двенадцать лет.

Но сейчас Талискер был зол, и он не хотел уходить, не высказав своего мнения.

– Ведь я предупреждал тебя, Ри, что он плохой человек. Господи, ну почему ты меня не слушала?

– К тому времени уже было слишком поздно, отец. Но не обвиняй Джала… вернее, не во всем его обвиняй. Я была добровольным сообщником… – Теперь Риган выглядела искренне расстроенной. – Знаешь, если бы он тогда вложил меч в мои руки и сказал, чтобы я шла и убивала детей и женщин сидов… – Она помедлила. – Я думаю, что сделала бы это. Я не могу прийти завтра на суд и притвориться, что не виновата. В этом Тристан прав. – Она обезоруживающе усмехнулась. – Справедливость. Не могу сказать, что не знала, чем он занимается. Просто закрывала на это глаза. – Она вздохнула. – Обмануть можно сердце, но не разум.

– Но почему, Риган? – Голос Талискера был полон грусти и боли. – Помоги мне понять, я нуждаюсь в этом.

Риган посмотрела на отца с таким выражением, будто он задал глупый вопрос, ответ на который и дураку понятен.

– Но ведь они просто сиды, грязные животные. Они задушат Великих. Их численность постоянно растет. Некоторые даже позволяют себе связи с женщинами Великих. Нам необходимо избавиться от них, вот и все. Посмотри вокруг, этот остров создан с помощью сильной магии… Неужели ты чувствуешь себя спокойно, зная, что сиды обладают такой мощью?

– Просто сиды? – ахнул он. – Просто сиды? О господи, как я мог породить такого злобного маленького монстра. Сиды мирные люди… как ты можешь… Откуда взялась твоя ненависть, Риган?

Его голос сорвался от гнева. Дочь смотрела на него с удивлением. Он вдруг почувствовал, что больше не может с ней разговаривать, и повернулся, чтобы уйти.

– Отец! Не уходи. Не оставляй меня вот так просто. Я хочу знать, ты заступишься за меня на суде? Скажи им, что я хорошая… – Талискер повернулся к ней, по его лицу текли неконтролируемые слезы ярости. Он долго молчал, и Риган сникла под суровым взглядом. – Скажи им, что я хорошая.

Эти слова вырвались у нее как шепот, скорее даже как вздох. Она смотрела на отца. Зеленые глаза наконец наполнились искренними слезами.

Талискер, казалось, смотрел сквозь нее.

– Я скажу им, что не знаю тебя, – ответил он. – Я скажу им, что моя дочь, – его голос дрогнул, – моя Риган умерла.

Выходя из камеры, Дункан услышал звуки, которые разбили ему сердце. Это был плач Риган.

Далеко-далеко на севере, минуя места, где умирают легенды Великих, бушевал шторм. Он был очень сильный. Яростный смерч вырывал с корнем скудную растительность и сжигал ее своим собственным огнем молний. Прямо под эпицентром смерча находился островок другого мира – купол, созданный из материала, который можно было бы назвать чем-то вроде стекла, неизвестного в Сутре. Он отражал и отталкивал ярость шторма, который был вызван обитательницей купола для собственного развлечения. Звук бури, услышь его обычный человек, был бы принят за Конец Света. Буря хлестала купол с дикой яростью, а внутри было спокойно и тихо. Там все было похоже на осеннюю поляну в лесу, да, собственно говоря, так и было. Фирр перенесла свое любимое место сюда и для защиты накрыла его куполом. Здесь никогда не менялись времена года. Листья всегда были золотыми и красными. Всегда на грани опадания. Леди Фирр приносило удовлетворение состояние потенциального конца.

Над поляной пролетела большая черная птица, как бесшумная тень, освещенная бело-голубыми отсветами молний. Она села на ветку древнего дерева и, вытянув голову, смотрела на нижние ветви, под которыми стояла Фирр, глядя на себя в зеркало, подвешенное на дереве.

Богиня устала находиться в человеческом обличье, а попробовала она уже все. Фирр вяло смотрела на свое отражение. На ее лице уже двадцать лет оставался дефект, который нанес ей брат в приступе ярости. Богиня улыбнулась и дотронулась до щеки как раз под поврежденным глазом, который переливался всеми цветами радуги, словно опал. Когда Джал был маленьким, он часто напоминал ей Корвуса: такие же темные глаза, такой же эмоциональный напор… и ему тоже нельзя было доверять. Но Фирр больше не беспокоилась о Джале. Она решила иметь то, чего ей хочется, мира и забвения. Фирр достала из ножен на талии длинный серебряный кинжал, пристально глядя на отражение чего-то в зеркале, но не желая поворачиваться, будто ей было невыносимо сталкиваться лицом к лицу с реальностью.