Гудок продолжал выть, голос из громкоговорителя повторял одну и ту же запись про добрых и милых сотрудников ППС. Ха! Патрули ППС укажут?! Эти-то девять патрульных, успевшие нырнуть вместе с остальными людьми под бетонные своды бомбаря, на ближайшие месяцы стали самой большой головной болью спасшихся. Они имели оружие, а пистолет рождает власть и желание жить по праву сильного. А власть в руках гнилья – как дойная корова. Беру, что хочу, и творю, что хочу. Может, когда-то полиция и гордилась чистотой своих рядов, но слишком много времени и событий произошло с тех пор в разваливающейся стране. Презрительная кличка «мусор» стала самой меткой характеристикой для большинства людей, служивших в этом ведомстве. И если бы не полковник спецназа Сергей Петрович Родионов, так же, как и родители Даньки, оказавшийся в городе проездом и успевший нырнуть под землю буквально за несколько секунд до закрытия гермодверей, – неизвестно, как бы сложилась жизнь в Убежище в условиях ментовского беспредела.

В бомбарь успело забежать всего сотни три человек, когда сверху ударило. Бомбоубежище тяжело тряхнуло, выбивая землю из-под ног. Стены затрясло мелкой дрожью, погасло освещение. Вопли, шум, матюки, неразбериха… Сверху, с поверхности, послышался постепенно нарастающий гул – шла ударная волна. Это было страшно, страшно до одури. От гула закладывало уши и отрубало напрочь все чувства, кроме одного, крысиного, – бежать, как можно дальше и прятаться, как можно глубже. Толпа, словно овцы в стаде, единым порывом шарахнулась в одном направлении – вглубь бомбоубежища. В свете включившихся тусклых авариек было видно, как патрульные, ворочая здоровенные штурвалы, спешно закрывают внешние гермодвери, отсекая вливающуюся внутрь толпу. Снаружи заорали, застучали, приналегли… и в ответ тут же раздались выстрелы – это служители правопорядка успокоили самых упорных, пытавшихся пролезть в постепенно сужающийся проход. Заслышав стрельбу, толпа отхлынула от гермодверей, и это, наконец, дало возможность бравым сотрудникам полиции перекрыть выходы. В двери тотчас застучали. Протестуя, толпа, находившаяся по эту сторону, разноголосо заорала, качнулась к тамбурам. Люди в серой форме подняли оружие… Дальнейшее дед Миха помнил смутно и отрывисто, будто сквозь пелену. Помнил, как закрылись и внутренние гермодвери… Помнил размахивающего автоматом сержанта с распяленным темной ямой ртом и налившимся кровью багровым лицом, орущего, что пристрелит любого, кто подойдет к штурвалам… Помнил остальных полицейских, сгрудившихся у этих самых дверей и наставивших оружие на рвущихся к тамбурам людей… Помнил, как снаружи в герму долбили и, вероятно, долбили какой-то арматурой, потому что звук все-таки проникал сквозь закрытые двери, и от звука этого мороз драл по коже. Помнил, что бомбарь трясло еще раза три или четыре, – на город и окрестности скинули не одну бомбу.

А сколько на страну? А сколько наших ушло за океан? Этого уже никто не знал да и не интересовался. Кроме того, узнать было просто-напросто не у кого – радио, которым в обязательном порядке оборудовалось каждое бомбоубежище, молчало.

Как бы ни было это противно, спустя годы дед Миха всё же признавал, что все они должны быть благодарны патрульным, которые вовремя закрыли гермодвери и не дали взрывной волне и радиации проникнуть в Убежище. И за это и за то, что они первую неделю буквально жили у тамбуров, не подпуская всех тех, кто хотел открыть гермодвери и впустить оставшихся на поверхности. Да, тогда каждый из спасшихся готов был разорвать этих ублюдков, которые не дали шанса остальным людям, стремившимся к Убежищу. И ведь были попытки, были. В первые же сутки после бомбардировки группа из семи человек, сговорившись, предприняла безуспешную попытку отобрать у людей в серой форме стволы и открыть двери. Их положили всех. Патруль стоял насмерть, стреляли без предупреждения и на поражение. Понятно, что полицейские старались прежде всего для себя, но тем самым они спасли и остальных. Разумом каждый человек уже тогда понимал, что открывать сейчас гермодвери – самоубийство! Радиация, проникнув внутрь, не пощадит никого! Но в этих девяти фигурах, стоящих у выхода в тамбуры, каждый видел прямо-таки средоточие вселенского зла! Ужас случившегося, тяжесть потерь, страх неизвестного – все это люди подсознательно переносили на них, сгрудившихся у дверей и ощетинившихся стволами…

И все же они выстояли, и двери остались заперты. Спустя несколько дней бьющий по нервам стук снаружи прекратился, и народ постепенно успокоился, перестал рваться на выручку. Да и дошло уже до большинства, что мир изменился, и изменился безвозвратно. Человек перестал быть его хозяином и превратился в палача с испачканными по локоть в крови руками. На поверхности теперь безраздельно властвовала радиация – дозиметры, висящие у выходов, красноречиво свидетельствовали об этом. Стрелки всех трех приборов дружно ползли вверх и замерли, наконец, на отметке в полторы тысячи рентген, предупреждая, что выход на поверхность отныне стал смертельно опасен. Люди вынуждены были начинать новую жизнь на новом месте.

Большой удачей стало то, что в Убежище в момент взрыва находился Николай Павлович Андреев – военрук Палыч, как вскоре стали называть его выжившие. Он состоял кем-то вроде начальника ГО и ЧС при администрации завода и вплотную занимался переоснащением бомбоубежища, а потому – знал его, как свои пять пальцев.

В тот день Палыч с самого утра сидел в подземельях, проводил продуктовую инвентаризацию. Когда от удара качнулась земля, потух свет и автоматика включила тусклое аварийное освещение, подумал сначала: на заводе рвануло. Дернулся наверх, к выходу, – а навстречу уже ломится обезумевшая от ужаса толпа. Тут-то его и пришибло – началось! На подламывающихся ногах военрук побежал в дизельную. От навалившегося щемящего ужаса тряслись руки, сердце отказывало, работая с перебоями, – Палыч прекрасно понимал и представлял, что происходит сейчас на поверхности и что может произойти в скором времени в Убежище, не пусти он все его системы в работу. Пока возился с агрегатами, мелко клацая зубами от осознания произошедшего, свет потух окончательно – аккумуляторы были введены еще не все, хотя и собраны уже в схему. Наконец дизеля взревели – и сразу же зажегся свет. Палыч где стоял, там же, от облегчения, и уселся: пущенные дизеля позволяли продержаться до прихода спасателей. Наивный! Разве ж знал он тогда, что никакой помощи не предвидится и отныне, цепляясь за жизнь, приходилось рассчитывать только на свои собственные силы?

Первые дни. Первые дни не опишешь словами… Животный страх. Жуть. Неизвестность. Тоска – у каждого ведь наверху остался кто-то, при мысли о ком рвалось сердце. Уныние, отчаяние, панический ужас. Многие не верили, что произошло необратимое, надеялись: вот-вот придут спасатели, откроют двери и выведут людей на поверхность. Однако время шло, и даже самым упертым, наконец, пришлось взглянуть правде в глаза и признать – жизнь отныне переменилась самым коренным образом.

Человек известен своей фантастической приспособляемостью. Уже в конце первого дня наметились какие-то шевеления. Кто-то захотел есть, кто-то пить, кто-то – в туалет. По всему уровню начали бегать дети, исследовать новое диковинное место – эти вообще не могут долго унывать, особенно пацаны. Главное – родители с ними, а там как-нибудь протянем!

И уже в первые дни обозначился основной костяк будущей администрации – люди, способные принимать решения в тяжелейшей стрессовой ситуации, люди, силу которых чувствовали и к которым тянулись.

Полковник спецназа ГРУ Сергей Петрович Родионов обладал всеми этими качествами в полной мере. Именно он на пару с Палычем, пытаясь хоть как-то наладить повседневную жизнь Убежища, организовал раздачу пищи и воды, расселение людей в отсеки первого, тогда еще чистого, и второго уровней, обеспечение их необходимым количеством нужных для выживания вещей – одежды, одеял, посуды, прочих предметов повседневного обихода. Полковник прекрасно понимал, что народ надо чем-то отвлечь. Люди, оставшиеся в таких условиях без дела, со временем начинают постепенно сходить с ума от лезущих в голову безумных мыслей. Для него, военного человека, ситуация была проста – чтоб личный состав не дурел и морально не разлагался, его надлежало занять делом, пусть даже пустым, ненужным и бестолковым. Именно этому золотому правилу и следовал многоопытный полковник, когда придумывал наряды на работы, порой такие бесполезные или настолько чудны́е, что в обычной ситуации нисколько не военные люди просто подняли бы его на смех и послали куда подальше. Что стоило хотя бы ежедневное задание по протирке влажной ветошью разноцветных коммуникационных труб, тянувшихся под потолком бомбоубежища. Или наряд «наблюдателя», когда человек на сутки сажался перед выходом в тамбур с заданием следить за шкалами дозиметров, анемометров и барометров и отмечать в специальной тетради малейшее понижение или повышение уровня радиации на поверхности, скорость и направление ветра, температуру воздуха, давление… Казалось бы – зачем, в чем тут смысл? Для гражданского человека, не бывавшего в армии и не нюхавшего ее порядков, – очевидная глупость, сродни известному анекдоту: «копайте отсюда и до обеда». А для военного – занятие, полное глубинного смысла, недоступного гражданскому лицу вследствие его скудоумия и непонимания скрытых течений, влияющих на повседневную жизнедеятельность личного состава воинского формирования. Конечно, таких бессмысленных работ и нарядов было меньшинство, в Убежище и без того хватало забот. Та же уборка, мытье пола и стен обеззараживающими растворами, проводившаяся раз в неделю, занимала целый день и выполнялась всем личным составом Убежища. К тому же скоро, как и полагается в любом разумном обществе, в Убежище произошло разделение труда, и случилось это сразу же после переписи населения. Выяснилось, что им все-таки очень повезло. Нашелся и врач, принявший под свою ответственность склад с медикаментами и отлично оборудованный медотсек, и несколько технарей, за которыми было закреплено обслуживание машин и агрегатов и поддержание их в работоспособном состоянии. Курсант училища РХБЗ, три школьных учителя, сантехник, два логиста и даже один бармен – кого тут только не было… Словом, в течение буквально каких-то месяцев жизнь в Убежище, благодаря общим усилиям и нововведениям Родионыча, кое-как упорядочилась. Все видели, сколько сил приложено полковником для благоустройства, и авторитет его, благодаря этому, поднялся на недосягаемую высоту.