Нужно было побывать в трех местах — в тюрьме (увидеться с Айшей), в больнице (поговорить с врачами, и если получится, то с больными из ближайших к Дининой палат) и на работе, — и Виталий торопливо завтракал, решая, с чего начать. Желание увидеть наконец Айшу, убедить ее, что все будет в порядке, перевесило, и Виталий поехал на авеню Ротшильда, где в помещении полицейского участка располагалась и следственная тюрьма. Он не хотел встречаться с журналистами, и их не оказалось ни около дома, ни в полиции. Ну и хорошо. «Надо было, — подумал он, въезжая на стоянку, — посмотреть новости или купить по дороге газету». Надо бы позвонить и Спенсеру, адвокату, но его Виталий меньше всего хотел бы видеть именно сейчас. Потом, после разговора с Айшей.

Дежурному на входе в участок Виталий объяснил, что хочет видеть задержанную мисс Гилмор, нет, он не муж и не родственник, но имеет право, детектив Мэнтаг подтвердит…

Сержант ткнул в кнопку на пульте, сказал несколько слов, повернувшись к Виталию спиной, разобрать было невозможно, сплошное «бу-бу». Мэнтаг появился минут через пять, в течение которых Виталий разглядывал висевшие на стене объявления со зловещими требованиями «Wanted». На фотографиях были лица разыскиваемых убийц, насильников, грабителей, в самом низу Виталий увидел объявление о розыске девочки Силесты Винтер, семи лет, вышедшей в прошлый понедельник из дома и не вернувшейся. Всех, кто может сообщить информацию, просят… На фото у Силесты был вдумчивый взгляд, не дай бог, если с ней что-то случилось. Виталий начал вспоминать, не видел ли он похожую девочку около дома или на улице.

— Это объявление сейчас снимут, — сказал ему в спину подошедший Мэнтаг, Виталий и не заметил, из какого коридора вышел детектив.

— Она нашлась? — спросил Виталий, подумав, что если с Силе-стой все в порядке, то все хорошо будет и с Айшей. Никакой связи тут быть не могло, но почему-то две эти судьбы связались в его сознании.

— Нашлась, — мрачно сообщил Мэнтаг, взяв Виталия за локоть и отводя к окну, где они могли говорить, никому не мешая. — На стройке в Кэллагаре. Убита и… В общем, ничего хорошего. У вас конкретная информация? Если нет, извините, я сейчас занят.

Убита. Господи. Такая маленькая… Нет, у Силесты не может быть с Айшей никакой связи, зачем он об этом подумал?

— Я не знаю, к кому обратиться, поэтому спросил вас. Когда мне можно будет увидеть Айшу?

Мэнтаг покачал головой.

— До суда мисс Гилмор останется в камере и сможет видеться только со своим адвокатом.

— Но…

— Ничем не могу помочь, мистер Дымов. Да это и не в моей компетенции. Я веду расследование, как вам известно. Кстати, у меня к вам будут еще вопросы, но не сейчас. В конце дня я вас найду.

Сказано это было, как показалось Виталию, с видом вполне зловещим, хотя со стороны могло показаться, что говорил Мэнтаг мирно, даже улыбнуться изволил, отпустив наконец локоть Виталия и повернувшись к двери, показывая, что говорить им больше не о чем.

Виталий не помнил, что делал в последующие полчаса или час. Способность рассуждать и адекватно воспринимать реальность вернулась к нему, когда он въехал на стоянку больницы. Впрочем, может, он давно уже здесь стоял и только сейчас понял?

Виталий выключил двигатель, посидел минуту, решил, что достаточно освоился с реальностью, и вышел из машины.

На этаже дежурила миссис Станкер, женщина, при виде которой Виталий всегда вспоминал знаменитые строчки из песни о дикарях: «На лицо ужасные, добрые внутри». Много лет назад миссис Станкер, тогда молодая женщина, попала в аварию. Машина, в которой она ехала с мужем, перевернулась. Муж, сидевший за рулем, погиб на месте, а миссис Станкер получила множественные переломы, от которых оправилась, но лицо… Виталий и представить себе не мог, как выглядела бы эта женщина, если бы над ней не поработали пластические хирурги. Она была беременна, когда случилась страшная авария; слава Богу, ребенок родился, хотя и прежде срока, но здоровым, и у миссис Станкер сейчас была взрослая дочь, учившаяся в университете на биолога — не исключено, что Виталий встречал девушку в холле или в университетской столовой.

— О господи, Витали, это такое несчастье, примите, пожалуйста, мои соболезнования, — миссис Станкер говорила искренне, сопереживая Виталию всей душой, но слова все равно казались фальшивыми, и ему стало стыдно, он не мог ответить столь же искренними словами благодарности, мысли его текли в ином направлении, и он, должно быть, излишне резко прервал дежурную сестру:

— Скажите, пожалуйста, у вас каким-то образом фиксируются происшествия… я имею в виду, если, допустим, портится аппарат, или, скажем, бьется посуда, или кто-нибудь из ходячих больных падает…

— Вы говорите о разных вещах, Витали, — ласково произнесла миссис Станкер. — Если портится аппарат, я вызываю техника, и поломку он регистрирует в своем журнале. Если бьется посуда, осколки убирают, что еще с ними можно сделать? А происшествия с больными фиксируются в истории болезни. Вас интересует что-то конкретное?

Хотя вопрос был задан нейтральным тоном, Виталий услышал в словах дежурной сестры и недоумение, и любопытство, и желание помочь, хотя она и не понимала, почему Виталий задает свои вопросы.

— Все необычное, — с сомнением произнес Виталий, опасаясь, что «необычное» они с миссис Станкер понимают по-разному.

— О, — задумалась дежурная сестра. — Вы знаете, что Марта вышла замуж? Позавчера, да. Приглашала на свадьбу, но я не пошла — у меня внук болеет, так что я каждую свободную минуту сижу с ним.

Действительно, необычные новости. Марта Нортон, врач-реаниматолог, была хорошо знакома Виталию — тихая мышка, невидимая и почти неслышимая, классический тип старой девы, трудно было сказать, сколько ей лет, что-то в промежутке от тридцати до пятидесяти. Бесцветная, хотя, если сравнить с миссис Станкер… Лицо как лицо, увидишь и не обратишь внимания. Виталий подумал, что нельзя так оценивать человека, женщину, — возможно, у Марты богатейший внутренний мир, и кто-то наконец разглядел ее невидимую красоту. Дай им Бог счастья, но это совсем не то, что ему хотелось бы знать.

— И еще, — вспомнила миссис Станкер, отодвинувшись в тень, чтобы Виталию не было видно ее лицо, обычная уловка, она всегда старалась говорить, наклонив голову или отойдя в плохо освещенную часть помещения — если, конечно, такую можно было найти, — Генри уверяет, что видел привидение.

Генри был работником по уборке помещений — видный парень лет двадцати пяти, учившийся заочно на каком-то из гуманитарных факультетов, Виталий ни разу с ним не разговаривал и понятия не имел, мог ли Генри, например, присочинить что-нибудь ради красного словца или чтобы привлечь к себе внимание женской части больничного персонала.

— Вот как? — Виталий сделал заинтересованное лицо. — Наверно, дух больного, умершего во время неудачной операции?

Неудачной скорее была не операция, а шутка, о чем миссис Станкер дала понять, сказав недовольным тоном:

— Вы, конечно, в привидения не верите, Витали, я тоже человек рациональный, но у Генри нет ни грана воображения, он способен рассказать лишь о том, что действительно видел. Идеальный, кстати, свидетель в суде — правда, насколько я знаю, ему еще не приходилось…

Может, теперь придется, подумал Виталий.

— Когда это случилось и что видел Генри? То есть что он рассказывает?

— Позавчера, под вечер. Тут, вы знаете, была полиция, детективы всюду ходили, мешали работать, вам, наверно, тяжело об этом…

— Говорите, пожалуйста.

— Наверно, Генри это выбило из колеи, я так думаю. Если бы я была здесь, то тоже, наверно, была бы не в себе… Это так ужасно… Мы привыкли к тому, что больные… гм… не выживают. Но…

«Да скажи наконец, — подумал Виталий, — скажи, черт побери: никогда еще медсестры не убивали пациентов».

Миссис Станкер, однако, не стала развивать мысль и вернулась к инциденту с Генри, чему она, конечно, не была свидетелем, а потому рассказывает со слов девочек из кухни, а они наверняка и приукрасить горазды.