Один из слуг доложил о приходе генерала, и Мехмед V попытался изобразить на своем лице самую приветливую улыбку, на которую только был способен. Мустафа Кемаль вошел, громыхая своими сапожищами по мраморному полу и, не снимая головного убора, заговорил:

— Султан, мы должны действовать как можно быстрее. Англичане намерены напасть на нас с юга, через полуостров Галлиполи. Их цель — взятие Стамбула.

Мехмеду V не удалось скрыть испуганного взгляда. Если англичане возьмут Стамбул, его голова полетит первой.

— Как вы это узнали?

— Мы перехватили английского шпиона-армянина. Сейчас он понес англичанам дезинформацию, но если нам не удастся усилить этот фронт, удержать противника мы не сможем.

— Сопротивляться англичанам — это безумие. Наши армии обратятся в бегство, — ответил перепуганный султан.

— Мы одержали победу над русскими на Кавказе.

— Так оно и есть, генерал, но это было много месяцев назад. Теперь же наша армия под натиском русских отступает.

— Наши войска готовы перекрыть Суэцкий канал и напасть на Египет.

— Это будет не очень легко, особенно сейчас, когда мы должны направить подкрепления на Галлиполи.

— Султан, наш самый главный враг — трусость.

— Нет, генерал, наш главный враг — неосмотрительность.

Мустафа Кемаль внимательно посмотрел в глаза Мехмеду V и, ткнув указательным пальцем ему в грудь, спросил:

— Разве не вы халиф, глава уммы [35]?

— Аллах всемогущ, но победить мы можем только с помощью хитрости.

— Так проявите же хитрость и подпишите приказ об отправке войск на Галлиполи.

Мустафа протянул султану приказ, и тот принял его дрожащей от страха рукой. Потом он взял со стола одну из авторучек и нацарапал свое имя.

— Обещаю вам, что вы не пожалеете.

— Пожалуйста, вы не могли бы оставить меня одного?

Мустафа Кемаль взял бумагу, пробежал по ней глазами и направился к выходу.

— Генерал, что вы предполагаете делать с армянами?

— Это не входит в мои обязанности. Я военный. Спросите об этом правительство.

— Но кто отдал приказ об их переселении?

— Это сделали три паши [36].

Султан подпер голову руками. Он уже давно был марионеткой в руках армии. Сердце старика не выдерживало. «Пожалей, Аллах, его душу».

Телеграмма из Салоник не оставляла никаких сомнений. Информатор-армянин подтвердил уязвимость Галлиполи, и все, что оставалось сделать, — это дать зеленый свет реализации готового плана. Когда совещание достигло кульминации, Черчилль встал и, уперев руки в крышку стола, сказал:

— Джентльмены, история преподносит нам уникальную возможность. Если мы овладеем Стамбулом и одержим быструю победу над турками, то сможем усилить русский фронт. Нейтральные государства — Румыния, Болгария, Греция и Италия — перестанут страшиться австрийцев и, при наличии соответствующих территориальных обещаний, присоединятся к нам в наступлении на Вену. Война закончится менее чем через шесть месяцев.

— А что будет, если нам не удастся овладеть Галлиполи? — спросил один из офицеров.

— Что будет? С этой минуты напоминайте мне, что я обещал расстрелять каждого офицера, который сомневается в нашей победе, — пошутил Черчилль.

Все главное командование разразилось смехом.

— Турецкие силы разрознены. Джемаль-паша на Суэцком канале намеревается захватить Египет; Энвер-паша получил хорошую взбучку в Армении и на Кавказе, а когда начнется восстание армян, положение турок еще больше усложнится.

— Но Галлиполи обороняет Пятая армия, которая, как считается, является самым лучшим турецким соединением, — возразил тот же офицер.

— Лучшая турецкая армия хуже любого нашего пехотного формирования, укомплектованного индусами. Не беспокойтесь, даже «кенгуру» смогут разгромить этих неверных солдат, — высокомерно парировал Черчилль.

— Но они находятся под руководством Отто Лимана фон Сандерса, — настаивал офицер.

— Я не боюсь немца. Один человек не может изменить то, что нам предначертано судьбой.

Черчилль вскинул подбородок и обвел взглядом офицеров. Его голубые на выкате глаза метали молнии. План был продуман, и не важно, что кому-то он не нравится. Черчилль победоносно завершит военный конфликт и вернется домой как герой. Это его война, и он не собирается пускать ее на самотек.

Британские солдаты сопровождали их до консульства. К счастью, греки предпочли остаться в стороне, когда консул сообщил, что речь идет о группе турецких шпионов, которые проникли в страну.

Геркулес и Линкольн допросили захваченного ассасина в подвале посольства.

Время работало против них. Если аль-Мундир бежал из Афин, то вероятность спасти Джамилю понижалась до минимума, и, хотя Геркулес не признавал чудодейственную силу «Сердца Амона», ему хотелось верить, что хоть каким-то образом камень улучшит ее состояние.

— Хорошо, — сказал по-арабски Геркулес. — Я знаю, как заставить тебя говорить.

Они беседовали с пленником уже больше двух часов, но, не добившись никаких результатов, были на грани отчаяния. На рубашке Геркулеса проступили большие пятна пота, правда, положение пленника было намного хуже. Они позволили солдатам избить его, и теперь все его лицо было в кровоподтеках, под глазами появились синяки, а из разбитых губ сочилась кровь.

— Если будешь сотрудничать, мы оставим тебя в покое, в противном случае тебя повесят как шпиона.

— Я умру как мученик, проклятый неверный! — прокричал пленный и плюнул Геркулесу в лицо.

— Но умереть — это не самое худшее, мы оставим тебя жить обесчещенным перед твоим народом, — предупредил пленника Линкольн.

Пользуясь тем, что пленник был связан, он вставил ему в рот воронку и начал заливать спиртное. Вино текло по груди, иногда ассасин захлебывался, но все-таки в него удалось влить более двух литров. Голова у пленного закружилась, хотя держался он по-прежнему твердо. Геркулес достал шприц и сделал ему укол в руку.

— Это усилит воздействие, — сказал он.

Спустя несколько минут пленник закинул назад голову и закатил глаза.

— Попробую говорить с ним так, словно я его начальник, — шепнул Геркулес Линкольну.

— Низарит, сын Аламута, добрый моджахед [37]. Неверные обманули брата аль-Мундира, дали ему не ту бумагу. Если мы вовремя не найдем его, ритуал не даст желаемого результата. Где сейчас аль-Мундир?

— Я не могу говорить, они меня услышат.

— Успокойся, мы здесь одни.

— Они меня связали, — говорил, словно в трансе, пленник.

— Не бойся, брат. Если мы не предупредим аль-Мундира, случится беда — и для ислама, и для братьев.

— Не могу.

— У меня нет времени. Если он убежит, я не смогу его найти.

— Он возвращается домой.

— Домой?

— Возвращается в Аламут, там наш имам. Да благословит Аллах его имя во веки веков.

— Когда он отъедет?

— Сегодняшней ночью. На красном судне.

— Красное судно? Как оно называется?

— Я этого не знаю, брат.

Геркулес дал знак Линкольну, и оба вышли из помещения.

— Думаешь, он говорит правду?

— Он находится в состоянии, похожем на гипноз. И то, что он нам рассказал, похоже на правду.

— В таком случае нам следует поспешить, чтобы быть в порту раньше, чем он сможет удрать.

— У нас мало информации, но будем надеяться, что в порту не так много судов красного цвета, — сказал Геркулес, надевая пиджак и выходя из подвала.

Порт был безлюден. Только кое-где светились огни кораблей, а тишину нарушал лишь шелест волн да поскрипывание снастей. Геркулес и Линкольн рыскали по порту более часа, но безуспешно. Линкольн считал, что пленный обманул их, ведь это был религиозный фанатик, готовый отдать жизнь за свою веру, но Геркулес настаивал на продолжении поиска. В его усталом взгляде и печальном выражении лица читался страх вернуться в пансионат с пустыми руками.