— Обойдешься. До того света чуток осталось.

Подгоняемый прикладом, Степан брел к мосту. Земля уходила из под ног, острая щебенка впивалась в босые разбитые ноги.

На косогор Степан взбирался на четвереньках. Ноги не могли одолеть подъем. Позади послышалось издевательское:

— Ползешь, вошь беременная!

Степан опустился на рельсы и устало уронил голову. Нет мыслей, нет желаний — одна пустота. Рядом, сняв часть настила, бандиты устанавливали ящики с динамитом на опору моста. Суетились, толкали друг друга, спешили. На Степана перестали обращать внимание. Сычов с бикфордовым шнуром в руках ушел вперед.

Издалека донесся гудок паровоза. Степан вздрогнул и закрыл глаза. Тот самый поезд! Двенадцатый скорый из Москвы! Сейчас он приблизится к разъезду. Стоянка — три минуты. А потом — до моста два с половиной километра. Только успеет набрать скорость — и тут же под уклон…

Из-под локтя Степан наблюдал за лихорадочно работающими бандитами. Сычов поторапливал. Сам же продолжал разматывать бикфордов шнур. Кто-то кричал: «Не так! Не так! Запалы с другой стороны вставляй, дура!» Кричавший сбросил с себя пояс и скрылся в дыре. На поясе — граната, обычная «лимонка». Степан не мог отвести от нее взгляда!..

Мышцы напряглись. Никакой боли Степан уже не чувствовал. Вот его единственный шанс. Плевать на мост, лишь бы сохранить поезд. Два прыжка — и он у цели. Погибать так с музыкой!

В следующую секунду Степан рывком послал тело вперед, схватил «лимонку» и, подняв ее над головой, дико крикнул:

— Убью, гады!

От него шарахнулись. Последнее, что отчетливо помнилось, — рывок кольца. Поезд спасен! Три секунды, мелькнуло в голове, всего три секунды! Самому не успеть!..

Степан размахнулся и, швырнув гранату в дыру, где лежал динамит, прыгнул через перила с моста. Ледяная вода обожгла, как кипяток. Взрыва он уже не услышал.

Налетевшая ночью пурга перемела колею зимника, отрезав оленеводческие стойбища, колхозы и селения от райцентра, и мне ничего не оставалось делать, как поставить «газик» в гараж и искать более надежный попутный транспорт, чтобы поскорее добраться до дома.

У магазина где всегда стояли вездеходы геологов, на этот раз машин не оказалось, и только дожидалась своего хозяина собачья упряжка, впряженная в длинную нарту. Собаки искоса посмотрели на меня и снова уткнули морды в вытянутые лапы. Из магазина вышел высокий бородач, подошел к упряжке.

— Слушай, друг, ты не вниз?

— Вниз.

— Может, подбросишь до Атки?

— Садись, — буркнул он.

Хозяин нарты оказался хмурым, неразговорчивым человеком, Начатый мной разговор он не поддержал, и мы ехали молча. По-видимому, это его устраивало, да и мне было о чем подумать. Только что в райотделе закончилось оперативное совещание, перед которым нас ознакомили с ориентировкой, пришедшей из Киева. Оказывается, там «всплывают» песцовые и соболиные неклейменые шкурки, которые, по определению специалистов, когда-то «бегали» именно на моем административном участке. Кое-что об этом уже известно, но мало. Поставщик шкурок, который шел теперь под кодовым названием «Заготовитель», создал необыкновенно хитрую сеть сбытчиков пушнины. Оперативники уже имеют данные о скорняках, получающих от него товар, а вот на самого Заготовителя выйти не могут. Правда, у меня в планшетке лежит только что размноженный фоторобот этого дельца, но я не первый год живу на белом свете и не один день работаю в милиции, а посему отношусь к этим фотороботам по-своему. Да и как можно признать живого человека в этом графическом рисунке — вытянутой физиономии с утиным носом.

Чтобы не заскучать, я стал рассматривать собак. Кое-что я уже начал понимать в этих работягах, недавно сам купил упряжку, и теперь мог по достоинству оценить любую собаку, Особенно меня заинтересовал правый передовик: видно было, что в этой упряжке из шести собак он самый сильный и является безраздельным вожаком. Каюр при таком вожаке спокоен — в дороге это его первый помощник. Такой вожак сам разберется, кто как ведет себя в упряжке, и сам же задаст трепку провинившемуся. На мой вопрос, как зовут эту умную псину с серыми подпалинами, каюр нехотя процедил: «Алмаз» и тут же вытянул собак вдоль хребтов.

К полудню мы оставили позади тундру, и после небольшой подкормки собак наша нарта уже катилась по льду быстрой реки, где над большими и малыми полыньями подымались и двигались нам навстречу белые густые облака. Когда нарта вскакивает в такое облако, вокруг становится совсем бело и не видно даже передовиков упряжки.

Пренебрегая подстерегающей на каждом шагу опасностью, мы неслись как очумелые. Вдруг почти под нами послышался звук колющегося льда. Зашумела, заклокотала вода. Заволновались собаки. Алмаз завизжал и сильнее рванулся вперед. Нарта оказалась на отколовшейся от берегового припая льдине, которую быстрое течение сносило от берега.

Собаки остановились. Перед нами, за острой кромкой льда, зияла широкая рваная щель. Темная, непроглядная вода круто разворачивала отколовшуюся льдину. Неожиданно плавучий островок накренился и еще больше погрузился в воду. Еще минута-другая, и рассчитывать на спасение мы уже не смогли бы. Но вдруг слабый, едва уловимый толчок вывел нас из замешательства. Его мы почувствовали одновременно и быстро повернулись назад. Второй край льдины все еще терся о береговой припай. Я бросился к передовикам упряжки, заорал:

— Алмаз, за мной! — Сам же, на ходу снимая кухлянку, побежал к берегу. Этой команде мгновенно подчинились собаки и, круто повернув нарту, понесли следом. Рваная, с клокочущей водой щель, где еще можно было переправиться, не превышала полутора метров. Я с разбегу прыгнул на противоположную сторону, следом за мной — каюр. Алмаз с сильным лаем, увлекая за собой остальных собак, мчался ко мне. У края льдины оба передовика на какое-то мгновение задержались, но, подпираемые остальными собаками и нартой, прыгнули в воду. Только что оставленная нами льдина, разламываясь на части, быстрым течением затягивалась под перекинутый через реку ледяной мост. Собаки отряхивались, дрожали от холода. Я надел кухлянку.

— Надо крепко гнать собак, перемерзнут, — буркнул каюр.

Мы прыгнули в нарту, и сильные собаки, оставляя за собой снежный вихрь, снова понеслись по льду. Каюр почему-то злился и свою злость срывал на собаках.

Он не давал им передышки. Вскоре показался поселок. Собаки почувствовали стоянку, подтянулись и побежали еще быстрее. Вдруг залаял и завизжал Алмаз. Остальные навострились и выше задрали морды. Упряжка напряглась, рванула за своим вожаком.

Нарта набрала бешеную скорость. Ее кидало из стороны в сторону. Я с трудом разглядел: впереди мчался заяц.

Убавить скорость не удалось. Тормозной остол переломился, и каюр, зверея от бессилия, продолжал ругаться и орать какие-то только ему понятные команды. Потом он стал на правый полоз и бросил в переднюю пару обломок остола. Вожак это заметил, отскочил в сторону, но не остановился.

Обломок остола попал под полоз нарты, и в тот момент, когда каюр наклонился, чтобы подобрать его, нарта сильно ударилась в раскате, он оторвался и повалился в снег. Я верхом сидел на нарте и обеими руками держался за переднюю дугу.

Во втором раскате нарта накренилась, и я свалился на бок, опрокинув ее. Немного проволочив нарту и меня, собаки остановились.

Подбежал совсем озверевший каюр. Кроме обломка остола, у него в руках блестел большой нож. Он набросился на сидевших и лежавших, успевших успокоиться собак. Колотил их обломком остола, бил и топтал ногами, хватал за уши и разбрасывал в стороны. Он стонал, ругался и шипел.