Слушая следователя, Андрей Аверьянович внимательно приглядывался к нему, Зураб Чиквани был красивым мужчиной с медальным профилем, с живыми черными глазами. Верил ли он сам в то, что говорил? Скорее всего, верил.

— Я, конечно, буду иметь в виду ваше замечание насчет горской крови, в состав которой входит порох, — Андрей Аверьянович сказал это без улыбки, но собеседник его улыбнулся и поправил:

— Динамит.

— Чтобы не спорить о терминах, скажем — взрывчатка. Я это учту и заранее благодарю за добрый совет.

— И еще будет у меня к вам, — следователь замялся, — не знаю, как назвать — совет или просьба: склоните подзащитного признаться. Запирательство только отягчает его положение… Это, разумеется, не официальное заявление следователя адвокату, поймите меня правильно.

— Я так и понимаю, — заверил Андрей Аверьянович.

— Просто по-человечески жаль этого парня, — еще раз уточнил Зураб Чиквани, — и я от души хочу ему добра.

Потом, получив дело Алмацкира Годиа, Андрей Аверьянович надолго закрылся в комнате с пыльными шкафами, с канцелярскими столами, заляпанными чернильными кляксами.

Протокол осмотра места происшествия был составлен людьми не очень знающими, осматривали спустя несколько часов после убийства, ничего, ни одной мелочи, за которую могло бы ухватиться следствие, не увидели, не нашли.

По свидетельским показаниям проследил Андрей Аверьянович путь Алика к площадке у здания конторы совхоза. Он не собирался туда идти, сидел дома и читал, но мимо шли знакомые девушки и утащили его с собой. Уходя, он крикнул матери в дом, что скоро вернется.

У конторы собралась молодежь. Сидели на порожках, разговаривали. Кто-то сходил к старому Гела Чмухлиани и привел его с чуниром. Старик играл и пел сванские песни. Стало смеркаться. Тут подошел Давид…

Андрей Аверьянович внимательно прочитал показания свидетелей, доискиваясь причины ссоры, пытаясь составить представление, с чего же она началась, но так и не нашел ничего определенного. Парни утверждали, будто Давид обиделся на замечание по поводу того, что пришел пьяный. Кто сделал это замечание? Кто-то, кого ни один из свидетелей не назвал. Почему? Не запомнили. Следователь спрашивал каждого: «Вы, именно вы, делали Давиду такое замечание?» И ото всех получил ответы: «Я не делал, но кто-то из девчат, кажется, сказал, что не стоило приходить в таком виде». Однако ссорился Давид не с девчатами, а с парнями, одного из них, Левана Чихладзе, взял за грудки и тряхнул. Почему именно Чихладзе? Этот молодой человек жил в Зугдиди, но каждое лето приезжал сюда к родственникам, считался своим среди местных парней. Он тоже сказал, что замечаний Давиду не делал, что просто ближе других стоял к нему, когда тот вспылил. Алик сидел в стороне и подошел к группе вздорящих в тот момент, когда надо было вмешаться, и он вмешался: обнял Давида за плечи, отвел на несколько шагов, уговаривая не связываться, не обращать внимания, в общем говорил обычные незначащие слова, какие любому приходят в голову, когда он урезонивает пьяного. Кто начал и с чего началась ссора, он не знал.

Андрей Аверьянович почитал показания девчат. И среди них не нашлось той, которая сделала Давиду замечание. Одна из свидетельниц припомнила: «Они там насчет гор что-то заспорили». Но в других показаниях это предположение подтверждения не получило. Девчата сходились на том, что Давид и раньше задирался и ссорился с ребятами. Трезвый он неплохой парень, а как выпьет — дурной.

Следователь, конечно, поинтересовался, а где были и что делали до полуночи те ребята, с которыми ссорился Давид, особенно тщательно проверил он Левана Чихладзе, того самого, которого Давид брал за грудки. У всех, в том числе и у Левана, было железное алиби.

Не имел алиби только Алик Годиа, все было против него. Свидетели показывали, и обвиняемый того не отрицал, что Давид еще здесь, возле конторы, отталкивал его и один раз ударил. Это когда Алик попытался увести его. Потом он все-таки пошел с Аликом, хотя и неохотно. И в дороге не остыл. Педзин Ониани, рабочий совхоза, услышал на улице шум, и вышел на террасу своего дома, и окликнул скандалистов. Они умолкли и пошли вверх по улице. Алик подтверждает: действительно, Давид ругался и в том месте, где видел их свидетель Ониани, уперся и не желал идти дальше. Но ругал он не Алика, а Левана Чихладзе и упирался потому, что хотел вернуться и набить Левану морду. Алику с трудом удалось уговорить Давида, некоторое время он даже силой тащил упиравшегося дебошира…

Других свидетелей не было. Никто не видел, как сидели Алик и Давид на лавочке, как они расстались и как шел Алик домой. Вернулся он вскоре после одиннадцати вечера. К этому времени, по свидетельству медицинской экспертизы, Давид был уже мертв.

Андрей Аверьянович еще раз прочитал медицинское заключение. Оно давало основание для заявления о том, что преступление с самого начала было неправильно квалифицировано. В данном случае речь, видимо, должна была идти не об убийстве, а о нанесении тяжких телесных повреждений, от которых последовала смерть. Другая статья Уголовного кодекса.

Наводило на размышления и заключение экспертизы, занимавшейся ботинками Алмацкира Годиа. Эксперт обнаружил в швах и складках кожи предъявленных ему ботинок кровь той же второй группы, что и у Давида Шахриани. Улика? Но Алик заявил, что в тот злополучный вечер на ногах у него были не ботинки, а кеды. Следователь пытался выяснить, правду ли говорил обвиняемый, но это оказалось не так-то просто сделать: одни свидетели говорили, что не помнят, другие колебались, и их показания напоминали гадание на пальцах. В общем, выходило, что убедительных доказательств на этот счет в деле не было. Ну а если иметь в виду, что у Алика тоже вторая группа крови, то цепь доказательств обвинения в этом месте не выдерживала возложенной на ее нагрузки. «Что это — небрежность следователя, — рассуждал Андрей Аверьянович, — или неколебимая убежденность в своей версии, мешающая трезво оценивать факты?» Он снова листал дело, ища и не находя ответа на свой вопрос.

— А мы хотели за вами нарочного посылать, — сказал Васо.

Андрей Аверьянович умылся и сел за стол.

— Просмотрели дело? — спросил Васо.

— Да. Неопровержимых, прямых улик против Алмацкира Годиа следствие не добыло.

— Так почему же следователь считает дело законченным?

— Его можно понять. Человек убит, надо найти и наказать убийцу. Есть один подозреваемый, одна версия, достаточно правдоподобная. Алмацкир не признался во время следствия, может быть, признается на суде, так бывает.

— А если не признается и на суде?

— Если не будет более серьезных доказательств, дело вернут на доследование.

— Но ведь это грозит неприятностями следователю, — сказал Васо. — Неужели он этого не понимает?

Андрей Аверьянович развел руками.

— Видимо, считает свою позицию прочной, доказательства убедительными. У меня нет оснований предполагать какие-то иные мотивы.

— Дайте человеку поесть, — вмешался молчаливо сидевший Фидо.

— Извините, — Васо даже руками всплеснул от огорчения, — мы забыли законы гостеприимства.

После обеда Фидо и его гости отправились за свежим нарзаном.

Перейдя площадь, спустились к мосту, висевшему над шумной речкой, клокотавшей глубоко в ущелье. Потом дорога вывела к одинокой башне, стоявшей у впадения речушки в другую, такую же мутную и бурливую. Проходя мимо, Андрей Аверьянович не удержался, потрогал холодный и шершавый угловой камень. Кладка была крупная, нетесаные камни подобраны искусно и тщательно. Башня стояла, как часовой, у слияния двух речек, узкие окна-бойницы бессонно смотрели в долину, уходящую вниз.

Перешли вторую речку по такому же, как и первый, деревянному, переброшенному через глубокое ущелье мосту, и неширокая дорога повела над бурной водой вверх по течению. А справа был крутой склон, заросший темно-зеленой хвоей.

Метров сто дорога шла в гору, а потом, переломившись, стала спускаться к реке. Отсюда, с этого маленького перевала, видно было пробитое водой суровое ущелье, а над ним далеко впереди сияла малиновым пламенем снежная вершина. Самая маковка ее загибалась, как верх фригийской шапочки.