Его широкоскулое лицо было еще в тени — они проходили под высоким бамбуковым навесом, но Акико сразу же узнала эти странные глаза с опущенными углами, непонятные глаза, не европейские, но в то же время и не восточные. Непостижимые. На какое-то мгновение Акико ощутила такое же магнитное притяжение, как тогда в “Дзян-Дзяне”, и едва устояла на ногах.

Теперь они были уже очень близко. Внезапно лицо Николаса осветилось солнечным лучом. Порыв ветра бросил темную прядь ему на лоб. Николас автоматически поднял руку, убрал ее, и тень пробежала по этим сильным уверенным чертам.

Акико быстро пошептала про себя заклинание. Нужный момент наступил. Она была готова. Острое возбуждение, сродни экстазу, переполняло все ее существо, она вся превратилась в ожидание.

Акико провела кончиком языка по пересохшим губам, отмечая пластичность, с какой двигался Николас, как он контролировал каждый свой шаг: качества, присущие танцорам или борцам “сумо”. Он казался ей огромным тигром, царем зверей, крадущимся сквозь лесные дебри и настигающим смертельным прыжком зверя, пытающегося спастись от него бегством.

Теперь. Момент настал. Акико ждала, когда Николас наконец посмотрит на нее. Его снедало естественное человеческое любопытство: конечно, ему будет интересно узнать, что за женщину берет в жены Сато.

Акико почувствовала его пристальный взгляд. Он был прикован к ее вееру и краешку ее глаза. Их взгляды встретились, и Акико тотчас почувствовала себя парящей во времени и пространстве. Вся ее подготовка, годы страданий мелькнули одной яркой вспышкой, словно отдельный кадр на киноэкране, для того чтобы вылиться в кульминацию. Теперь.

Резким движением она опустила веер, открывая свое лицо.

Когда Николас вышел из лимузина, доставившего их сюда из Токио, он поразился красоте здешних мест. По дороге они обогнули огромное озеро и, оставив позади него зеркальную поверхность, поднялись по серпантину дороги на скалу, где располагался синтоистский храм.

Его не удивило, что священники выбрали именно это место, чтобы построить свой храм. Синтоизм обращал душу человека к природе. Течение жизни. Карма. Человеческая жизнь всего лишь тоненькая ниточка гораздо большего клубка, где каждое живое существо — человек, растение, камень — играло свою роль.

Душа Николаса рвалась наружу, сердце трепетало, когда он ступил на эту суглинистую, усыпанную хвоей почву. Ветер был прохладным, но в воздухе чувствовалось весеннее тепло. Скоро над сосновыми верхушками и поверхностью озера рассеется туман, и тогда вид будет просто фантастическим.

Он слышал птичьи трели над своей головой, шелест огромных ветвей, дружное колыхание зарослей бамбука.

Он почувствовал замешательство среди гостей, но сомневался, заметил ли его Томкин. Оно было вызвано приездом гайдзинов, Томкина и Линнера. Нанги ясно дал понять, что многие не считают Николаса японцем.

Проходя сквозь толпу, вглядываясь в лица, Николас гадал, что, интересно, думают они о полковнике Линнере, его отце. Помнят ли они, как он помогал восстанавливать Японию? Или втайне ненавидят его, возможно, для них он так и остался чужеземным захватчиком? Знать наверняка было невозможно, и Николас хотел верить, что некоторые, такие, как Сато, все же чтут полковника. Николас понимал, что его отец был выдающимся человеком, что он боролся с непримиримой оппозицией за демократию, за восстановление нации.

— Господи, какие эти черти маленькие, — сказал Томкин сквозь зубы. — Я чувствую себя среди них как слон в посудной лавке.

Они направились к Сато. Николас хорошо видел его и стоящего неподалеку гиганта — Котэна, в гротескном костюме “сумо”. И рядом с ним — стройную элегантную женщину в японском традиционном наряде невесты. Николас попытался рассмотреть ее, но она закрывала лицо церемониальным веером. Цунокакуси полностью скрывала верхнюю часть ее головы.

— Находись мы в какой-нибудь другой стране, — тихо сказал Томкин, — я бы и не приехал. Мне все еще хреново.

— Лицо, — сказал Николас.

— Ах да. — Томкин попытался улыбнуться. — Мое лицо меня когда-нибудь погубит.

Теперь, когда они окончательно выбрались из толпы, Николас увидел Нанги — его окружали мужчины в темных костюмах. Похоже, здесь собралось высшее руководство семи или восьми министерств.

Они остановились в нескольких шагах от Сато и его невесты. Томкин сделал шаг вперед, чтобы поприветствовать и поздравить Сато. Николас в упор смотрел на Акико, пытаясь угадать, что скрывается за золотым веером. И вдруг, словно она услышала его мысленный призыв, в ответ на его желание веер опустился, и у Николаса перехватило дыхание. Он отшатнулся, как будто невидимая рука ударила его.

— Нет!

Его шепот показался ему криком. Кровь застучала в висках, сердце судорожно сжалось, на глазах выступили слезы, так сильны были нахлынувшие чувства.

Прошлое ожило. Страшный демон глядел на него. Мертвые не воскресают. Их тела становятся прахом, частью Вселенной.

Когда-то она принадлежала Николасу, душой и телом. Сайго не мог обладать ею и убил ее. Он утопил ее в заливе Симоносэки, где “ками” клана Хэйкэ гравировали человеческие лица на спинах крабов. Ее нет.

И все же вот она. В двух шагах от него. Этого не могло быть. И это было.

Юко.

Самое яркое воспоминание Тандзана Нанги о войне — красное небо. Когда солнце поднималось над широкой вздымающейся грудью Тихого океана, казалось, в мире не осталось ни одного мягкого оттенка, только яркие всполохи оранжевого и багрового — словно огромные щупальца морского монстра, тянущиеся из бездны, навстречу медленно пробуждающейся заре.

Длинные ночи, наполненные грохотом моторов, постоянной вибрацией мощных винтов авианосца, прокладывающего себе путь на юг мимо маленькой группы островов Бонин, навевали грустные воспоминания о днях, наполненных ослепительным светом. На краю горизонта, словно в насмешку, сгустились тучи.

Они находились всего в тысяче морских миль от Токио, но погода стояла здесь совершенно другая. Среди людей на борту ходило множество разговоров и догадок об их месте назначения. Ведь они не были частью флота, их не сопровождал эскорт. Да и в море-то они отправились глубокой ночью, когда одни только голые лампочки, разбросанные там и сям в огромном военном порту, бросали резкие тени на покрытую мелкой рябью воду. Часовые, пригнувшись друг к другу, разговаривали шепотом и старательно не замечали осторожно выходящего в открытое море авианосца.

У них есть секретный приказ — единственное, что сказал им капитан Ногути. Он сказал это, чтобы предупредить возможные слухи, но эффект оказался обратным.

Куда же они направляются?

Ночью, когда погасили все огни, люди собрались в своих тесных каютах без окон, чтобы обсудить тревожащие их вопросы.

Готаро Сато был уверен, что они направляются на Марианы. Большинство других нашли эту идею абсурдной. Марианы находились слишком близко от Японии, чтобы там могли развернуться военные действия, а их вылазка, совершенно очевидно, носила боевой характер да к тому же была чрезвычайно срочной, как ясно им дал понять капитан Ногути в своей речи.

Но мысль о Марианах возбудила воображение Нанги и, когда все разошлись, он разыскал Сато. Мощной шеей и круглым лицом Готаро Сато напоминал медведя. У него были широко расставленные проницательные глаза, в которых ничего нельзя было прочитать; но он не был лишен эмоций, и на него часто накатывали приступы неудержимого юмора. Он знал, что определенная порция его нелепого остроумия — по натуре он был шутник — способна порой снять напряжение и успокоить страх.

А в те мрачные дни последних месяцев войны с избытком хватало и того и другого. Союзнические армии уже выиграли две большие, очень тяжелые кампании: сначала на Соломоновых островах, еще в 1943 году, и совсем недавно — в Новой Гвинее. Все понимали, что они неуклонно приближаются к Японии, и ждали от своего командования какой-то особой стратегии, способной переломить ход событий.