Рик Миллар сидел на краю пластмассовой лодки, которую они взяли напрокат на пляже. Длинные загорелые ноги были опущены в воду. На нем был костюм для серфинга, купленный в Лахаине.

— Мне кажется, ты знаешь ответ.

Жюстин улыбнулась. На сердце у нее было легко, как никогда.

— Мне льстит, что ты пытался соблазнить меня.

Миллар добродушно засмеялся.

— Это не просто похоть, ты знаешь. Я хочу, чтобы ты вернулась в фирму независимо от того, что произойдет между нами.

— Это уже произошло, — сказала она. — А вообще я рада, что ты приехал.

Он наблюдал за стайкой золотых рыбок, проплывавшей над рифом, возле которого они качались в лодке на волнах.

— Ты, наверное, очень его любишь, раз так ему преданна.

Жюстин постоянно вспоминала, как просыпалась среди ночи, взволнованная и испуганная, как прикасалась к руке Николаса. Ни у кого не было таких рук, она гладила его ладонь, жесткую, покрытую твердыми, как железо, мозолями. Так гладят игрушечных мишек, это ее успокаивало, и она снова засыпала.

Но это было давно, и словно не с ней, а с какой-то другой Жюстин. Она не верила, что страх и тревога надолго сделаются частью ее жизни.

Она смотрела на залитый солнцем пролив Молокаи, где резвились дельфины, рассекая плавниками поверхность воды, и подумала о своей неопытности как о неопытности другого человека: четко и ясно. Она была совсем другой.

Ей пришло в голову, что она всегда боялась любви... истинной любви, которую она испытывала к Николасу. Вся ее взрослая жизнь была серией романов с мужчинами, которые не могли дать ей спокойствия жизни вдвоем. Ее, пожалуй, влекло к мужчинам, которые просто хотели ее использовать как женщину, а затем возвращали ее в одиночество, где она чувствовала себя в безопасности, как маленькая девочка, и где — это поражало ее больше всего — она была уверена в появлении своего отца, его защите и проявлении любви к ней.

Она поняла, что сама вызвала то, что казалось ей вмешательством в ее жизнь. Это самое вмешательство доказывало, что он любит ее и заботится о ней и готов бросить свою работу, отнимающую все его время, чтобы сделать для нее что-нибудь.

Оцепенев, она сидела на гавайском солнцепеке, невидящими глазами глядя на остров, который когда-то был убежищем для прокаженных. В том, что она проделала весь путь к Молокаи, была некая ирония и вместе с тем логика. Конечно, теперь она уже понимала, зачем она здесь. Она находилась в шести тысячах миль от дома, три тысячи миль по Тихому океану и оказалась таким образом ближе к Японии, к Николасу.

— Пойдем поплаваем? — ласково предложил Миллар.

Жюстин сжала его руку.

— Иди, если хочешь, я присоединюсь к тебе через несколько минут.

Он кивнул и перекинулся через борт в воду, медленно отплывая от нее; его мышцы работали четко и согласованно.

Она наблюдала за ним с чувством смутной радости, о которой она и не подозревала. Он был красив, желанен во всех отношениях. Сколько женщин отдали бы все, чтобы оказаться на ее месте. Она громко рассмеялась. Ей нравилось, что в нее влюблен такой мужчина. Но еще радостнее ей было от ощущения всепоглощающей любви к Николасу.

Их ссора казалась теперь банальной и глупой, а тогда воспринималась словно битва титанов на Олимпе. Она билась не с Николасом, а с собой. Теперь, спустя время, она признавалась, что встретила его сообщение с ужасом, потому что была уверена тогда, что человек, за которого она выйдет замуж, будет повторением ее отца.

Да, она страшилась только потому, что этого хотела подсознательная часть ее разума, теперь это ясно. Николас был не ее отец, его жизнь принадлежала только ему... а тут Жюстин.

У каждого из них была своя жизнь. Как Николас говорил? У каждого своя карма. Она снова улыбнулась. Именно карма.

И ее карма приказывала быть на его стороне, будь он главой “Томкин индастриз” или кем угодно. Она больше не боялась отдать свое сердце другому человеку, больше не боялась провести свою жизнь не в одиночку. Наоборот, она точно знала, что хочет именно этого.

Она прыгнула в воду и поплыла к Рику, качавшемуся на волнах и рассматривающему обломки огромных скал далеко в воде.

— Как размышлялось? — спросил он весело.

— Размышлялось. — Она рассмеялась. — Это для взрослых, да? Мне еще многому надо учиться, чтобы заниматься размышлениями.

Он пристально на нее посмотрел, словно щенок вдруг превратился в добермана.

— Ты вернешься и станешь вице-президентом по дизайну?

Жюстин вздохнула.

— Рик, ты должен дать мне гарантии, чтобы я могла принять решение.

Он кивнул.

— Сделаю все, что смогу.

— Хорошо. Я так быстро уехала, что не успела связаться с Мери Кейт, хотя и оставила для нее сообщение. Теперь я должна по крайней мере доверять тебе. — Она замолчала, ожидая, станет ли он возражать, но он промолчал, и она продолжала: — Если ты уволил Мери Кейт против ее желания и если ты определил меня на ее место до моего прихода, то я тебе уже говорила: мне не нужна эта работа. Это окончательно.

— Я тебя понял. Мери Кейт не радовалась происходящему. Мы собирались полюбовно расстаться, когда я тебя встретил. Я пытался ей помочь. Я хотел, чтобы она сама все поняла. Но она не смогла. Хотя достаточно умна, чтобы видеть все. Вот так.

— Значит, вы с ней говорили об увольнении еще до того, как ты впервые пригласил меня на обед?

— Да.

— Рик, для меня это очень важно, я не хочу ошибиться. Все решит один звонок Мери Кейт.

— Тогда позвони ей, Жюстин. Я хочу, чтобы ты мне поверила, хотя у тебя могут быть сомнения. Твоя подруга не скажет тебе больше того, что сказал я. Все.

Пора ослабить напряжение, подумала Жюстин. Она улыбнулась и брызнула на него водой.

— В таком случае, я думаю, что приму твое предложение.

Они качались на волнах, одна из волн ударила о коралловый риф, словно пытаясь разбить его, но рассыпалась в пыль, ударившись об острый выступ.

— Но сейчас я должна съездить в Японию.

Он знал, что это значит. Она рассказала ему о Николасе, о том, где он и что между ними было. Он улыбнулся, но улыбка была печальной. Улыбка искусного рыбака, у которого с удочки сорвалась ценная рыбина. Ему жаль, что он не смог ее вытащить, но он восхитился существом, победившим его; даже рад, что сегодня победила свобода.

— Знаешь, — сказал он, — я много лет завидовал японским методам рекламы. Надеюсь, привезешь нам немало их секретов. И оба засмеялись.

Везунчик Чу не ответил, он приложил палец к губам и знаком велел Нанги следовать за ним. Они прошли квартал по По Шан-роуд, небоскребы, построенные для гонконгских богачей, обступали их словно огромные деревья в сказочном лесу.

В воздухе висел густой туман, не было видно ни звезд, ни луны. Нанги был доволен этим, ему не хотелось, чтобы его заметили пробирающимся по колонии в четыре утра.

Подойдя к башнеобразному зданию. Везунчик Чу свернул с улицы. Молча они прошли по узкому темному переулку, заставленному мусорными баками и прочим хламом.

Спустились по бетонным ступеням и вошли в обитую железом дверь. Они оказались внутри здания, в подвале. С бетонного потолка свисали голые электрические лампочки. Два молодых китайца играли в коридоре в фантан. Они посмотрели на них, узнали Везунчика Чу и продолжали играть. Никто не проронил ни слова. Нанги не надо было спрашивать, кто были эти юноши. “Грин Пэнг”. Скоро, Нанги знал, они встретятся с Третьим кузеном Током, 438-м, все еще прятавшимся в квартире у Сочной Пен.

Триада, контролирующая жизнь большей части королевской колонии — туда входила и коррумпированная полиция Гонконга, — была частичным акронимом Сан Хо Хью, Ассоциации Трех Гармоний. Когда-то она была самым влиятельным тайным обществом в Китае, созданным горячими патриотами для партизанской борьбы против маньчжурских захватчиков, свергнувших династию Мин в 1644 году.

Теперь они сражались друг с другом на узких улицах Гонконга ножами и топорами за право вершить правосудие. Стремительная урбанизация нарушила единство китайских семей. Сыграла свою роль и быстрая индустриализация в стране, веками занимавшейся в основном земледелием. Нынешняя Триада являла собой некий суррогат семьи.