— Но, Марк… дело в том, что… как тебе сказать… перед тем, как ты очнулся, у тебя не было пульса.

— Не было пульса?

— И дыхания. Потом случайно зазвенел колокольчик — и ты…

— Чушь! Я знаю, о чем ты думаешь, и поверь мне — это полная чушь!

— Марк, а водитель той, другой машины? — осторожно напомнила Эдит. — Не успел ты придти в чувство, как он…

— У него трещина в черепе! — резко перебил Марк. — Врач «скорой» поставил диагноз. Эти трещины очень коварны, порой они не сразу себя обнаруживают, а потом — раз, и нет человека. И не будем больше об этом!

— Хорошо, — Часы пробили четверть третьего. — Теперь дать снотворное?

— Да… то есть нет. А Дэвид дома?

Эдит замешкалась с ответом.

— Он… он еще не пришел.

— А он звонил? Знает ведь, что мы ждем его домой не позже полуночи!

— Нет, не звонил. Но у них в школе вечеринка…

— Это не причина. Кстати — он взял старую машину?

— Да. Ты же сам дал ему утром ключи, помнишь?

— Тем более, — Марк умолк на несколько секунд, затем проворчал: — Парню всего семнадцать, и в третьем часу ночи его еще нет дома!

— Я поговорю с ним. Он больше не будет так делать. А сейчас, пожалуйста, Марк, прими снотворное. А я дождусь Дэвида и…

Внезапный телефонный звонок показался нестерпимо пронзительным.

— Алло? — поднял трубку Марк.

Не слыша голоса на другом конце провода, Эдит почувствовала, как муж напрягся и застыл — и поняла. Безошибочным материнским инстинктом она почуяла беду.

— Да. Да… я понял. Да, понимаю. Сейчас приеду. Спасибо, — Марк встал с постели.

— Срочный вызов, — спокойно произнес он, одеваясь. — Я ухожу.

— Это Дэвид, да? — Эдит рывком поднялась и села. — Не скрывай от меня! Я знаю — это Дэвид!

— Да, — ответил Марк устало. Казалось, он изможден до крайности. — Он ранен. Он попал в аварию. Я еду к нему.

— Он мертв, — твердо проговорила Эдит. — Он умер, так ведь, Марк?

Марк сел на постель и крепко обнял жену.

— Эдит, — сказал он. — Эдит… Да. Он погиб. Сорок минут назад. Не справился с управлением на повороте, и машина перевернулась. Он в Центральном морге. Меня вызывают на опознание. Опознание, Эдит!.. Машина горела…

— Я еду с тобой, — сказала она. — Я еду с тобой!

Длинное, приземистое здание Центрального морга стояло ниже дороги, к нему вел ряд бетонных ступеней. Марк Вильямс спустился по ним десять минут назад. Теперь он возвращался, неуверенно переставляя ноги, шаткой старческой походкой.

Эдит следила за ним из такси, замерев и подавшись вперед на край сиденья. Как только Марк добрался до верхней ступени, она выскочила наружу.

— Марк…

— Да, это наш сын, — голос его звучал глухо, монотонно. — Я покончил с формальностями. Едем домой. Это единственное, что мы можем сейчас сделать.

— Я пойду к нему! — Эдит рванулась прочь. Марк схватил ее за запястье. Таксист тактично притворился спящим.

— Нет, Эдит! Ты не должна его видеть!

— Это мой сын! — крикнула она. — Пусти!

— Нет! Что там у тебя под плащом?

— Колокольчик! Хрустальный колокольчик! Я хочу, чтобы Дэвид услышал его звон! — она резко выбросила вперед руку, сжимающую колокольчик. — Он вернул тебя к жизни, Марк! Теперь он вернет Дэвида!

— Эдит, — в ужасе отступил Марк. — Ты не можешь в это верить. Ты не должна. Это просто совпадение. Дай его сюда!

— Нет! Дэвид вернется! Пусти! Она наконец вырвалась.

Неправдоподобно тонкий, ледяной звон расколол предутреннюю мглу.

— Вот! — выдохнула Эдит. — Хоть ты и не веришь. Я точно знаю. Сейчас… Дэвид, сынок! — громко позвала она. — Ты слышишь меня?

— Эдит, — простонал Марк. — Не терзай себя напрасно! Поедем домой!

— Только вместе с ним! Дэвид! Дэвид!

Она снова и снова встряхивала колокольчик, пока Марк не отобрал его.

— Эдит, Боже… отчего я не пошел один…

— Марк! Ты слышишь?

— Что?

— Слушай! — настойчиво прошептала она.

Марк насторожился, и тут же струйки ледяного пота потекли по его спине — снизу, из тьмы, послышался ясный юношеский голос:

— Мама? Отец? Где вы?

— Это Дэвид! — задохнулась Эдит. — Это он!

— Нет, нет! — в голосе Марка звучал неприкрытый ужас, ибо из темноты по-прежнему доносилось:

— Папа, мама! Вы там, наверху? Подождите, я сейчас!

— Пусти же меня! — зарыдала Эдит. — Дэвид, сынок, мы здесь! Мы идем!

— Эдит! — прерывающимся голосом начал Марк. — Если ты хоть когда-нибудь любила меня, послушай! Тебе нельзя туда! Дэвид… я опознал его только по кольцу, какие носят у них в классе. Он сгорел — сгорел страшно!

— Я иду к нему! — Эдит бросилась к ступеням, по которым уже поднималась окутанная мраком высокая фигура. Марк, похолодев от смертельного ужаса, рванулся ей наперерез, но поскользнулся и ничком упал на тротуар. Эдит уже сбегала по ступенькам навстречу темному силуэту.

— Дэвид, — всхлипывала она, — Дэвид, мальчик мой…

— Мама, мамочка, — сын крепко обнял ее. — Я так виноват. Это ужасно. Но я не знал, что случилось, пока не добрался домой и не увидел, что вас нет, а тут позвонил один из наших ребят и все рассказал, и я догадался, что произошла ошибка, и вы должны быть здесь, взял такси и помчался, но меня высадили у противоположного входа, и я искал вас там, внизу… Господи, бедный Пит!

— Пит?..

— Пит Фридбург. Он сидел за рулем нашей старушки. Я одолжил ему ключи и права. Я не должен был, конечно, но кто мог знать — он ведь старше меня, и он так просил…

— Так это Пит погиб? — у Эдит перехватило дыхание. — Это он… сгорел?

— Да, он. Зачем только я дал ему ключи?! Он ведь всегда хорошо водил, а тут… Ну, а потом они позвонили, и вы с папой решили, что это я, и…

— Значит, Марк прав. Конечно, прав, — Эдит плакала и смеялась одновременно. — Это обыкновенный колокольчик, маленький милый колокольчик, и ничего больше…

— Колокольчик? О чем ты, мама?

— Не обращай внимания, — она утерла слезы. — Это обыкновенный колокольчик. Он не властен над жизнью и смертью. Он не возвращает с того света и не уносит туда. Но пойдем к отцу! Он ведь может подумать, что колокольчик… что он действительно подействовал!

Они выбрались наверх. Марк Вильямс лежал на том же месте, где упал минуту назад. Таксист пытался ему помочь, но сделать уже ничего было нельзя. Падая, Марк разбил колокольчик. Длинный изящный осколок хрусталя вонзился ему в сердце.

Около тридцати лет назад американский физик Р. Эттингер написал книгу «Надежда на бессмертие». Автор развивал идею: людей, умирающих от не излечимых сегодня болезней, можно, заморозив, сохранять в таком виде до тех пор, пока не будут открыты способы лечения их недугов. Вскоре после выхода книги в свет появился первый «ледяной человек» — в специальной камере был заморожен профессор психологии Д. Бедфорд, погибавший от рака. У него нашлось несколько десятков последователей, которые согласились «полежать» в холодильниках до лучших времен в надежде проснуться в один прекрасный день совершенно здоровыми, к тому-же, в отличие от своих современников (если таковые еще останутся), нисколько не постаревшими. Естественно, в такой деловитой стране, как Америка, все это быстро оказалось поставлено на коммерческую основу. Появилась и реклама — расчеты компании «Трансвремя», которая уверяла, что распад, происходящий в организме при нормальной температуре в течение суток, растянется аж на 30 триллионов лет, если поместить человека в камеру с температурой минус 196 градусов по Цельсию. И, хотя оставалось весьма туманным решение многих проблем, связанных с размораживанием организма, согласитесь, идея выглядела весьма заманчиво. Уснуть, проснуться, как спящая царевна из сказки, через сколько-то лет, может быть, совсем в новом, лучшем мире. «И тленья убежать…»