Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Нет, Реккк. Не надо.

— Но я хочу. — Реккк судорожно вздохнул. — Джийан, я полюбил тебя с первого же взгляда, когда увидел в покоях регента. А потом, когда ты вышла на площадь, я почувствовал, как тает душа. В тот миг мне хотелось забрать всю твою боль, все страдания... но я не мог ничего сделать.

— Мог — и сделал, — прошептала она.

— Я сделал все, что мог, — сказал он, — а трагедию прозевал. Бедный Аннон, захваченный кровавым противостоянием.

— Да, бедный Аннон.

Слезы полились по щекам Джийан.

Она слышала успокаивающий ритм дождя, барабанящего по широким листьям ядровника, под которым они сидели, точно так же, как чувствовала первобытный пульс леса, так похожий на стук ее собственного пульса. Она чувствовала, как мгновение за мгновением вокруг возникает новая жизнь.

Она снова произнесла его имя, и он, вздохнув, прислонился к грубой коре и закрыл глаза.

Элеане в лесу было хорошо. Она привыкла к одиночеству, и, кроме того, сколько помнила себя, лес был ей другом. Терпкий запах земли, тихие, осторожные звуки ночных хищников, темнота, наполненная ласковым бормотанием дождя, всегда успокаивали и утешали ее. В лесу не было существ, которых бы она не любила, даже самых крупных хищников. Она скорее уважала, чем боялась их, и это различие очень важно, чтобы выжить здесь. Горожанам лес противопоказан; они падают и набивают шишки, или ломают кости, или получают раны, наткнувшись на снежную рысь или еще кого-нибудь из многочисленных хищников.

Элеана беззвучно двинулась дальше, обходя лагерь по периметру. У опушки помедлила, прислушалась к далекому голосу квавда, затем спустилась к реке, напилась, зачерпнув ладонью воды, почувствовала капли дождя на плечах и волосах.

Элеана думала об Анноне. Ей не верилось, что он мертв. Это казалось просто невозможным. Она-то мечтала о дне, когда они встретятся снова, когда она скажет ему о своих чувствах, когда они упадут в объятия друг друга и сольются воедино.

Умер. Ушел, оставив рану в ее сердце.

По щекам текли слезы, она вытирала их тыльной стороной ладони...

Неожиданно на затылок обрушился тяжелый удар, сбросив потерявшую сознание девушку в холодную воду.

22

Матерь

Огромная женщина пошевелила пышное бирюзовое одеяние. Морщинистая белая кожа обвисла складками, как второе платье. Платиновые волосы заколоты булавками из черных ракушек-муоддов. Высокий широкий лоб — мощный, внушительный. Лицо богини, какие примитивные племена рисовали на стенах пещер, высекали на каменных монументах, кому поклонялись с благоговением. Все в ней дышало состраданием и силой.

Риана покачала головой.

— Ты говоришь, что я знаю тебя, но это не так. Серо-зеленые глаза — загадочные, бесхитростные — внимательно смотрели на нее.

— Обо мне рассказывала Астар.

— Астар умерла, — прошептала Риана.

— Знаю.

Бирюзовое одеяние мерцало, как ртуть, складки переливались, как волны на берегу. Иногда казалось, что это одеяние вообще не из ткани.

— Бартта колдовством заставила меня смотреть, когда опускала хад-атта в горло Астар. — По щекам Рианы потекли слезы. — Я не могла помочь ей.

Женщина взяла ее руку в свою, ласково сжала.

— Никто бы не смог.

В келле царила полутьма. Источник света был совершенно неожиданный: колдовские цветы с яркими сердцевинами.

Стены казались металлическими, резные панели соединялись огромными заклепками. Они усиливали малейшие звуки, и приглушенные голоса двух женщин возвращались к ним шелестящим откликом. Призрачный хор.

— Так это ты — тот секрет, который она не смела открыть мне...

— Я — узница, Риана.

— Кто ты? — Риана широко открыла глаза. Сердце колотилось в груди.

— Тигпен рассказывала обо мне. — Женщина улыбнулась. — Ты же знаешь, кто я, а, Риана?

— Матерь? — Риана вытерла глаза.

Огромная женщина кивнула, слегка шевельнулась, и золотые кисти, пришитые к краю одеяния, закачались, как колокольчики.

— Нас учат, что Матерь убили раппы больше ста лет назад.

— Еще вам говорили, что раппы уничтожены. Это правда? Риана покачала головой:

— Нет.

— Ты уже познакомилась с Тигпен. По-твоему, возможно, чтобы ее сородичи убили меня?

— Нет, конечно, нет. Абсурд.

— Так и моя смерть. Как видишь, я не убита. — Ее голос вдруг изменился. Риана поняла, что сейчас услышит давно хранимый, строго оберегаемый секрет. — Сто один год назад... был рассвет седьмого дня Главного Праздника Урожая, который начинается в иды лонона, пятого времени года. Шесть дней и шесть ночей кундалиане праздновали щедрый урожай. Они пели и танцевали; благодарили Великую Богиню Миину и спаривались, как голоноги; наедались и напивались, чтобы снова петь и танцевать, снова благодарить и снова спариваться. В тот день высадились в'орнны, в тот День Жемчужина была использована неправильно и пропала. В тот день меня захватил Недху, предводитель инакомыслящих рамахан-мужчин.

Я знала, что в'орнны идут. Так было предсказано; вот почему была создана Жемчужина. Я приказала Блюстительнице открыть дверь Хранилища. И Недху воспользовался моментом. Он подождал, пока Блюстительница открыла дверь, и убил ее. Потом заставил меня зайти с ним в Хранилище. Мы прошли по мосту столь узкому, что два человека не в состоянии идти рядом. Перил не было, не было ничего, что предохраняло бы от неверного шага, что спасло бы неосторожного или неловкого путника от падения в бездну.

На другой стороне Недху столкнулся с юной девочкой, которую я послала принести Жемчужину. Раздался шорох — откуда-то из глубокого сумрака позади нее. Внезапный резкий запах горечавки, столь знакомый мне, заставил Недху поперхнуться. Что-то огромное возникало из темноты на дальнем конце пещеры. Хагошрин, страж Хранилища.

Недху не стал ждать, когда страж приблизится, а сам бросился вперед. Когда он дернул девочку к себе и сильно ударил ее по лицу, я испустила крик на Древнем наречии. Хагошрин ответил на мой зов и двинулся на Недху.

Вопя от ярости и страха, Недху вырвал десятигранник из рук девочки и изо всех сил толкнул ее. Она сорвалась в черноту, даже не доставив ему удовольствия криком. Недху со стоном повернулся и побежал. Пробегая мимо меня, он толкнул меня назад, в объятия хагошрина.

Внезапно Матерь словно обессилела — не от разговора, а от ужасных воспоминаний, раздутых, как угли, в которых еще осталось достаточно жара, чтобы снова вспыхнул пожар.

— За глупость и грех хагошрину следовало бы убить меня, как воображал Недху и как он сказал всем в Среднем дворце. Но этого не произошло. Поскольку такова была воля Миины, хагошрин взял меня, заботился обо мне, поддерживал меня, дожидаясь, когда я буду готова вернуться в монастырь.

— Ты — великая колдунья. Как ты позволила Недху взять Жемчужину?

Матерь вздохнула.

— В тот день сто один год назад я, сама того не зная, была сильно... ослаблена.

— Из-за Недху?

— Нет. — Матерь печально покачала головой. — Причина в Жемчужине.

— Но Жемчужина — самый святой предмет. Ее создала Миина. Как же она могла ослабить тебя?

— Я была глупа и доверяла Недху. Он обманул мое доверие. Я не исполнила свой долг — хранить Жемчужину. Допустила тех, кто не должен был видеть ее, тех, кто не должен был касаться ее. — Руки Матери приподнялись — и упали на большие колени. — И была наказана. Я лишилась большей части колдовской силы, пять лет провела во власти лихорадки. Вернувшись после выздоровления в пещеры, я обнаружила, что Средний дворец осквернен в'орннами. Святой храм Миины больше не принадлежал рамаханам; Кундала больше не принадлежала нам.

Со временем я узнала, что здесь, в монастыре Плывущей Белизны, создан Деа Критан. Пришла сюда — и стала угрозой для тех конар, что вырвали власть у мужской клики. Они полностью реформировали рамахан. Жрецы-мужчины были изгнаны; раппы перебиты; само учение Миины начало меняться. Когда я попыталась объяснить, что эти изменения нечестивы, конары выступили против меня. Вот тогда я обнаружила, что они используют только Кэофу и что обладающих Даром выбраковывают.

88
{"b":"16774","o":1}