— Гэвин, — тихо окликнула меня Мэг, — мне нужны две небольшие охапки, нечесаной шерсти. Надо его уложить. А ты, Томас, отдохни. Нет ничего сломанного, чего бы нельзя было починить.

Арфист повернул к ней невидящее лицо, тусклое, как холмы перед снегопадом.

— Правда? — с трудом выговорил он. — Стало быть, я действительно попал в страну чудес.

— Ложись-ка, отдохни, — заботливо увещевала его Мэг, — а утречком, глядишь, тебе и полегчает.

Да только наутро выглядел он ничуть не лучше, а чувствовал себя, может, и того хуже: лежал у огня бледный и непрерывно кашлял. Глаза у него сухо блестели, на щеках — лихорадочный румянец. Мэг принялась его выхаживать: поила травяным настоем и старалась не оставлять одного надолго, а потом и вовсе присела рядом с шитьем. Как это у моей женушки на все рук хватало — никогда не понимал. Верно в песне поется:

Дождь все моросил. С утра я занимался загоном для овец, а когда пришел в дом, услышал разговор.

— Гэвин, — говорит Мэг, — Томас мне тут порассказал про великий пир на День Всех Святых в Роксбургском замке. Там костры всю ночь горели, темный эль разносили и все рассказывали разные истории, чтобы разбудить рассвет и отогнать духов.

— Что-то в этом есть, — сказал я и взял лепешку. Когда она только успела их напечь? — Я слыхал про этот Роксбург. Говорят, важное место.

Арфист улыбнулся запекшимися губами.

— Я ведь оттуда и пришел. Довольно приличное местечко. Но у герцогов и рыцарей свои заботы. Его величество поменял резиденцию, и теперь у герцога воруют скот. По ночам рыцари гоняются за ворами, а однажды до того дошло, что пришлось оленя загнать, а то бы без обеда остались. Само собой, под вечер в замке не до веселья, я играю, они храпят и даже боевой клич не способен их разбудить.

— Выходит, арфист им без надобности? — спросил я. — Ну, встал бы да ушел.

— Я так и сделал.

— И герцог позволил?

Он так посмотрел на меня, словно я обвинил его во всех смертных грехах.

— Ни один мужчина мне не указ, — прохрипел он и опять закашлялся, потом подмигнул и добавил: — да и женщина тоже.

Мэг внимательно посмотрела на арфиста, а я подумал: «Может, он из тех, для кого закон не писан? Про менестрелей всякое поговаривают. Хотя, если вспомнить, среди них и убогих хватает. То слепой, то хромой, а музыка им будто взамен дана. Но про нашего так не скажешь. Вроде все при нем».

Арфист понял, что Мэг недовольна, и тут же сменил тему.

— Что это ты шьешь, хозяйка? Никогда такой красоты не видел. — Обращался он к ней как к знатной даме.

Мэг приподняла шитье.

— Это Древо Жизни, — объяснила она. — У моей матери был этот рисунок, а ей от бабки достался. Здесь в округе так не шьют, а в моих краях не шьют по-здешнему. Вот покров на колыбельку. Вроде бы и не для кого… просто так, даже не знаю, закончу ли.

— Обязательно надо закончить, — с чувством проговорил арфист, и, конечно, на него опять кашель напал. — Он задрал локоть, как скворец какой, и дернул из протертого рукава длинную яркую нитку. — Вплети-ка и меня, хозяюшка, в свое Древо Жизни.

— Положи здесь и не раскрывайся, — проворчала явно довольная Мэг. — С твоим ознобом лучше не высовываться, а то вытрясет всю жизнь, никакое Древо не поможет.

Скоро яркая нитка превратилась на покрывале в грудку зяблика, а рукав арфиста Мэг потом заштопала крепкой шерстяной крученкой.

От заботливого и умелого ухода арфист вскорости стал поправляться. С шерстяным шарфом на шее он, пошатываясь, бродил по дому, пытался помогать Мэг по хозяйству или наладить свой инструмент. Кое-как ему удалось настроить пять струн, ими он и расплачивался за гостеприимство. Чем крепче он стоял на ногах, тем сильнее маялся. Видно, уйти не терпелось. Чего уж там ему, в этом Далкейте, не знаю, не спрашивал, неловко как-то. Мы ему ничем не досаждали, но видно же, коли человек места себе не находит: каждый час про погоду спрашивает, значит, настало ему время уходить.

Ближе к ночи сидели мы у очага. За все эти дни никто не зашел, не перед кем было похвастаться нашим гостем. Выглядел он намного лучше, хоть прямо сейчас в королевский дворец отправляй.

— А вот интересно, — говорит он, — слыхали вы про «Загадки эльфийского рыцаря»?

— Может, и слыхали, — ответила Мэг, — но лучше ты расскажи.

Томас поглядел в пол, потом на руки свои и говорит этак растерянно:

— Это же песня. Арфа нужна. Жалко все-таки, что моя сломалась. Я новые стихи сложил, хотел попробовать перед тем, как в Далкейте играть. — Он покачал головой и протяжно вздохнул.

— Ну и в чем дело? — говорю я.

— Да вот думаю, без арфы, не найти мне там удачи. Куда тут денешься?

— Там что ли других арфистов не будет? — говорит Мэг. Она такие затруднения враз решает. — Одолжишь у них арфу.

— Ха! — фыркнул Томас. — Что можно сыграть на старом горшке? А приличный инструмент кто же отдаст?

Мэг удивленно открыла свои голубые глаза.

— А почему бы не отдать? Ты что, всегда арфы ломаешь?

— Ну, конечно, нет, — он нагнулся к Мэг поближе. — Тут дело в другом, сладкая моя. Просто они боятся, что я их всех за пояс заткну.

— Да неужто?

Они уставились друг на дружку, н каждый был похож на пса, ненароком встретившего волка и не собирающегося уступать. Я уж и не знал, то ли мне смеяться, то ли водой их разливать.

— Знаешь, Томас, — говорю, — смотрю я на тебя и думаю: хоть ты и менестрель и всякое такое, а вот без арфы, выходит, петь не можешь. Это что же, все менестрели так?

Он полоснул по мне взглядом, но тут же улыбнулся лукаво.

— Так же вот и Мюррею из Торнтона однажды сказали:

Стишки убогие, но важна суть. Конечно, я могу спеть и без арфы. Что бы вы хотели послушать? Мэг моя улыбнулась лукаво и говорит:

— «Загадки эльфийского рыцаря».

— Изволь. Я давно к ним музыку сочинил. Может, пока не особо гладко… да и без арфы не то…

— Ладно, Томас, спой как есть.

— Голос пока не тот, вы уж потерпите.

Он поднял голову и запел.

Песня сразу же заполнила дом. Вот это был голос! Яркий, чистый, словно оконце: видишь лучи и дальние холмы, будто стекла и нет совсем.

Это была какая-то дивная история про эльфийского князя, как он добивался любви земной девушки, а когда получил свое, хотел убить ее, чтобы избавиться от ее власти над собой. Но девушка предложила ему игру в загадки и выиграла собственную жизнь.

Не понимаю, зачем ему вообще нужна была арфа. Голос менестреля то разливался трелью, то звучал глубоко, то звенел, как жаворонок или ручей, хотя не было поблизости ни воды, ни птицы.