Взял я свечку и пошел открывать, а Трэй, умница, со мной. Отпер дверь.

Стоит у порога высокий горбун, мокрый насквозь. Плащ грязный, льет с него, и одно плечо выше другого. Я свечу поднял, и тут он капюшон откинул, — глядь, молодой вовсе человек, безбородый, но щетина здорово отросла, видать, путь долгий был, да и волосья длинные, на глаза налезают.

— Благословение этому дому! — поздоровался незнакомец вовсе не как безбожник какой, или Те, Другие. А Трэй ну рычать!

— Да, спасибо, — говорит ему путник, — путешествие было приятным, хотя могло бы посуше быть. А как тебе нравится эта новая мода на желтые подвязки?

Уставился я на него.

— Ты что же это, с собакой, что ли, говоришь?

А он стряхнул воду с капюшона и отвечает:

— Так ведь он первый со мной заговорил. Не хочу грубым показаться.

Смотрю я на него — вроде, не шутит, говорит, что думает.

— Гэвин! — кричит Мэг. — Дует ведь. — Это она намекает, чтобы я не торчал в дверях, как остолоп.

Дом у нас освящен, возле двери рябина от нечистой сипы. Опять же, остряка-бродягу приютить — святое дело. Пробормотал я быстренько: «Мир всем входящим», — и отступил в сторону, чтобы впустить этого спятившего убогого. Он этак вежливо говорит: «Благодарю вас», — и шагает через порог. Чтобы о притолоку не стукнуться, ему нагнуться пришлось. Прошел к огню, увидел мою Мэг и как был в своем насквозь мокром, грязном плаще, кланяется ей, ну чисто королеве. Я уж по голосу понял, что улыбается моя женушка, когда услышал:

— Добро пожаловать, арфист!

Верно! Снял он свой горб, а это арфа в кожаном чехле.

Пока Мэг хлопотала, тесто на лепешки замешивала, молоко грела, арфист свой мокрый плащ скинул — там больше грязи, чем шерсти было, — в доме сразу кислой овчиной запахло. Ну, запах-то привычный.

Вгляделся я попристальнее. Кожа у нашего гостя светлая, гладкая, руки он к огню протянул, а я смотрю — одежа тонкой шерсти. На запястье золотая полоска. А уж руки у него, такие только у арфистов и встретишь, — длинные, гладкие да гибкие.

Мэг протянула ему гостевую чашу и назвалась, как у нас принято.

— Я — Мэг, а это — мой добрый хозяин Гзвин, сын Коля Блексайда.

В наших краях придерживаются старых обычаев. Гость должен знать имена хозяев и вовсе не обязан сообщать свое, он может просто воспользоваться нашим гостеприимством, если это не затрагивает чести его рода.

Арфиста передернуло. Видно, его еще донимал промозглый осенний холод. Он взял чашу и отхлебнул грог.

— Даже у короля меня не угощали лучше, — доверительно сообщил он Мэг.

Ну мою старушку этакой чепухой не проймешь, она глянула на него словно на неугомонного ребенка или на цыпленка, вечно удирающего со двора. Арфист зашелся кашлем, улыбнулся через силу и заговорил еще учтивее.

— Добрая госпожа, вы думаете, я льщу вам. Вижу, не очень-то вы склонны доверять слову бедного странника, но я прошу вас, представьте меня умытым и причесанным, чисто одетым, с песней на устах и с арфой в руках. Между прочим, именно так я и услаждал слух короля в Роксбурге. Да, я видел, как пирует король, вашему псу тоже, поди, перепадают иногда куски с хозяйского стола…

Он поднял руку, приглаживая высыхающие волосы, широкий рукав скользнул вниз и обнажил массивный золотой браслет.

— Сэр, — говорю я.

А он руку вскинул, ну ровно процессию останавливает, и перебил меня:

— Добрый хозяин! Не заслуживаю я такого звания, да и любого другого тоже. Я — простой человек. Бог дал мне кое-какие способности к музыке, легко слагаю стихи, тем и снискал благосклонность сильных мира сего.

Что ж, вроде бы он и прав. Шустрый такой и, видать, умный. Да ведь это не порок. На земле всякому место находится.

Я промолчал. Мэг гремела сковородками, переворачивая лепешки. Менестрель посматривал на нас искоса и вдруг заулыбался, ну чисто твой щенок, который набедокурил, и чтобы, значит, внимание отвлечь, тащит тебе какую-нибудь свою игрушку.

— Скажите-ка, друзья, а слыхали вы историю о кошке, которая говорила королю правду?

— Нет, — тут же откликнулась Мэг, — чего не помню, того не помню.

Я насторожился. Женушка у меня — с характером.

— А вот не приходилось тебе, — говорит она ему, — слышать байку про парня, который так много болтал, что у него язык отвалился?

Арфист расхохотался и тут же закашлялся.

— Нет, не приходилось, — хрипло отвечает он. — Умоляю, поведайте мне ее, я ведь, где могу, стараюсь пополнить запас, чтоб потом было чем повеселить народ по дороге.

Я даже дышать перестал. Ну, думаю, сейчас моя Мэг ему выдаст. Ее еще в девушках никому переговорить не удавалось. Вот-вот! Уголки губ дернулись вверх-вниз, засмеялась она этак свободно и говорит:

— Я не сомневаюсь, что у тебя немало запасено. Что ж, мы с удовольствием послушаем, только прежде давай-ка, скидывай все мокрое да поешь немного. Вон рядом с тобой плащ Гэвина, быстренько переодевайся в сухое, а на ночь у огня ляжешь.

Арфист протянул вперед пустые ладони.

— Добрая хозяйка! Мие ведь нечем расплатиться за ночлег.

— Цыть! — прикрикнула на него Мэг. — Мы своим домом не торгуем. Путь у тебя выдался нелегкий, а посему ты у меня сейчас как миленький выпьешь грогу и ляжешь у огня. К утру одежда твоя просохнет, а тогда уж, если спешишь, можешь отправляться на все четыре стороны.

— Вы очень добры, — удивленно проговорил менестрель и опять зашелся кашлем. Потом встал, словно перед лордом каким (надо сказать, мой старый плащ ему только до колен был, но при этом сидел славно, не то что на мне), и говорит:

— Зовут меня Томас, по прозвищу Арфист, иногда еще Рифмачом кличут, это если я озабочусь что-нибудь новенькое сочинить, вместо того чтобы старые песни у мертвецов воровать.

— Ох уж эти мне новомодные выверты! — фыркнула Мэг. — Ничего зазорного в том нет, когда человек старому да верному предан.

Томас улыбнулся.

— Твоя правда, хозяйка. Но лорды, получившие старые земли, предпочитают слышать в свою честь новые песни. Нам ли спорить с ними?

— Да уж не мне, наверное, — этак свысока отвечает Мзг. Вижу, веселится, хоть со стороны и не заметно. — Давай-ка, Том Арфист, хватай свою лепешку, пока не подгорела, а коли хочешь с медом, так горшок рядом с тобой.

Он потянулся за лепешкой и опять раскашлялся. Пришлось Мэг самой ему мед передать.

— А еще я тебе чабреца заварю, а горло нечесаной шерстью обложишь. Если пойдешь в холмы по такой слякоти, сляжешь наверняка.

— Я в порядке, — этаким вороньим голосом отвечает арфист.

Однако с Мэг не поспоришь, и скоро он уже хлебал отвар, скорчившись у огня, и вид при этом имел совсем жалкий. Кашлял он с каждой минутой все хуже. Мэг сразу смекнула — заболел наш гость, да и то, вон скольких она вырастила да выходила, что по ту сторону реки, что по эту. У арфиста уж и сил недостало поблагодарить ее.

— У меня же голос пропадет, — просипел он.

— Не беда, арфа-то останется, — утешила его Мзг.

Менестрель попытался рассмеяться, да только хуже закашлялся.

— Арфа, конечно, хоть куда, — наконец прохрипел он, поднял кожаный чехол и довольно бесцеремонно вытряхнул инструмент.

Жалкое, надо сказать, зрелище. Дека разбита, струны оборваны, одни щепки торчат.

— Вот она, арфа Томаса Рифмача. Духи дороги подарочек преподнесли. В самом неподходящем месте сунули камень под ногу, а рядом других камней, побольше, набросали.

— Господи, сам-то ты не разбился? — ахнула Мэг.

Он опять долго кашлял, сплюнул в огонь и с трудом отдышался.

— Они не оставили мне выбора. Вот я и рухнул на мою ненаглядную, как пьяный матрос, — вздохнув, он снова упаковал остатки арфы в чехол.

— Может, починить удастся? — участливо спросила Мэг.

— В Далкейте, наверное, можно, — проговорил он, потянулся поставить чехол в угол и опять показал свой браслет.

Ну и разукрашен он у него был. Почище, чем церковные ворота.

— Это от короля подарок, — объяснил арфист, заметив мой взгляд. — Думал, сберегу на память, вроде как отличие у какого-нибудь рыцаря из баллады, да, видно, не судьба. Придется ему теперь оплачивать мою любовь к музыке. — Рука с браслетом заметно дрожала. Арфиста бил озноб. — Все одно к одному, — произнес он, — как круги по воде. Рифмы и ритмы, песни и истории иногда так причудливо переплетаются…