Когда Тот вручила Стейси серые саржевые брюки («на возраст 9–11 лет») в пакете из магазина «Сейнзбериз», Стейси спросила, где она их взяла. Тот ответила, что она их «позаимствовала» и что их нужно только немножко прогладить. Стейси выключила из розетки паровой утюг и встряхнула брюки. Они были ей чуточку великоваты, но ничего, сойдет. Она влезла в них и застегнула школьную блузку поверх розовой повязки. Брюки смотрелись отлично. Серый — цвет лошадей и борзых собак, подумала она. Нос Роджера начал сереть. Услышав, что ее зовет мать, она сняла со спинки стула школьную куртку и побежала вниз, завтракать.

Мама стояла у плиты и жарила бекон, а отец брился у раковины.

— Самое время! — сказала мать. — Что на тебе? Где ты взяла эти брюки?

— Мне дала Тот. Они мне нравятся.

Мать подложила в яичницу смальца.

— Ты похожа на девочку из бедной семьи. Разве вам в школе разрешают ходить в брюках?

Стейси раскрыла ранец и положила туда сверток с бутербродами в фольге, лежавший на кухонном шкафчике.

— Правила не запрещают, — сказала она, выходя из задней двери.

Ей нравилась ее повязка, нравилось, как она стягивают кожу. Она утянулась очень туго. Вечером, когда она разматывала повязку, кожа на груди была похожа на древесную кору. По ночам грудь восстанавливала форму и распирала ее пижаму. От тесноты Стейси просыпалась. Она трогала свою грудь, прикладывала ладони к соскам. Странное чувство!

Первой была уничтожена Белинда, ее старая говорящая кукла. Стейси бросила ее в садовую мусоросжигательную печь. Ей понравилось, как под рев огня лицо Белинды расплавляется и превращается в гладкую маску. Огонь добрался до пластмассы и проделал дыру в том месте, где раньше был нос. Воняло от Белинды ужасно.

Тот сидела по-турецки на забетонированной дорожке и наблюдала.

— Что ты делаешь… Дэвид?

— Жгу.

— Зачем?

— Просто так. Я больше не играю в куклы.

На траве ожидала своей участи еще груда кукол. Пупсики, куклы с закрывающимися глазами — все такие розовые, улыбающиеся. Барби сидела прислонившись к кирпичам у основания печки.

— Можно взять твою Барби? — спросила Тот.

— Нет.

— Почему?

— Потому что Барби хорошая. Я ее оставлю. — Стейси раздела Болтушку Кэти и бросила в огонь ее скаутскую форму.

Тот удивилась:

— Выйдешь поиграть попозже?

— Не могу. Надо подготовиться ко дню рождения Джанин.

— Можно мне прийти?

— Нет. Там будут только родственники.

Тот накрутила на палец прядку волос и сунула ее в рот.

— Дэвид…

— Что?

— Мне надо вернуть Симусу брюки.

— Симусу?

— Ага. Я их позаимствовала с веревки, где сушилось белье О’Фланнери.

Стейси сунула в огонь голову Кэти. Волосы куклы затрещали и съежились.

— Ладно, — сказала она.

Тот пошла по дорожке к аллее. Потом остановилась и обернулась.

— Извини, Дэвид.

Стейси бросила Кэти в огонь и взяла Барби.

— Ты ни в чем не виновата, — сказала она, закрывая крышку печи.

Дочери тети Нормы сидели на полу с набором косметики, который Джанин подарили на день рождения; ей вручили целый чемоданчик с тенями, помадами и румянами. Джанин мазнула щечки шестилетних двоюродных сестренок румянами, а на веки им положила синие и зеленые тени. Стейси подумала, что вид у девочек стал устрашающий. Они походили на клоунов-лилипутов. Она глубже уселась на диване. На ней было розовое платье; она слушала, о чем говорят взрослые.

В одной руке тетя держала чашку, а другой промокала губы платочком.

— Патриция, — сказала она, — твоя младшая похожа на настоящую принцессу! А мы и не знали, что у Стейси есть ноги, правда, девочки?

Близняшки мазали румянами ковер.

Вмешался отец:

— Скоро ей уже нужен будет бюстгальтер! — с гордостью заявил он. — Будешь носить такие подтяжки, а, Стейс?

Мама положила руку Стейси на плечо, словно защищая ее.

— Тед, оставь ее в покое! — Она прошептала Норме: — У нее сейчас такой смешной возраст…

Тетя Норма поставила чашку на мозаичный кофейный столик и шутливо дернула дочек за косички.

— Нам все это тоже предстоит, верно, девочки?

Они снова пропустили слова матери мимо ушей, роясь в тенях и туши Джанин.

Тетя наклонилась к маме и прошептала:

— А у нее уже началось… сама-знаешь — что?

Мама покачала головой, и обе женщины смерили Стейси довольно грустными взглядами. Стейси отвернулась и стала рассматривать переплетения диванной обивки. Интересно, много ли крови в кролике? С чашку? С кувшин? Как все это убирать? Она осмотрела розовое платье и пересчитала стежки на подоле.

В комнату вошел отец; он нес упаковку из шести бутылок пива.

— Я горжусь своими дочками, — сказал он. — А ну-ка, идите сюда, вы обе, и обнимите своего папочку!

Они обе встали и обняли его. Стейси прижалась лицом к папиному свитеру; от него слабо пахло табаком и машинным маслом.

— Чего еще остается желать мужчине? — сказал отец. — Две красавицы дочки, прекрасная жена…

Тетя Норма с дивана ответила:

— Может, внуков?

Отец просиял и поцеловал Джанин в лоб.

— Родите целую футбольную команду, да, девочки? Пять будет у именинницы и шесть у малышки Стейси!

Она высвободилась из отцовских объятий и ушла на кухню — за орешками, как она объяснила родственникам.

На кухне она подсыпала арахиса в миску и вынула из ящика стола портновские ножницы. Расстегнула «молнию» на платье и вылезла из него. Ножницы прорезали тонкую материю, как лопата снег. Через несколько минут на линолеум посыпались розовые лоскуты. Она взяла миску с арахисом и, в майке и трусах, вернулась в гостиную, где поставила миску на пол рядом с двоюродными сестренками.

Села на диван между мамой и тетей, почесала ластовицу своих синих трусиков и взяла газету.

— Что там у нас по телику, мать его? — сказала она, живо подражая отцовскому басу. — Норма, плесни нам пивка, вот умница!

Отец расхохотался. Даже Джанин хихикнула. Однако на маму ее представление, видимо, впечатления не произвело. Схватив ее за руку, она вывела ее из комнаты. Тетя Норма нервно промокнула губы салфеткой и спросила:

— Кому еще чаю?

Стейси сидела на унитазе, набросив на плечи полотенце, словно накидку. Тот неуклюже щелкала портновскими ножницами, обстригая ее густые русые волосы.

— Твоя мама тебя убьет, — сказала Тот.

Стейси фыркнула.

— Два раза не убьет. — Она поерзала на сиденье. — Между прочим, сидеть до сих пор больно!

— Ты правда ругнулась? — спросила Тот.

— Что?

— Сказала слова, которые нельзя говорить.

— Папа ругается. И мистер О’Фланнери тоже.

— Ага, — согласилась Тот, — но все же — такие грубые слова!

Ветерок приятно холодил Стейси затылок. Радость перекрывала тоску по тому, что ей больше не носить кружевные носки и что попа у нее до сих пор горит от той порки, какую задала ей мать. Она распахнула дверь черного хода. Мама и миссис О’Фланнери сидели на кухне и пили чай.

Увидев дочь, мать Стейси вскрикнула:

— Господи! Что ты еще натворила?

Стейси встала на пороге и попыталась говорить басом, расправив плечи.

— Отныне, — заявила она матери и соседке, — я хочу быть мальчиком…

— Стейси Райт, что, ради всего святого, ты сделала со своими волосами?

Голос Стейси опять взлетел вверх на целую октаву:

— Нет! Отныне зови меня Дэвидом.

— Дэвидом? — Губы миссис О’Фланнери начали разъезжаться в улыбке.

— Да, как Дэвид Боуи!

— Я тебе покажу Боуи! — сказала мать, замахиваясь кухонным полотенцем. — Немедленно марш к себе в комнату. Посмотрим, что скажет отец, когда узнает про твои выходки!

Стейси выбежала в коридор, хлопнув дверью, но успела услышать, как миссис О’Фланнери говорит: как она рада, что Лилли уже прошла через все глупости переходного возраста.

Стейси сидела на середине лестницы. Она слышала, как мама на кухне хлюпает носом. Она живо представила себе: вот мама сидит за пластиковым столом, глаза красные оттого, что она оплакивала ее волосы, и сквернословие, и то, что ее дочка носит брюки и не любит розовое платье.