Если нас и удивляет то, насколько наше плохое настроение способно свести на нет благотворный эффект воздействия целого курорта, то это происходит лишь потому, что мы недооцениваем те факторы, которые на самом деле формируют наш душевный настрой. Сидя дома, мы готовы проклинать плохую погоду и привычную убогость окружающих нас зданий, но, оказавшись на тропическом острове, мы вдруг осознаем (почему-то непременно после ссоры в шикарном пальмовом бунгало под ярким голубым небом), что ни безоблачное небо, ни очарование нашего временного жилища сами по себе не способны ни заставить нас внутренне возликовать, ни погрузить нас в пучину уныния.

Существует разительный контраст между планируемыми нами масштабными проектами, между строительствами отелей и дноуглубительными работами в заливах — и базовыми психологическими постулатами, которые заставляют нас взяться за эти дела. Одна внезапная вспышка гнева с легкостью нивелирует все удовольствия и преимущества, предоставленные нам современной цивилизацией. Настырность и живучесть этих постулатов восходят к стройной, аскетичной, пусть и несколько противоречивой мудрости отдельных античных философов, добровольно отказавшихся от материального благополучия и от предоставленной им возможности вести комфортную, изысканную жизнь и утверждавших, подавая голос то из бочки, то из глинобитной хижины, что ключевые компоненты человеческого счастья имеют не материальную и не эстетическую природу, а носят в первую очередь психологический характер. Подтверждением правоты этих постулатов, этого урока, преподнесенного нам древними мудрецами, стало наше с М. примирение, которое состоялось в рамках устроенного на берегу залива вечера барбекю, вся роскошь и великолепие которого не имели для нас тогда никакого значения.

После поездки в Голландию и так и не состоявшегося путешествия в Англию герцог Эссент больше не предпринимал попыток съездить куда-нибудь за границу. Он практически не покидал своего поместья, зато окружил себя множеством вещей, так или иначе связанных с путешествиями, а точнее, с их наиболее утонченной и изысканной фазой — с предвкушением поездки. Стены в его комнатах, как витрины туристических агентств, были сплошь увешаны плакатами и рекламными листовками, на которых были запечатлены далекие города, музеи, отели и океанские пароходы, отправляющиеся в Вальпараисо или же в Ла-Плату. В его спальне висели вставленные в рамочки расписания всех крупневших пароходных компании. Он купил большой аквариум и наполнил его морскими водорослями. Приобрел парус, кое-какие снасти и банку корабельной смолы. Эти простые в общем-то предметы обеспечили герцогу возможность почувствовать все приятные стороны долгого морского путешествия, не испытав при этом того, что делает их порой скучными и даже утомительными. От лица герцога Эссента Гюисманс говорит читателю, что «воображение способно обеспечить более чем адекватную замену вульгарной реальности объективного личного опыта». С его точки зрения, тот самый «объективный личный опыт» обычно бывает размазан и затерт, как в синхронном восприятии, так и в памяти, нашими заботами и переживаниями по поводу будущего, а наше объективное личное восприятие эстетически важных и насыщенных элементов в новой для нас обстановке, к сожалению, во многом зависит от наших же собственных переменчивых физических и психологических потребностей.

В отличие от герцога Эссента я много путешествовал. Тем не менее и в моей практике не раз и не два возникали ситуации, когда я был готов согласиться с тем, что лучшие путешествия — это те, которые человек совершает лишь в своем воображении, сидя дома и медленно переворачивая страницу за страницей напечатанное на той же бумаге и тем же шрифтом, каким обычно печатают Библию, расписание полетов Бритиш Эйрвэйс по всему миру.

Места: Придорожное кафе. Аэропорт. Самолет. Поезд.

Гиды: Шарль Бодлер, Эдвард Хоппер

На обочине скоростного шоссе Лондон — Манчестер посреди плоской, безликой, раскинувшейся до самого горизонта равнины стоит одноэтажное кирпично-стеклянное здание придорожного кафе. На его подъездной площадке закреплена мачта с огромным прорезиненным флагом, демонстрирующим проезжающим водителям и пасущимся в окрестных полях овцам фотографически точное изображение яичницы, пары сосисок и горки обжаренной фасоли.

Я заехал в это кафе ближе к вечеру. Небо на западной стороне горизонта уже начинало краснеть, и с крон деревьев, которыми по периметру была обсажена территория самого кафе и прилагающейся к нему парковки, сквозь бесконечный шум автострады доносилось птичье щебетанье. 3а рулем я к тому времени провел уже больше двух часов. Я ехал один, впереди на горизонте все отчетливее вырисовывались серые тучи, мимо меня проносились огни остававшихся позади городков и деревень, отделенных от шоссе засеянными травой полями. В глазах рябило от развязок и силуэтов обгоняемых машин и автобусов. Когда я вышел из машины, у меня даже немного закружилась голова. Сам автомобиль, остывая, негромко пощелкивал и потрескивал — словно там, под капотом, на кожух двигателя кто-то высыпал пригоршню скрепок. Мне пришлось вновь привыкать к ощущению твердой земли под ногами — к естественному ветру и к приглушенным звукам надвигающейся ночи.

В ярко освещенном зале ресторана было слишком тепло, пожалуй, даже душно. По стенам были развешаны большие фотографии кофейных чашек, пирожных и гамбургеров. Официантка перезаряжала автомат для продажи газировки. Я протащил влажный поднос по металлическим полозьям вдоль стойки, положил на него шоколадный батончик и поставил стакан апельсинового сока. Рассчитавшись, я сел за столик у огромного — во всю стену — окна. Огромные листы стекла удерживались в рамах толстым слоем бежевой замазки. Я с трудом поборол в себе искушение запустить ногти в эту пластичную массу. 3а окном виднелся поросший травой откос, спускавшийся прямо к шоссе. Стекло отлично гасило все шумы, и шесть рядов машин неслись по автостраде абсолютно беззвучно. Сгущались сумерки, и на расстоянии все машины уже казались одинаковыми. По крайней мере, разобрать, какого они цвета, с моего наблюдательного пункта было уже невозможно. Для меня они разделились на два несшихся в противоположные стороны потока белых и красных бриллиантов, которые растянулись в обе стороны от горизонта до горизонта.

Помимо меня, в зале придорожного кафе сидело еще несколько человек. Какая-то женщина задумчиво раскручивала за ниточку пакетик заварки в чашке с кипятком. Мужчина и сидевшие вместе с ним две маленькие девочки ели гамбургеры. Пожилой бородатый джентльмен разгадывал кроссворд. Все молчали. В помещении царила атмосфера задумчивости и, быть может, даже печали. Приглушенно звучавшая жизнерадостная музыка и голливудская, сверкающая всеми зубами сразу улыбка женщины, собирающейся вгрызться в бутерброд с ветчиной и запечатленной в этот момент на огромной фотографии, как ни странно, только усиливали это ощущение общей печали и подавленности. В центре комнаты под потолком висела вертевшаяся в потоке воздуха из вентиляционной трубы большая картонная коробка с рекламным объявлением, которое обещало покупателю любого хот-дога бесплатную порцию луковых колечек. Несчастная, перекошенная, перевернутая вверх ногами, эта коробка, судя по всему, была лишь жалким подобием той рекламной «завлекалки», которую так старательно разрабатывали где-нибудь в главном офисе компании. Судя по всему, в этом отношении мало что изменилось со времен Римской империи, когда камни, отмечавшие очередную милю — тысячу шагов, по мере удаления от столицы обретали все более вольные формы, мало походившие на образцы, изготовленные и установленные на главных дорогах в центральной части огромной страны.

С точки зрения архитектуры здание кафе было полным убожеством. Внутри помещения пахло многократно пережаренным маслом и сдобренным искусственным ароматом лимона средством для мытья полов. Вся еда там казалась какой-то жирной и клейкой, а столы «украшали» цепочки буро-красных озер и холмов — капли кетчупа, разбрызганные пообедавшими здесь и давным-давно уехавшими путешественниками. Тем не менее было в этом унылом заведении что-то щемяще трогательное. Забытое богом кафе при заправочной станции несло в себе крупицу поэзии, свойственной всякому месту, так или иначе связанному с путешествиями. Эта поэтичность, эта щемящая тоска являются неотъемлемыми спутниками портовых терминалов, залов ожидания аэропортов, вокзалов и мотелей. Эти места и царящее в них настроение всегда заставляют меня вспомнить творчество двух людей — одного писателя и поэта девятнадцатого века и вдохновленного его творчеством художника века двадцатого. Они оба, каждый по-своему, оживают для меня всякий раз, когда я оказываюсь в местах, с порога которых начинается очередное путешествие.